загрузка...
 
ВВЕДЕНИЕ
Повернутись до змісту
Великая Октябрьская социалистическая революция в России стала началом решающего перелома в мировом общественном развитии. Открылась эпоха перехода человечества к социализму и коммунизму, мировой капитализм вступил в период общего кризиса.
Социально-политическое развитие стран Европы и Америки в 1917—1945 гг. совершалось под воздействием идей Октября, роста классовой борьбы пролетариата, создания компартий в капиталистических странах, усиления национально-освободительного движения народов угнетенных и зависимых стран. Глубоко потряс основы буржуазного порядка мировой экономический кризис 1929—1933 гг. Огромное революционизирующее влияние на мировое развитие оказывали успехи первого в истории государства рабочих и крестьян — Советской России в строительстве социализма.
Вместе с тем этот период был отмечен настойчивыми попытками реакционных, империалистических сил вернуть утраченные позиции, создать неодолимые преграды на пути общественного прогресса. Во многих странах Запада усиливались позиции сторонников крайних форм политической реакции, к услугам которых все чаще прибегали империалистические монополии. Подъему классовой борьбы был противопоставлен фашизм, утвердившийся вначале в Италии, а затем в Германии. С середины 30-х годов началась открытая подготовка новой мировой войны, острие которой реакционные империалистические круги направляли против Советского государства. Эти ведущие социально-политические процессы во многом формировали идейную атмосферу, оказывали значительное воздействие на развитие общественных наук, в том числе историографии.
В рассматриваемый период борьба между марксистско-ленинской и буржуазной историографией приобретает интенсивный характер, захватывая широкий круг общих и конкретных проблем исторического знания. Огромное влияние на развитие исторической науки оказывали труды В. И. Ленина, которые все более всесторонне осваивались передовой исторической мыслью. В новую эпоху они творчески развивали сокровищницу теоретической мысли основоположников марксизма, отстаивали научно-познавательные возможности исторической науки, утверждали и обосновывали идеи общественного прогресса, закономерного, поступательного, революционного развития человеческого общества к его высшим ступеням, к социализму и коммунизму.
Убедительное, глубоко научное обоснование В. И. Лениным закономерного характера происшедшей в России великой пролетарской революции и открытой ею новой эпохи в мировом развитии, анализ главных движущих сил этой эпохи, гениальное предвидение магистральных путей и тенденций общественного развития, судеб и эволюции общественно-политических институтов и хозяйственных форм имели и имеют непреходящее значение для плодотворного развития передовой общественной науки, совершенствования научной историографии.
Огромную роль в разработке научной концепции общественного развития в новую эпоху, в создании объективной картины прошлого и настоящего человечества сыграла советская марксистско-ленинская историческая наука. В стране победившего марксизма-ленинизма были созданы условия для развития научного направления, которое воплощало передовой подход к истории человечества. Историки-марксисты получили возможность в полной мере соединить свой революционный энтузиазм и творческие способности с организационной основой, необходимой для успешной разработки научных проблем, использовать переданные в их распоряжение научные центры, периодические издания, архивохранилища, приступить к воспитанию на базе передовой научной теории молодого поколения историков-профессионалов. Руководящую и направляющую роль в этом процессе неизменно играла Коммунистическая партия Советского Союза.
Было немало сделано и в области создания научной концепции истории международных отношений и внешней политики. Появились первые фундаментальные обобщающие труды, сборники документов, а также учебные пособия по центральным темам новой и отчасти новейшей истории. Особую значимость для развития исторической науки приобретала публикация в нашей стране творческого наследия основоположников марксизма-ленинизма.
Несмотря на трудности и определенные издержки в развитии советской историографии новой и новейшей истории, в эти годы были заложены надежные основы для ее бурного подъема в послевоенный период. Наша молодая историческая наука уже тогда начала завоевывать международное признание. Далеко за пределами СССР стали известны труды школы по изучению Французской революции конца XVIII в., истории международных отношений и т. д., имена и произведения виднейших советских ученых этого периода Н. М. Лукина, М. Н. Покровского, В. П. Волгина, Е. В. Тарле, Ф. А. Ротштейна и ряда других. Постоянной была помощь советской историографии историкам-марксистам в капиталистических странах.
Историческая мысль и историческая наука в капиталистических странах развивались в эти годы в обстановке дальнейшего углубления кризиса буржуазной общественной мысли.
Социальной основой кризиса явился начавшийся распад под ударами революционных сил казавшегося незыблемым буржуазного порядка. Это неизбежно приводило к крушению многих апологетических концепций истории капитализма, которые во многом определяли буржуазное миропонимание, особенно со второй половины XIX в. История, еще недавно считавшаяся уверенным в своем будущем буржуа «царицей наук», как бы совершила в его глазах предательство, вывела на авансцену общественного процесса самого опасного его врага — пролетариат и обеспечила ему первые грандиозные победы, предвещавшие крушение всего старого мира. История как наука вызывала все больше опасений у реакционных слоев, у многих буржуазных ученых. «История, — писал в начале 30-х годов XX в. известный французский поэт акад. Поль Валери, — это самый опасный продукт, выработанный химией интеллекта... История оправдывает все что угодно. Она не учит абсолютно ничему, ибо содержит в себе все, и дает примеры всего»'.
Сопоставляя относительно мирный XIX, «золотой век» восходящей буржуазной цивилизации с веком XX как периодом «непонятных и непонятых» социальных потрясений, французский историк П.-А. Симон в книге «Дух и история» писал, что современный человек видит «в истории не логику, но трагедию». Уже не претендуя на то, чтобы творить историю, он лишь плывет в ее бурном потоке, не стараясь предвидеть будущее, но всегда ощущая возможность крушения.
