загрузка...
 
Глава пятая РАКЕТЧИКИ БЕЗ МИРНЫХ БУДНЕЙ
Повернутись до змісту

Глава пятая РАКЕТЧИКИ БЕЗ МИРНЫХ БУДНЕЙ

Но все это будет значительно позже, в восьмидесятые годы, когда по договору с американцами мы начали массовое сокращение ракетно-ядерного оружия, главным образом на западе страны, из состава первых двух армий.

Моя ракетная биография все больше расширялась, мои перемещения по службе как бы не имели конца. Я прибыл в 49-ю гвардейскую дивизию, разбросанную в густых лесах Белоруссии. На ее вооружении были ракеты средней дальности. Немало подобных дивизий, с такими же ракетами, было размещено вдоль старой и новой государственной границы на западе СССР.

Дальность стрельбы этих ракет позволяла накрывать объекты в Европе и на Ближнем Востоке. Дивизия в своем боевом составе имела четыре ракетных полка, сорок пусковых установок. В отличие от 24-й ракетной дивизии, дислоцированной на территории одной области, позиционные районы полков этой дивизий охватывали три области: Минскую, Брестскую и Гродненскую. Жилые городки офицерских семей размещались в Слуцке, Лиде, Новогрудке и Гезгалах. Штаб дивизии находился в городе Лиде. Несколько уступая по комфортности полкам, размещенным в Восточной Пруссии, все ракетные воинские части в Белоруссии имели неплохие условия для несения боевого дежурства.

Новая среда, новые условия, другие люди со своими традициями и привычками. Я должен с этим считаться, уважать, мне надо вживаться.

Командир дивизии генерал-майор Глущенко Андрей Иванович - настоящая военная косточка. Сух, строг, немногословен, пунктуален, чистоплотен. Но как нередко бывает, его дополняет довольно развязная, сующая везде свой нос жена - душа компаний, вечеров, встреч, источник и постоянный разносчик сплетен и слухов.

Как нигде больше, между командованием дивизии и местным и партийными властями сложились тесные взаимоотношения. Основную скрипку в этом играл начальник политотдела. Опасность этого человека я почувствовал с первых дней работы.

Однажды командир, как бы по-приятельски, сказал мне, чтобы я не терял осторожности при столкновениях, а они неизбежны, при общении с на- пальником политотдела. Я ему был благодарен, но вместе с тем, это было предупреждение о том, что командир вряд ли всегда будет на моей стороне, в лучшем случае он займет нейтральную позицию. Тем не менее, его советом не воспользовался, не прислушался, может быть, к мудрым словам.

Не мог я кривить душой, поступаться своей совестью, не мог я таиться от людей, всегда старался быть на виду у тех, с кем делил тяготы службы. Так и не смог я побороть себя, сближение наше с начальником политотдела не произошло. Слишком по-разному мы понимали все происходящее, разные у нас были дороги.

В те годы, когда в армии окончательно была создана каста политработников, закрытая так же для остальной массы кадровых военных, как и КГБ, явление если не конфронтации, то неприязни, было типичным, в армейской среде. Там, где командир или начальник штаба уходил из-под влияния политоргана, атмосфера накалялась, возникали трения, в ряде случаев - борьба, исход которой всегда был предрешен - превыше партии никого не должно было быть. Политработники открыто выставляли себя единственными посланниками ЦК, все остальные члены партии, независимо от занимаемых должностей, представляли так называемую многомиллионную партийную массу.

Это особенно проявилось в период событий в Чехословакии в 1969 году. Видимо, в то время офицеры ракетных войск находились в наибольшей изоляции от общества, от жизни страны, это обстоятельство имело свою предысторию, начало которой относится к тем временам, когда создавались батареи, полки первых реактивных установок, или, как привыкли их называть, «катюш». Несмотря на массовое развертывание ракетных войск в сравнительно короткие сроки, тем не менее, офицерский состав отбирался под контролем партийных органов и КГБ. Среди них исключалось в любых проявлениях диессидентство, проникновение «самиздата» и любой «крамолы».

Но в эти годы, годы «хрущевской» оттепели, полностью закрыться уже было невозможно. Информация проникала по командным инстанциям, через семьи и т. д.

