ГЛАВА ШЕСТАЯ. О войне Принца; о дружбе короля и Фенеста; о Шалю; о девизе "R?gnante Jesu", о древности Ланжена
Эне. Господин барон, а нам и невдомек, что вы "блистали" еще и на войне Принца1.
Фенест. О да, я ужасно как блистал отвагою на этой войне, но я никогда не выступал против короля, разве что в тот единственный раз. По правде говоря, мы неприятеля и в глаза-то не видели. Да и в остальном, скажу вам, в партии Принца мне жилось недурственно: ни к чему не принуждали, хочешь — сражайся, не хочешь — так живи. В те дни, когда нам угодно было сделать вылазку на неприятеля, мы оставляли знамя под охраною полковых девок; а еще, помнится мне, как-то раз полк Святого Павла не нашел в окрестных деревушках проводника, так пришлось нам воспользоваться какой-то бабою. Слышим, из авангарда орут: "Живей, живей!" — а нам все невдомек, с чего это они нас торопят; потом слышим, кричат: "Быстрей давайте сюда проводника!"Они ведь думали, это мужик, — что смеху-то было! По ночам дозоры не выставляли, а кому темно, иди да подпали ближайшую деревушку, вот тебе и факел. Наши командиры тоже их палили, только на свой манер; у них это называлось "опалить деревню" — содрать с общины сотню экю за то, чтобы освободить ее от постоя. Квартирьеры получали пятьдесят экю на всех вместе, а старшие по чину — по двадцать пять экю каждый.
Боже. Вот спасибо, объяснили нам, что такое "опалить деревню"; я-то, грешным делом, думал, что это значит сжечь дотла.
Фенест. Э, нет, такое мы устраивали лишь там, где жили гугеноты.
Эне. В мое время полковнику не миновать было распрощаться с головою, оставь он незанятой деревню в расположении своей армии.
Фенест. Когда мы встречались с гугенотами, они говорили то же самое и называли эти проделки "бесстыдным грабежом", а нам наплевать — грабеж так грабеж. Вот послушайте: однажды вечером вышли мы из Шене2, где каждый из нас подзаработал пистоль, охраняя дом какого-нибудь дворянина, в то время как наши обшаривали соседние дома. Ночь застала нас в Туринье3, а ведь мы-то направлялись к Монсеньору Принцу в Сель4. Проблуждали мы чуть не до рассвета, как вдруг наткнулись на пушку, четверть лье спустя — на вторую, в тысяче шагов от нее — на третью; они-то и послужили нам как бы вешками. С нами был один старый хрыч-кетэн, дурак-дураком; он вздумал было послать одного из нас доложить о брошенных пушках, а двое других должны были торчать на дороге, охраняя их; ну и потешались же мы над ним! Помню еще тоже, как Монсеньор встал на постой в Круа-Бланш, близ Лю-зиньяна5, вместе с Рошфором6 и многочисленной свитою, и позволил также остаться ночевать одному полковнику-гугеноту; на следующее утро этот самый гугенот, видя, что никто и не помышляет вознаградить хозяина дома, оказался настолько глуп, что сам заплатил ему... Эй, паж, еще вина!.. Ох, прошу извинить меня, я забылся на минуту; так и кажется, будто я пирую в своем родном Фенесте, где мой паж остался прислуживать матушке. Еще в мирные дни, до всех этих войн, когда мы сиживали в доброй компании, у меня частенько вырывалось, стоило мне только замечтаться: "О да, Сир!" или еще что-нибудь вроде этого, — все чудилось, будто король меня по-свойски о чем-то спросил.
Боже. Вам, верно, до сих пор чудится, будто король нет-нет да спросит: "Как вы сказали, барон?" — думая, что вы тут же, у него под боком.
Фенест. О да, конечно, особливо когда речь зайдет о войне.
Эне. А вы не опасаетесь, что война, в которой вы участвовали на противной стороне, повредит вашей блестящей карьере?
Фенест. О, Его Величество слишком благороден, чтобы не простить галантному кавалеру каприз, совершенный ради дамы сердца или друга!
Боже. Вы напомнили мне о беседе короля Генриха IV с Шалю7 из Лимузена, который разграбил один дом, соблазнил и похитил девицу из этого же дома и убил четверых или пятерых ее родственников, чьей наследницей она была. Шалю арестовали; король решил побеседовать с ним, дабы разузнать обо всех заговорах и кознях, что плелись против него в Лимузене8, для чего и приехал к заключенному в тюрьму. Тот действительно поведал посетителю несколько историй (отчего двое из его сообщников впоследствии лишились головы), а потом, воспользовавшись случаем, завел речь и о своем деле, сказавши так: "Сир, Ваше Величество слишком благородный и галантный кавалер, не однажды испытавший на собственном опыте, сколь могущественны стрелы юного божка с крылышками, дабы строго осудить те безумства, на которые толкает сын Венеры своих подданных!" — "Я-то, может, и благороден и галантен, — отвечал ему король, — да только, 'боюсь, мой Верховный суд не будет столь же благороден, а канцлер — столь же галантен, как я". И верно — ровно через неделю Шалю был колесован.