Наряду с социальной развивалась и другая, гносеологическая сторона кризиса буржуазной историографии, связанная с внутренними закономерностями ее развития, в первую очередь с дальнейшим упадком позитивизма как ее главной методологической опоры. В этот период потерпел научное банкротство и практически сошел на нет целый ряд традиционных школ и направлений. Все более широкое проникновение релятивизма и субъективизма в историографию шриводило к отрыву создаваемых учеными исторических картин от реальной действительности, способствуя падению престижа науки. Неверие в общественный прогресс, отказ от идеи закономерности в развитии человечества, обращение к узким и частным темам, усиливавшаяся «политизация» и апологетика в историческом исследовании, рост реакционных тенденций стали во многом характерны для буржуазной исторической литературы.
Существенной чертой кризиса и его проявления в историографии был усиливавшийся разрыв между количественными и качественными показателями буржуазной исторической науки: ее растущей специализацией, совершенствованием исследовательской техники, укреплением организационных основ и расширением издательского дела и вместе с тем сужением ее познавательных возможностей, методологическим эклектизмом, субъективностью и пессимизмом общих построений.
Однако даже в этих условиях продолжалось быстрое и полезное накопление фактического материала, расширение источниковедческой базы исторических исследований. В ряде стран группы ученых в стремлении преодолеть становившуюся очевидной бесплодность старых методологических построений обратились к усиленному изучению социально-экономической истории; в академических кругах постепенно становилась все более «респектабельной» разработка истории рабочего, а также социалистического движения; временами предпринимались более или менее успешные попытки синтетического освещения важных проблем прошлого, главным образом за счет расширения предмета и совершенствования методики исторического исследования.
Перед лицом явного краха традиционных общих представлений о протекавших в мире реальных процессах и растущего научного вызова со стороны марксистско-ленинской историографии наметилось расслоение в лагере буржуазных историков. Взаимоотношения с марксизмом буржуазных и близких к ним ученых, искренне искавших выхода из научного тупика, были весьма сложными, проходили разные этапы, имели свои приливы и отливы. Росло число ученых-профессионалов,, которые все более прочно и открыто становились на марксистские или близкие к ним позиции.
Ведущее положение в историографии капиталистических стран в этот период занимала французская и английская; на все более видное место выдвигалась историография США. Что же касается ранее задававшей тон во многих областях исторического исследования и обіг.еметодологических проблем германской историографии, то в веймарский период она так и не смогла в полной мере преодолеть тяжелого упадка, связанного с военной катастрофой которая окончательно дискредитировала основополагающие концепции ее главных школ и направлений.
В английской исторической науке кризисные явления в области методологии наиболее рельефно проявились в получившей широкую известность концепции А. Дж. Тойнби; созданная им теория развития и смены «цивилизаций» по существу полностью порывала с представлением о единстве всемирной истории, ее поступательном прогрессивном характере. Либеральный историк Тойнби в своих построениях обратился к религии, утверждая в качестве главной задачи исследователя интуитивное осознание «божественного плана», в соответствии с которым будто бы эволюционирует человечество.
В конкретно-исторической области наиболее показательным явлением был широкий и весьма основательный пересмотр традиционных либеральных концепций английской истории так называемыми ревизионистами во главе с крупным ученым Л. Нэмиром. Во многом справедливая, в негативном смысле, их критика, по сути, подорвала укоренившуюся в академической литературе апологетическую трактовку «безоблачного прошлого» Англии, «благоденствовавшей» под властью вигов. Однако взамен старых, либеральных схем историки-«ревизионисты» предлагали торийскую-схему. В ней отрицалась идея общественного прогресса даже в том ее варианте, который отстаивала либеральная историография.
В рассматриваемый период в Англии довольно быстро развивалась лейбористская историография, связанная прежде всего с именем Дж. Д. Коула и обязанная своими главными методологическими установками супругам С. и Б. Вебб. Ее бесспорной заслугой была разработка истории английского рабочего движения в качестве равноправной темы в академических исследованиях. Но велась она с реформистских позиций и объективно приводила к искажению или замалчиванию боевых традиций классовой борьбы английского пролетариата.
Весьма обнадеживающим явилось складывание прогрессивного направления в английской историографии, в нем наряду с коммунистами активно выступили близкие к марксизму историки-профессионалы. Передовая историческая мысль начала разработку с научных позиций таких «критических точек» национальной истории, как Английская революция XVII в., чартизм, всеобщая забастовка 1926 г. и т. д.
Во французской исторической науке в 1917—1945 гг. буржуазно-либеральные и радикальные направления в целом сохраняли свое главенствующее положение. Однако с точки зрения метода исторической работы традиционная «политическая» историография, теснее всего связанная с именами А. Олара и Ш. Сеиьобоса, постепенно уступала место новым течениям и школам. Заметно изменялось лицо ведущих исторических обществ. Глава Общества по изучению Французской революции XVIII в. А. Олар публично признал недостаточность прежнего подхода к разработке проблем революции, отметил важность изучения экономических и социальных факторов. После смерти Олара в деятельности общества наступил кризис; качество его научной продукции резко упало.
Вместе с тем плодотворный вклад в развитие национальной историографии, в разработку проблем Французской революции конца XVIII в. был внесен Обществом по изучению истории ро-беспьеризма и прежде всего его главой А. Матьезом. Его исследования по социально-экономическим вопросам истории революции и революционного движения масс, а также общие труды по истории революции, в которых отразилось воздействие методологии марксизма, явились важной победой национальной исторической науки. Достижения А. Матьеза были успешно развиты и углублены его преемником на посту главы общества выдающимся французским историком Ж- Лефевром.
Своеобразным проявлением кризиса старых методологических установок французской буржуазной историографии было складывание в 20-х годах в противовес традиционным школам влиятельного направления экономической и социальной истории во главе с видными левобуржуазными учеными М. Блоком и Л. Фев-ром. Отстаивая познавательные возможности истории как науки, стремясь выявить причинно-следственные связи в историческом процессе, историки, группировавшиеся вокруг журнала «Анналы экономической и социальной истории», значительно расширили предмет исторического исследования, включив в него историю техники, торговли, демографию, сложный комплекс социально-психологических факторов, игнорируя, однако, как правило, революции и классовую борьбу. Большое влияние на развитие французской историографии в рассматриваемый период и в первую очередь направления «Анналов» оказали теория «культурно-исторического синтеза» А. Берра, труды основателя школы «география человека» П. Видаля де-ля Блаша, крупных специалистов в области социально-экономической истории Э. Лабрусса и Ф. Симиана.