Насколько в эти дни была накалена обстановка, как далеко зашло руководство нашей страны, мы понимали из того, что Ракетные войска стратегического назначения были приведены в повышенную боевую готовность: к боевым ракетам пристыкованы боевые головные части с ядерными зарядами; офицеры, отозванные из отпусков, безотлучно находились на боевых стартовых позициях. Покидать позиции всему личному составу было запрещено. Были уточнены планы эвакуации семей военнослужащих. Многие из нас в те дни все же считали, что проводимые в ракетных войсках меры не имели военного аспекта, это были, с одной стороны, пропагандистская шумиха, главным образом для запада, с другой - стремление наглухо закрыть ракетные войска от проникновения правды, от нарастающего недовольства в обществе действиями московских властей.

Политработники усиленно нагнетали обстановку, без устали повторяли сказку о «гуманных» целях ввода войск в Чехословакию. В ленинских комнатах демонстрировались снимки, показывающие «зверства» антикоммунистических сил, освещались эпизоды героизма, наших солдат и офицеров.

Довольно прозрачная ложь вызывала далеко не однозначную оценку этих событий в офицерской среде. Но одна ложь рождает другую. Так происходило тогда. Политработники так увлеклись, что совместно с местными партийными органами начали распространять среди военных и гражданских слухи о том, что пропольски настроенные хуторяне поделили города на кварталы для .удобства дележа имущества семей военных и местного актива в случае ликвидации советов и бегства семей. Все это делалось с одной целью: убедить офицеров, и солдат в той угрозе, исходящей из Чехословакии, в наличии врагов в Западной Белоруссии. Руководство дивизии и полков ежедневно обеспечивалось сводками КГБ об оперативной обстановке среди местного населения. В таких сводках делался анализ социального состава жителей, обращалось внимание на большое количество сотрудничавших с немцами, число бывших репрессированных. На основании этого делались выводы о возможном числе людей, потенциально способных выступить против советской власти.

Командиры и штабы обязаны были реагировать на этот бред. Разрабатывались контрмеры, усиливалась охрана, сокращалось движение за пределами позиций, более того, в штабах, были разработаны планы по подрыву ракет и головных ядерных частей на случаи угрозы их захвата. Как можно было не верить в реальность нависшей угрозы над нашей дивизией?

Ложь искусно рядилась в правдивые одежды: радио, газеты усиливали эту веру. Однако чем больше неправды, чем она становиться все более настойчивой, тем меньше в нее веры. Большая часть офицеров оставалось мало активной, не только без энтузиазма, но и без интереса воспринимала происходящее, без нажима никто не выражал поддержки решений руководства страны, а также открытых осуждений событий в Чехословакии.

В эти дни и месяцы, как никогда, расцвело стукачество, как быстро доходило до «компетентных органов» необдуманное слово солдата или офицера. Широко этим пользовались и политорганы, назвав это действо более благостным словечком - осведомительством. Осведомители из среды офицеров и солдат тщательно подбирались и оберегались политсоставом. Любой политработник считал себя на коне, если первым узнавал о крамоле в коллективе и своевременно информировал об этом старшие органы. Довольно странно сейчас слышать, когда некоторые из наиболее рьяных либералов требуют огласки тех, кто был связан, или лучше «повязан» в свое время КГБ. Многие знали, что это было массовым явлением. Много людей, совершающих такие мерзкие поступки, как доносительство, в душе считали, что это патриотический долг каждого советского человека. Трагическое заблуждение этих людей можно объяснить тем прессом пропаганды, который постоянно на них давил и не каждый мог в таком положении достаточно верно оценить глубину своего морального падения. Политический сыск, КГБ умело отбирал кандидатов в стукачи. Интеллектуалы, как сейчас говорят, люди, имеющие хотя бы малейшие признаки ненадежности, что определялось не по деловым качествам, а главным образом вычитывались из биографии: кто был твой дед, твой отец.

В свое время, когда я проходил службу на территории Австрии, мы, младшие офицеры, легко вычисляли тех, кто был связан со «смершем». Не могу сказать, что они были ущербны, но, несомненно, тяготились этим, особенно в офицерских попойках, в тесном кругу друзей.

В то время я на себе испытал оскал «смерша», наяву столкнулся с этим омерзительным явлением в нашей среде.



загрузка...