Фенест. Рассказ ваш отнюдь не ободряет; ведь я рассчитывал по возвращении сблизиться с Его Величеством так же тесно, как и прежде9. Уж ему-то хорошо известно, из какого знатного рода происходит господин барон и чего он стоит. Однажды король посетил дом моего кузена Поластро-на10 в сопровождении своих "записных" с целью изгнать дьявола, который завладел половиною жилища и громкими воплями наводил страх на каждого, кто хотел туда войти. Кузина моя пришла в изумление, когда в дом ворвались люди, каждый со шпагою в правой руке и пистолетом в левой, но дьявол был наконец изгнан. Случилось так, что двое других моих кузенов, едучи на карнавал тем же днем, завернули по дороге в замок и предстали перед всеми в масках, с копьем у бедра верхом на конях, с головы до ног окутанных, вместе со всадниками, в покрывала из синей тафты. Ух, какой тут крик поднялся: "Дьявол! Дьявол явился!" Они было кинулись наутек, но король, вскочив на коня, догнал их в одном лье от дома и, завернув обратно, пригласил отобедать. Он в ту пору был совсем молод и ребячлив, однако, когда младший Поластрон и я прибыли ко двору, сразу все вспомнил и взял Поластрона к себе в гвардейцы.
Боже. Я находился в ту пору при Наваррском дворе и помню историю о том, как один школяр из Тулузы, захотев переспать с девицею из того дома, где он жил, вот так же переоделся дьяволом.
Боже. А вот и еще один: король отправился на любовное свидение в сопровождении Фронтенака11; оба закутались в белые беарнские плащи и поскакали в Жеман12. По пути, проезжая через Артез13, наткнулись они на местных жителей, которые, размахивая палками с железными наконечниками, погнались за "колдунами", ударили даже в набат, и сотни две людей, кто верхами, кто пеши, с кличем: "На дело! На дело!" — преследовали короля при свете луны до самых Жеманских садов, где графиня14, уже поджидавшая гостей, выгнала ретивцев вон.
Фенест. Н-да, забавная историйка, но я продолжаю утверждать, что Его Величеству прекрасно известно, из какой я семьи; и пусть я ныне хожу в пехотинцах, все равно остаюсь бароном де Фенестом, столь же благородным дворянином, что и сам король. У нас в Гаскони есть такой девиз: "R?gnante Jesu propheta"*.
Боже. Мне довелось однажды сидеть за столом у одной герцогини, которая привела в пример тот же самый девиз; один из ученейших дворян Франции тут же заметил ей в ответ: "Во многих местах видел я подобные девизы; старинные и почтенные эти изречения насчитывают до пятисот лет и берут начало в великом расколе, который утвердил одного Папу в Риме, другого в Равенне, а третьего — в Авиньоне15. Все трое достигли тогда столь высокого положения, что прославили свой век; вошло даже в обычай писать или говорить: "В правление такого-то Папы", а сеньоры, не пожелавшие принять сторону какого-либо из Пап, на вопрос нотариуса о том, что писать после "R?gnante", отвечали: «Пишите "R?gnante Jesu"».
Фенест. И прекрасно; однако это не противоречит тому, что я — дворянин старинного рода и старинного семейства.
Эне. Отнюдь, отнюдь, господин барон; многие ли могут доказать, что их род насчитывает целых пять веков?!
Фенест. Наш приходский кюре говорил моему дяде, что видел имя "Фенест" даже в Библии и что люди находили старинные монеты с нашим гербом еще в те времена, когда замок в Фенесте только строился. А надобно вам сказать, что старинный замок в наших краях, пусть даже последнюю развалюху, я и на Лувр не променяю! Да-да, напрасно вы смеетесь надо мною, ведь и дурак раз в год умное слово скажет.
Боже. Боже упаси, я не над вами смеюсь, просто вспомнилось, как в бытность мою в Савойе жил я близ старого-престарого замка под названием Лан-жен16; тамошний кюре мне и говорит: "Видите, Монсеньор, этот замок? Так о нем еще в Библии сказано, что он разрушен около трехсот лет тому назад, — вот какой древний!"