В эти годы вышли первые труды французских профессиональных историков-марксистов по важнейшим проблемам национальной истории.
Разрыв между быстрым развитием организационных форм исторической науки, ростом числа различных публикаций, исторической периодики, трудов на исторические темы и общим методологическим уровнем буржуазной исторической мысли отчетливо проявился в США. Основанный на отрицании объективной истины и исторической закономерности прагматизм, перенесенное с европейской почвы неокантианство, субъективизм и релятивизм занимали все более заметное место в качестве исходных теоретических посылок исследования.
Объективные факторы экономического развития страны, рост рабочего движения и активная борьба буржуазной историографии против марксизма-ленинизма породили так называемое экономическое направление, которое обратилось к усиленной разработке социально-экономической тематики. Выступая против марксизма и одновременно испытывая на себе (чаще всего помимо своей воли) его влияние, крупные представители этого направления, и прежде всего Ч. Бирд, внесли немало нового в изучение национальной истории в ее наиболее важные моменты, например, в разработку истории борьбы за независимость, гражданской войны и т. д. Однако их построения были далеки от подлинно научного освещения национальной истории. В них отсутствовала верная трактовка классовой дифференциации общества н классовой борьбы.
В рассматриваемый период расширялось и стало на академическую почву изучение рабочего движения в США. Однако «вис-консинская школа», уделяя преимущественное внимание тред-юнионизму и экономической борьбе и исходя из догмы об «исключительности» развития американского капитализма, приходила к ложному выводу об отсутствии почвы для классовой борьбы в стране.
В эти годы усилились реакционные тенденции в трактовке гражданской войны 1861—1865 гг. и особенно внешней и колониальной политики США. «Служебный» характер работ многих историков, «заданность» их исторических схем, призванных восхвалять и обелять внешнюю политику правящих кругов, проявились здесь наиболее отчетливо.
Известную альтернативу буржуазно-апологетическим в своей основе концепциям в историографии США выдвигали представители направления «социальной критики» во главе с В. Парринг-тоном. Тогда же сделала новый шаг вперед прогрессивная негритянская историография. Однако самое успешное противодействие реакционным веяниям оказывало сложившееся в эти годы марксистское направление, представленное в первую очередь обобщающими работами У. Фостера, А. Бимбы, Д. Харди.
Сложные процессы идейно-политической и методологической борьбы развернулись в историографии веймарской Германии.
Историки-реакционеры, подобные Г. фон Белову, А. Ваалю И. Галлеру и другим, доводили в своих трудах до крайности искажение истории, стремясь обосновать реваншистские империалистические концепции. Вместе с тем уже тогда существовали разногласия по вопросу о путях развития Германии. Ф. Мейнеке, Э. Бранденбург и некоторые другие историки отстаивали идею англо-германского союза, закладывая первые камни в фундамент расцветшей после поражения во второй мировой войне концепции «германской интеграции» в Европу на основе «атлантической солидарности».
Довольно широкое, хотя и весьма пестрое либеральное направление в исторической мысли Германии этих лет объединяло Ф. Шнабеля и И. Цикурша, которые выступали с критикой крайне реакционных старых и новых трактовок национальной истории, популярного леволиберального Файта Валентина — автора сохранившей значение до наших дней «Истории германской революции 1848—1849 гг.». В него входили и сочувствовавший марксизму Г. Майер, Г. Хальгартен и Э. Кер, которые вскрывали социальную основу агрессивной внешней политики Германии и т. д.
Особенностью этого периода была большая активность историков-социал-демократов (К. Каутский, Г. Кунов, П. Кампфмейер и др.), выступивших с целым рядом крупных, обобщающих трудов по общим и отдельным проблемам национальной истории. Однако в целом они создавались, как правило, на оппортунистической основе, проповедовали неолассальянство и отказ от решительной революционной борьбы пролетариата за власть. Историки социал-демократы тех лет во многом явились родоначальниками развитой ныне в ФРГ теории интеграции рабочего класса в буржуазное общество и немало сделали для ее «исторического обоснования».
В победе реакционных тенденций в германской исторической мысли веймарского периода известную роль сыграло резкое углубление методологического кризиса, своего рода «методологический Мюнхен» германской либеральной историографии. В его итоге традиционный германский историзм явился добычей релятивизма и субъективизма, стало возможным распространение бредовой «концепции ритмов» в общественном развитии нацистского идеолога и военного преступника А. Розенберга. Большой популярностью среди буржуазных историков Германии и за ее пределами пользовались философско-исторические построения О. Шпенглера. Его реакционная концепция развития человечества по замкнутым циклам «культур» подменяла реальный исторический процесс легендами и мифами, по существу отрицая историю как науку. В целом реакционное крыло германской историографии внесло существенный вклад в идеологическую подготовку фашизма. В период фашистской диктатуры буржуазная историография как наука утратила в Германии значение.
Стойко и последовательно боролись против засилья реакционных течений в историографии германские историки-марксисты — члены КПГ. В своих многочисленных статьях, публикациях, в первом обобщающем труде «Иллюстрированная история германской революции» они рисовали подлинно научную картину национальной истории, гневно разоблачали реакционные традиции в исторической науке. Работа коммунистов на историческом фронте не прекращалась и в мрачные годы фашистского режима.
Таковы некоторые общие черты развития исторической науки в Европе и Америке к концу 30-х годов.
События второй мировой войны наложили глубокий отпечаток на развитие историографии в странах Европы и Америки. В тяжелых условиях войны неизбежно сократился размах исторических исследований и публикаций. Борьба против фашизма в мировом масштабе во многом определяла работу историков. Прогрессивная историческая мысль, советская историческая наука внесли свой вклад в идейную борьбу против сил фашизма и реакции.
Продолжалось ставшее традиционным изучение истории буржуазных революций, крестьянских и городских освободительных движений; активно велась разработка истории рабочего и социалистического движения; в самостоятельную отрасль начинает разворачиваться советское славяноведение, появились первые книги о народно-демократических революциях в странах Европы и т. д. Вместе с тем исследование многих важных вопросов новой и особенно новейшей истории в те годы еще только намечалось или шло не вполне удовлетворительно.
Новый этап плодотворного развития советской исторической науки в области новой и новейшей истории начался со второй половины 50-х годов и продолжается в наши дни. Это период исторических решений XX — XXV съездов КПСС, важных экономических и политических успехов Советского Союза, значительного роста его международного авторитета. Ликвидация последствий культа личности и попыток использования этого процесса в ревизионистских целях, преодоление волюнтаризма и субъективизма, поворот в сторону изучения новейшей истории и создание ряда новых научных направлений сопровождались большой работой по публикации творческого наследия К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, организацией сети новых научно-исследовательских институтов и увеличением числа специальных периодических журналов, значительным расширением источниковедческой базы исторической науки. На более высокий уровень поднялась подготовка научных кадров, выросла роль высших учебных заведений в изучении проблем новой и новейшей истории. В этой области исторической науки успешно прошли многочисленные и плодотворные дискуссии (о сущности якобинской диктатуры, характере и периодизации чартизма, о городских средних слоях, об этапах развития государственно-монополистического капитализма, о характере Ноябрьской революции в Германии, характере второй мировой войны и т. д.), оказавшие положительное воздействие на развитие исследований и преподавательской работы. Начинается внедрение новых методов, связанных с достижениями сопредельных общественных, а также точных и естественных наук.
Появилась целая серия многотомных обобщающих трудов, трактующих вопросы новой и новейшей истории (например, «Всемирная история» и др.). Специальное внимание было обращено на разработку методологических и историографических проблем исторической науки. С каждым годом растет международный престиж советской исторической науки, укрепляются и ширятся ее зарубежные связи. Советские историки регулярно участвуют в имеющих международный характер важных коллективных публикациях и трудах, в международных симпозиумах и съездах историков. Наиболее показательными в этом отношении явились состоявшиеся в 1970 г. в Москве, а в 1975 г. в Сан-Франциско международные конгрессы исторических наук. На этих широких представительных форумах мировой исторической науки советские ученые, в том числе специалисты по новой и новейшей истории, сыграли очень большую роль. Они выступили со значительным числом докладов и сообщений по общим и частным вопросам исторического знания, приняли активное участие во всех основных дискуссиях, отстаивая принципы научного подхода к историческому процессу, развивая оптимистический взгляд на историю как науку с большими возможностями и большим будущим.
В наши дни советская историческая наука изучает, хотя еще с разной степенью углубления, практически все или почти все коренные вопросы и периоды новой и новейшей истории стран мира, в том числе стран Европы и Америки. Следует назвать, например, разработку проблем истории международного рабочего и коммунистического движения, истории социалистических идей и научного коммунизма, истории буржуазных революций и международного значения Великой Октябрьской социалистической революции, истории международных отношений и колониальной политики капиталистических держав, истории отдельных стран Европы и Америки, историографии и т. д. В этих и других областях созданы многочисленные фундаментальные работы — плод деятельности сложившихся и научно утвердившихся школ и направлений, возглавляемых крупными советскими учеными, получившими признание в международных научных кругах. По всем линиям исследования советские специалисты в области новой и новейшей истории ведут полемику против буржуазных и близких к ним исторических концепций во имя научного, всесторонне аргументированного воссоздания подлинной картины общественного развития.
В развитии молодой марксистской историографии новой и новейшей истории в других европейских социалистических странах и на Кубе наряду с национальной спецификой проявлялись и общие для большинства их процессы.
Уже в первые послевоенные годы здесь предпринимаются быстрые и эффективные меры для значительного расширения на новой основе организационной, источниковедческой и издательской базы исторической науки. Восстанавливаются и создаются университеты, институты истории, институты истории рабочего и коммунистического движения, ширится деятельность исторических обществ и т. д. Все эти процессы, усиливаясь и охватывая все новые сферы научной и преподавательской работы, происходили и происходят вплоть до наших дней.
Развитие марксистско-ленинской историографии в братских социалистических странах — процесс сложный. Его характерная черта — борьба со старой, буржуазной методологией и буржуазными историческими концепциями, с разного рода рецидивами ревизионистских и националистических взглядов, с некритическим отношением к некоторым буржуазным политическим деятелям прошлого и ряду аспектов внутренней и внешней политики буржуазных государств. В этом процессе правомерно выделить два этапа — становления, а затем утверждения марксистско-ленинской методологии и историографии. На первом этапе возрастал интерес к марксистско-ленинской теории, социально-экономическим отношениям, к проблемам классовой борьбы. Делались попытки создания научной периодизации истории социалистических стран, усиливалось изучение новейшей истории. Хотя старая, буржуазная профессура еще преобладала в университетах и академических учреждениях, началась активная подготовка историков-марксистов из прогрессивно настроенной молодежи. Большую помощь в этом оказывал Советский Союз.
С победой диктатуры пролетариата и утверждением марксистско-ленинской идеологии положение на историческом фронте меняется. Марксистско-ленинская методология истории получает все большее признание и занимает ведущее место. Историки-марксисты старшего поколения, взгляды которых сформировались в предшествующий период, и молодые исследователи, овладевшие научной методологией истории, активно разрабатывают концепции национальной истории, создают монографические и серии коллективных обобщающих трудов по истории своих стран, коммунистическому и рабочему движению. Постепенно авторитетные научные коллективы историков-марксистов заняли ведущее место в университетах, академических и прочих исследовательских центрах. Все это оказывало воздействие на ученых — сторонников старой, буржуазной методологии. Наиболее передовая их часть перешла на позиции марксизма.
Конкретно-исторические исследования проводятся историками социалистических стран по двум главным направлениям.
Первое — научно аргументированное критическое переосмысление старых буржуазных концепций национальной истории (например, воссоздание историками ГДР в общих трудах и специальных монографиях основных линий новой н новейшей истории Германии и истории германского рабочего движения; новое освещение чешскими учеными революции 1948 г. как движения не только национального, но и социального; изучение венгерскими историками освободительной борьбы венгерского народа против Габсбургов в XVIII—XIX вв. и многое другое). Появляются монументальные обобщающие труды, основанные на огромном фактическом материале.
Вторым направлением исследований явилось изучение проблематики, игнорировавшейся старой историографией. Впервые осмыслены важные периоды и проблемы национальной истории, выяснена социально-экономическая основа коренных общественных процессов, ранее остававшаяся в тени.
Следует отметить, что в социалистических странах в последние годы выходит все больше трудов, посвященных истории других стран, вопросам методологии истории и историографии.
Необходимо указать на быстрое и плодотворное развитие передовой исторической науки на Кубе после победы революции 1959 г. Кубинские историки при содействии правительства и коммунистической партии, а также коллег из других стран социалистического содружества за короткое время заложили основы для поступательного развития своей науки и создали ряд ценных работ по важнейшим проблемам истории Кубы XIX—XX вв.
Значительное усиление прогрессивного лагеря — характерная черта современной европейской и американской исторической мысли и исторической науки.
Главные страны капиталистического мира, являющиеся одновременно и ведущими «историографическими державами», в послевоенный период распались на две основные группы. В каждой из них развитие исторической науки и исторической мысли приобрело свои специфические черты, обусловленные социально-экономической обстановкой и идейно-политической борьбой. Вместе с тем в этих странах действовали и некоторые общие закономерности, характерные для нынешнего этапа развития буржуазной исторической науки.
Отличительной чертой историографии Италии и Франции является прямо связанная с большим и всевозрастающим авторитетом их коммунистических партий сила левых, прогрессивных течений. Плодотворное воздействие на развитие исторической науки оказали и в известной степени продолжают оказывать в наши дни традиции антифашистского Сопротивления, в котором решающую роль сыграл рабочий класс во главе с компартиями. В ходе Сопротивления были дискредитированы, утратили авторитет в глазах широких общественных кругов некоторые консервативные исторические концепции, ослабли наиболее реакционные течения в исторической науке. С другой стороны, с честью выдержавшая тяжкие испытания общественно-исторической практикой передовая историография продолжает укрепляться и расширяться, влечет к себе искренне ищущих выход из методологического тупика историков других направлений.
В США, Англии, ФРГ подобной перегруппировки в послевоенный период не произошло. Страны эти, и в первую очередь США, выступали как центры консолидации мирового капитализма, как «бастионы антикоммунизма». Прогрессивные течения в исторической науке тут далеко не столь влиятельны, откровенно консервативные направления и традиции устойчивее и сильнее. В этих странах большее воздействие на историографию оказали «холодная война», разнузданный антикоммунизм правящей монополистической буржуазии. В Англии и ФРГ более, чем в Италии и Франции, сохраняет самостоятельное значение социал-демократическая историография, правый фланг которой тесно смыкается с буржуазными школами. Четче, определеннее прослеживаются здесь в национальной исторической науке в послевоенный период два главных этапа—с 1946 до конца 50-х годов и с начала 60-х годов по настоящее время.
В первое послевоенное десятилетие правящие круги ведущих капиталистических стран предприняли откровенные, во многом беспрецедентные усилия неприкрыто и грубо использовать историческую науку в качестве ударной силы в антикоммунистическом «крестовом походе». Миф о советской «военной угрозе» сочетался с милитаристским угаром. В научной среде насаждался конформизм, использовались многочисленные средства, и прежде всего финансовые рычаги правительственных учреждений и частных фондов, с тем, чтобы навязать ученым образ мыслей, выгодный правящим кругам.
На первом этапе развития послевоенной буржуазной историографии довольно отчетливо проявилась одна ее характерная черта: прямая зависимость нарастания субъективизма и релятивизма в методологической сфере от уровня политической реакции. Так, методологическая переориентация буржуазной историографии США проходила на путях широкого внедрения наследия западноевропейского неокантианства, опоры на общие принципы американского прагматизма — крайних вариантов субъективно-идеалистического подхода к истории. На этой основе в историографии набрал большую силу так называемый презентизм (от английского «present» — современный). История как наука для презентис-тов — лишь простое выражение современных партийных конфликтов, идеологической борьбы. По их мнению, каждое новое поколение должно переписывать историю заново. На деле это выражалось в откровенной модернизации и фальсификации, «ревизии» традиционных исторических концепций во имя интересов реакционных монополистических кругов. Наглядным примером «презен-тистской историографии» явилась выпущенная в Чикаго под редакцией Ф. Хайека коллективная работа европейских и американских историков «Капитализм и историки» (1954). Ее авторы стремились опровергнуть многие прежние трактовки буржуазной историографией происхождения капитализма и воздействия его первых шагов на широкие массы населения, заменить их «более соответствующими моменту» чисто апологетическими теориями.
В области философии истории велась сильная атака на идеи прогрессивного общественного развития. Показателен был в этой связи успех работ П. Сорокина, который насаждал на американской почве концепцию круговорота в общественном развитии. Вслед за неокантианцами многие американские историки и социологи выбрасывали само понятие «прогресс» из своего научного словаря.
Волна релятивизиа захлестывала и английскую историческую науку (например, Д. Ренир «История, ее цели и метод», 1954). Усилились нападки на идеи закономерности в истории, возвысили голос поборники толкования прошлого с позиций религии (Г. Бат-: терфилд. «Христианство и история», 1950). Старые догмы «немецкого историзма» и его «индивидуализирующего метода» в историографии продолжали исповедовать представители наиболее влиятельного в 40—50-х годах в западногерманской исторической науке консервативного течения во главе с Г. Риттером. Все это подрывало доверие к исторической науке, к труду самих историков.
Первый послевоенный период в этих странах характеризовался преобладанием в историографии консервативных направлений. Предельно четко это прослеживается на примерах США, Англии, ФРГ.
Во всех этих странах активную, хотя и неравную борьбу против реакционных попыток ревизии национального прошлого и дискредитации истории как науки вели историки-марксисты.
С конца 50-х—начала 60-х годов в развитии историографии главных капиталистических стран Запада открылся новый этап. Он связан в первую очередь с большими качественными изменениями, происходившими в мире. Шло дальнейшее углубление мирового революционного процесса. Значительно возросли экономический потенциал СССР, его политическое влияние, международный авторитет. Резко усилившееся могущество системы социализма- позволило миролюбивым народам и прогрессивным общественным кругам всех стран еще более решительно и эффективно повести борьбу за ликвидацию угрозы новой войны, обуздание сил крайней реакции, распространение и практическое внедрение принципов мирного сосуществования и разрядки международной напряженности. Путеводными вехами на этом пути явились исторические решения XX—XXV съездов КПСС, международных Совещаний представителей коммунистических и рабочих партий в 1960 и 1969 гг., созванное в 1975 г. в Хельсинки по инициативе СССР Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе. Эти титанические усилия, а также неоднократные провалы грубых наскоков на страны социализма в политической и военной сферах привели к тому, что международная обстановка стала меняться к лучшему. Появилась определенная возможность сделать процесс разрядки международной напряженности необратимым. Существенные изменения как базисного, так и надстроечного характера происходили в это время в странах капитализма. После экономических потрясений 1957—1958 гг. развертывается долгосрочное государственно-монополистическое программирование экономического развития. Римский договор 1957 г. знаменовал начало региональной капиталистической интеграции, захватившей к середине 70-х годов все основные капиталистические страны с их согласованной буржуазно-реформистской по преимуществу политикой в социальной области. Примерно тогда же развертывается научно-техническая революция, обусловившая заметные сдвиги в экономической и социальной структуре капиталистических стран. Опираясь на ее достижения, капитализм, утратив источники прямого колониального грабежа, стремится приспособиться к новому существованию на суженной основе, перед лицом наступления мирового социализма. Частичная, «локальная» стабилизация, которой он порой добивается, происходит на фоне углубления его коренных противоречий. Многочисленность форм проявления — экономическая, социально-политическая, валютно-финансовая, энергетическая, экологическая, национальная — характерная черта нынешнего, третьего этапа общего кризиса мирового капитализма.
Кризис захватил и сферу идеологии. В этой обстановке правящие империалистические круги для сохранения влияния на мас- І сы трудящихся капиталистических стран, народы стран «третьего мира», а также для пропаганды буржуазного образа жизни среди населения стран социализма прибегают к тактике гибкой и разнообразной. Больше, чем прежде, характерной чертой становится объединение усилий империалистических идеологов разных стран, интернационализация многих идеологических схем и приемов воздействия на широкие общественные круги. Все эти сложные процессы самым непосредственным образом оказали влияние на историческое мировоззрение и профессиональную практику ученых капиталистических стран.
В новых условиях выполнение буржуазными историками их общественно-идеологической функции, любое более или менее реалистическое осмысление всемирно-исторического опыта становятся невозможными без хотя бы частичного учета фундаментальных, социально-экономических факторов общественной жизни. Абсолютизация индивидуального в истории, крайний релятивизм и эмпиризм все с большей очевидностью демонстрировали свою несостоятельность. Начал вызывать неудовлетворенность уход от изучения глубинных реальностей исторического процесса в сферу «чистой» политики, идеологии, индивидуальной психологии, компрометируют себя попытки игнорировать массовые движения, социальные конфликты. Обнажавшаяся бесплодность укоренившихся в первое послевоенное десятилетие подходов вынуждала все большее число буржуазных историков включать в сферу исследования новый материал, раздумывать о возможностях и путях его обобщения.
Сдвиги в сфере исторического знания торопили и другие факторы воздействия. Среди них усиление (в связи с развертыванием НТР) тока к обществоведению от естественных и точных наук, старых и новых, успехи исторической демографии, структурной лингвистики, широкое развитие социологических и политологических исследований. Все это не могло не привлечь внимания историков к количественным методам, типологическим моделям, анализу структур.' Эти новые веяния вели к известному ослаблению традиционных форм старого буржуазного историзма.
Значительно более широким и эффективным по сравнению с предыдущими периодами стало в эти годы воздействие на буржуазную историографию идей марксизма-ленинизма. Главные источники этого, помимо вышеназванных причин, — усиление научного авторитета исторической науки СССР и других социалистических стран, марксистских школ в историографии капиталистических стран. Влияние марксизма сказывается в изменении проблематики исследований, в росте внимания к экономике и социальным процессам, в привлечении новых категорий источников и т. д. Вместе с тем нельзя не учитывать и другое: усваивая отдельные компоненты научной методологии, буржуазные историки, как правило, остаются на почве идеалистического историзма. Нередки случаи, когда они используют отдельные элементы марксистско-ленинской теории для нападок на нее в целом. Особенно непримиримы буржуазные историки к концепции исторического процесса как закономерной смены общественно-экономических формаций, главными, определяющими пружинами которой выступают социальные революции.
Осуществляя назревшую методологическую перестройку, буржуазные ученые Соединенных Штатов, Великобритании, ФРГ во многом руководствовались примером французской историографии. Большую роль в ее послевоенной переориентации сыграли вышедшие ранее труды основателей направления «Анналов» Л. Февра и М. Блока, которые уже тогда поставили вопрос о кризисе буржуазной исторической науки и попытались найти выход из тупика.
Подверглась пересмотру тематика исследований. В 1961 г. во Франции 41% всех диссертаций был посвящен сюжетам экономической и социальной истории. В целях расширения возможностей исторического исследования историки апеллировали к социологии и политологии, целому комплексу «наук о человеке» — географии, исторической демографии, социальной психологии, «культурной» антропологии и т. д., не без пользы заимствуя приемы и методы этих смежных с историей наук.
Однако, как и следовало ожидать, создать на этой базе нечто схожее с целостной теорией исторического процесса, к чему стремились многие буржуазные ученые, принадлежавшие к направлению «Анналов» и близким к нему течениям, не удалось. Во французской исторической науке преобладает эклектическая многофак-торная концепция объяснения истории. Движение последней рассматривается как результат взаимодействия множества факторов (географических — они нередко выдвигаются на первый план, экономических, биологических, психологических, демографических и т. д.), при этом буржуазные историки подчас оставляют в стороне важнейший фактор — отношения людей в процессе производства, революции, классовую борьбу. Для послевоенной французской буржуазной историографии в целом характерно падение интереса к истории революционных движений. Это относится даже к такой традиционной теме, как история Великой французской революции, не говоря уже о революции 1848 г. и других революционных движениях XIX в.
С конца 60-х — начала 70-х годов названные недостатки направления «Анналов» получили дальнейшее развитие, что привело к ослаблению его научного потенциала и падению авторитета. Его новое руководство резко отрицает монистический принцип объяснения истории, допускает открытые нападки на ее марксистское истолкование. Характерный для наиболее значительных трудов этого направления, и в первую очередь его бывшего руководителя Ф. Броделя, глобальный «синтетический» подход к прошлому все более утрачивается, историки углубляются в эмпирическое исследование отдельных «факторов» и процессов. Наука история, таким образом, дробится на не связанные в единое целое «истории» — демографическую, «климатическую», социально-психологическую, экологическую и т. п. В рамках «Анналов» становятся возможны и такие ретроградные выступления, как «новая интерпретация» Великой французской революции Ф. Фюре и Д. Рише, которые попытались отвергнуть сложившееся представление о ней, как о революции антифеодальной, буржуазной.
Все это свидетельствует о том, что во французской буржуазной историографии на ином, более высоком, чем прежде, уровне техники и методики исторического исследования обнаруживаются черты кризиса, преодолеть которые пытались М. Блок и Л. Февр.
Вполне определенные формы принял процесс методологической переориентации исторической науки в ФРГ. В 60-х годах доминирующее положение здесь заняла социальная, или «структурная» история — синтез исторической науки и социологии, индивидуализирующего и типологизирующего методов. Структурная история претендует на обоснование платформы всей немарксистской историографии и создание альтернативы историческому материализму. Отказ от некоторых, наиболее отживших общих представлений и усовершенствование методики исторического исследования в духе традиций М. Вебера и опыта западноевропейской и американской историографии позволили историкам ФРГ расширить фронт исследовательской работы включением в ее сферу социальной истории, экономики, массовых движений и т. д. Уровень исторической науки стал выше, крайняя односторонность традиционного немецкого «индивидуализирующего историзма» была ослаблена.
Вместе с тем пересмотр старых догм носил ограниченный, компромиссный характер. Он не избавил и не мог избавить буржуазную историографию ФРГ от коренных методологических изъянов, не вывел ее из кризиса. Наглядное свидетельство тому — практика ведущих западногерманских специалистов в области исторической науки.
Не осталась в стороне от новых веяний и историография Великобритании и Соединенных Штатов, где также наблюдается стремление внедрить комплексный междисциплинарный подход — изучение исторических процессов с позиций социологии, экономики, географии, психологии, которое дает подчас возможность нарисовать более полную картину в пределах какой-либо частной проблемы, добыть интересные материалы на стыке наук. Однако при отсутствии научной методологии, позволяющей свести все эти данные воедино, такой подход в конечном счете означает лишь возвращение к многофакторной концепции объяснения истории.
С конца 50-х годов на историографию главных капиталистических стран оказывает все более заметное влияние экономико-социологическая теория «индустриального общества», которая возникла в основных чертах в конце 40-х — начале 50-х годов и зажила новой жизнью с началом НТР и дальнейшим развитием государственно-монополистического капитализма. Теория «индустриального общества» активно использовалась на Западе для идеологической борьбы против СССР и других социалистических стран, острие ее направлялось против учения об общественно-экономических формациях.
Тогда же получила широкую известность одна из разновидностей этой концепции — теория «стадий экономического роста», связанная с именем известного американского социолога и экономиста У. Ростоу. В книге «Стадии экономического роста. Некоммунистический манифест» (1960) он выдвинул в качестве основного критерия прогресса уровень научно-технического развития и потребления товаров. Ростоу стремился представить достижения США в этой области апогеем общественного развития и тем самым «опровергнуть» научный коммунизм. Примерно в то же время историки-неолибералы ФРГ провозгласили «индустриальное общество» основной социально-политической структурой германской истории XIX—XX в. Характер и движущие пружины его трактовались путем фетишизации технического прогресса. Последний — якобы главное условие эволюции и конвергенции общественных систем.
Таким образом, стремление выдвинуть весомую идейно-политическую альтернативу революционным изменениям, происходящим в современном мире, представить капитализм динамичной, развивающейся системой побудило многих буржуазных социологов и историков с новой силой заняться разработкой апологетических теорий прогресса. Стремясь найти прочную базу для обоснования оптимистических схем общественного развития, они апеллируют к техническому прогрессу, успехам НТР, к арсеналу социальной истории. Схемы эти уже не носят чисто умозрительного характера, их авторы стремятся учитывать социально-экономическую реальность. Не вызывают, однако, сомнений их научная слабость, классовая ограниченность и прямой политический подтекст.
В эти годы увядают разного рода концепции «гармонии интересов» как черты, единственно присущей нормально, без больших исторических аномалий развивающемуся обществу. «Консензус» постепенно сменяется разного рода теориями социальных конфликтов, которые якобы поддаются регулированию со стороны государства и дальнейшей «институционализации», т. е. включаются в существующие буржуазные общественные структуры.
Итак, в послевоенной буржуазной историографии на втором этапе ее развития происходит постепенное и далеко не безоговорочное, но вместе с тем зримое сближение методологических установок основных течений и школ на базе поворота к «социально-структурной» истории; прослеживается тяга к консолидации немарксистских и антимарксистских направлений всей буржуазной историографии, модернизации ее основ для более успешного противопоставления марксистско-ленинской исторической науке. Но упрощать наметившийся процесс было бы неправильно. Поворот буржуазных историков к новым рубежам осуществляется неравномерно, и он достаточно противоречив. В ряде стран, например в ФРГ, влиятельные группы историков, вынужденно включившие в понятийный арсенал историографии категории, заимствованные из смежных наук, откровенно стремятся истолковать их в традиционном духе «событийной истории» и воинствующего идеализма. Немало и таких ученых, которые прочно стоят на почве старой историографии и почти без оговорок отвергают любую возможность взаимодействия истории и смежных наук.
Происходящая в течение последних полутора-двух десятилетий методологическая перестройка буржуазной историографии вовсе не свидетельствует о том, что выход из методологического кризиса наконец найден. Большинство буржуазных ученых осознают этот кризис и не хотят с ним мириться, они не стоят в стороне от ветров времени, способны поднять свою науку в некоторых ее важных разделах конкретных изысканий на более высокий в сравнении с прошлым уровень. Однако разрыв между накопленными этой историографией «Монбланами фактов», массой частных обобщений и существующей методологией, не способной дать правильного, научного объяснения истории, не преодолен. Он и не может быть преодолен обращением к методам социологии и других «наук о человеке»: они сами поражены той же болезнью. Все углубляющийся разрыв этот — одно из наиболее отчетливых свидетельств кризиса буржуазной историографии на современном этапе.
Следует отметить и другое. Происходящее ныне на довольно широком фронте (хотя и на новых основах) возвращение значительной части буржуазных ученых к многофакторному объяснению исторического процесса отнюдь не означает возрождения давно утраченных позитивистских ценностей, таких, например, как признание истории наукой, изучающей объективную реальность, закономерного, единого, всемирно-исторического характера обш ственного процесса. Возвращение это неотделимо от рецидив исторического пессимизма, от скептицизма в отношении ностей истории как науки, сохраняет почву для культивирован различных вариаций субъективизма и релятивизма. Причина этого в первую очередь в том, что широкое обращение к многофакторному историческому объяснению в современной буржуазной историографии чаще всего происходит на неопозитивистской философской основе. В сфере истории это оборачивается субъективно-идеалистической трактовкой закона не как выражения объективно существующей, необходимой связи между явлениями, но как простой логической конструкции. Поэтому в историческом процессе отвергается детерминированность, а с ней и возможность предвидеть будущее. Неопозитивизм предполагает допустимость различных равноправных интерпретаций исторического прошлого (политической, экономической, религиозной и т. п.), вырастающих на базе того, что историк якобы формирует свой фактический материал субъективно, по своему произволу. Его нельзя проверить эмпирическим путем, как в точных и естественных науках. Значит, исторические теории следует лишь «брать на веру». Сама же история не способна добыть объективную истину, не может, в полном смысле слова, быть названа наукой.
До сих пор в историографии ряда стран, особенно в ФРГ и отчасти в США, еще бытует неокантианский взгляд на понятийные категории в сфере истории как первенствующие по сравнению с реальной действительностью, «упорядочивающие» царящий в ней «хаос». Суть дела не меняется от того, что современные представители «социально-структурной истории» широко используют для «упорядочивания» социологические методы и типологизирую-щие модели.
Немалое влияние в историографии капиталистических стран сохраняют разного рода иррационалистические тенденции, и в первую очередь неофрейдизм, выдвигающие в основу объяснения исторических событий «бессознательное» — имеющие биологическую природу инстинкты и импульсы людей. В результате исторический процесс выступает как лишенное объективной закономерности скопище случайных обстоятельств и событий, каждое из которых само по себе абсолютно индивидуально, неповторимо.
В странах со значительным влиянием католицизма (Италия, Франция, отчасти Соединенные Штаты и ФРГ) среди историков-профессионалов много сторонников объективно-идеалистической Неотомистской интерпретации истории, стремящейся примирить науку и религию.
Тяжелое, деформирующее воздействие на многие важные разделы буржуазной исторической науки оказывает антикоммунизм.
Для нынешнего этапа развития буржуазной историографии в Целом характерно известное ослабление наиболее консервативных Течений, идейно-политические установки и научный инструментарий которых не соответствуют требованиям времени и правящей буржуазии. Выдвигаются вперед течения буржуазно-реформистские, тесно, порой неразличимо сливающиеся с социал-реформистской историографией.
Сложные процессы происходили в послевоенный период в. латиноамериканской историографии. Под воздействием всего вышеназванного комплекса событий, а также бурного подъема, классовой борьбы, демократического и антиимпериалистического движения в странах Латинской Америки и Кубинской революции' 1959 г. в исторической науке усилилась поляризация течений, возникло влиятельное прогрессивное, антиимпериалистическое направление, на новый этап поднялась марксистско-ленинская историография. В то же самое время ускорился упадок традиционной либеральной историографии. Как и в капиталистических странах Европы и в США, но только в гораздо менее развитых формах здесь начинается процесс консолидации основных течений буржуазной историографии на буржуазно-реформистской платформе.



загрузка...