загрузка...
 
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА «ТРАГИЧЕСКИХ ПОЭМ»
Повернутись до змісту

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА «ТРАГИЧЕСКИХ ПОЭМ»

Откуда-то из глубины веков,

Из бездны сна, неведомо откуда

Врывается в сознанье звон клинков,

Предсмертный страх всплывает из-под спуда,

Проулок загораживает груда

Кровавых тел детей и стариков,

Мужчин и женщин, и в жилище блуда

Мы видим окровавленный альков.

Мне все равно, в какой реке струится

Сегодня кровь и чья теперь столица  

Передо мной  — Париж  или  Москва,

Старинный это город или новый.

Откуда-то приходят к нам слова,

Доносятся тревожной меди зовы.

Доносятся тревожной меди зовы,

Взывают гулкие колокола.

Чей это праздник и кому хвала?

Кому здесь плаха и топор  готовы?

Вы говорите: даль веков. Да что вы?

Для вечности такая даль мала.

Ведь кровь она такая ж, как была,

Обиды и страдания не новы.

Меж будущим и прошлым я живу,

Мне самому являлись наяву

Огонь и меч, два отпрыска гордыни,

Как истина, что всякий век таков.

Уснуть бы, но в ночной тиши поныне

Доносится чугунный шаг полков.

Доносится чугунный шаг полков,

Все ближе строй бойцов, одетых в латы,

Какой-то стан безумием объятый  

Идет кромсать собратьев, как врагов,

Горят селенья, как вязанки дров,

Кровавые восходы и закаты,

И половодья размывают даты,

И грани расплываются веков.

А тот, кто это знал, кто видел это

Всеведеньем, всевиденьем поэта,

Слагатель рифм, беспечный дуралей,

Сперва узнал, что значит цвет пунцовый,

Что значит гнев и милость королей,

Железный лязг мечей и дым свинцовый.

Железный лязг мечей и дым свинцовый

Остались позади, как жизнь сама,

В ее конце, безмолвен, как тюрьма,

Изгнанья кров, альпийских круч покровы.

Он прежде пел весну, пришла зима,

И он, и дерева белоголовы,

И мирные женевские дома

Уснули и закрыты на засовы.

Уснуло все вокруг, и лишь рука,

Отвыкшая от тяжести клинка,

Пером наносит бегло на бумагу

Шеренги строк, ряды летучих слов,

Хранящих гнев, смятенье и отвагу.

Век, словно миг, мелькнул и был таков.

Век, словно миг, мелькнул и был таков,

Но так в его конце, а вот в начале

Он бесконечно долог и суров,

Веселья коротки, длинны печали.

Зато, когда закат уже багров,

Все пройденные развернулись дали,

Так ясно отголоски зазвучали

Рассветов давних, прежних вечеров.

Разверзлись небеса, и в дали горней

Вселенский свод стал выше, стал просторней,

И трон Творца на облаках возник,

Спадают с глаз последние покровы,

Пред стариком уже не век, а миг.

Что для него решетки и оковы!

Что для него решетки и оковы,

Когда глазам отверстым предстает

Расписанный по воле Божьей свод,

О коем не мечтали богословы,

И богомазам этаких работ

Не выполнить, их руки стопудовы,

А здесь не кисть, здесь ангельский полет

Раскрасил холст  пространства бирюзовый:

Здесь все, что приключилось на земле,

Все, что сокрыто в допотопной  мгле,

И нынешней истории картины.

И над плывущей пеной облаков

На радужном престоле Триединый.

Он слышал план сирот и стоны вдов.

Он слышал план сирот и стоны вдов.

Все это было так давно в Париже,

Так далеко, но что, скажите, ближе,

Чем эта ночь? Теперь бы спать без снов!

О этот Лувр! О ненадежный кров!

Скользили ноги в теплой алой жиже.

У смерти был в ту ночь большой улов.

Как эти лики и слова  бесстыжи!

В ту ночь юнец удачливый бежал

Сквозь возгласы резни из зала в зал

И чудом спасся, ко всему готовый.

Уходит призрак рокового дня,

И властелин, по чьей вине резня,

Приходит новый, снова плачут вдовы.

Приходит новый, снова плачут вдовы,

Вновь льется кровь и слышен гром бомбард,

Кровавые снега смывает март,

И вновь июль, и топчут злак подковы,

Идет игра, и все растет азарт,

И пахари свои бросают кровы,

В лесах блуждают дети и коровы,

И все в огне: таков расклад у карт.

Два грозных войска, две дорожных пыли

Сближаются. Чего не поделили?

Не так уж тесен этот белый свет.

В бою сошлись две веры. Правый Боже,

Единый Ты, но как века похожи,

Предела нет у горестей и бед.

Предела нет у горестей и бед,

В любом столетии все те же боли,

Обиды и утраты, те же роли

Палач играет и законовед,

А также беззаконье и навет,

Стилет и подозрение в крамоле.

Мы знаем то, что знал седой поэт,

Как будто мы в одной учились школе.

Как этот снег на прошлогодний снег,

Тот век похож на мой двадцатый век.

И все же знал старик намного больше:

Он предсказал за много сотен лет

Наш  беспредел  в Московии и Польше,

Как нет предела времени, как нет...

Как нет предела времени, как нет

Границ пространства, нет границ познанья,

Но мы не знаем языка планет

И звезд, плывущих в безднах мирозданья.

Мы не стыдимся посещать совет

Нечистых, это сходбище баранье,

Поскольку позабыли мы Завет

И отдаем пророков на закланье.

В том веке было так же, точно так,

Кто жил по чести, попадал впросак,

Кто не стеснялся, был главой совета,

А наш старик послал к чертям совет,

Он знал предел всему, хоть в мире нет

Границ пространства до скончанья света.

Границ пространства до скончанья света

На свете нет. Из черной глубины,

Из вечности к нам долетают сны,

Каких не знала до сих пор планета.

Не усмехайтесь, в смутных снах поэта

Являются виденья старины,

И дни грядущего озарены

Порой лучом неведомого света.

В одном бою, как пишет сам, о ком

Веду я речь, он был сражен клинком

И в небо вознесен из царства скверны,

Быть может, немоту предбытия

Он слышал там, как мы в наш век пещерный

В снарядном вое слышим свист копья.

В снарядном вое слышим свист копья,

А наш поэт отнюдь не с перепоя

Предрек монарху смерть вдали от боя:

Он видел, как вишневая струя

Текла из-под атласного подбоя

На мостовую, в пыль. Хотел бы я

Упомянуть заморские края,

О коих говорил поэт такое:

«Восстанут земли за морем...» Так вот,

При нем не наставал еще черед

Селиться там. Что скажете на это?

Все может быть в горниле бытия:

На круги возвращается своя

Забытый ветер через многи лета.

Забытый ветер через многи лета

Опять в листве дрожащей шелестит,

Так некогда мелькнувшая комета

Вновь озаряет сумрачный зенит,

Зловещая старинная примета

Пересекает множество орбит,

Так снова осень землю осенит,

За нею вслед зима, весна и лето,

Пора кровопролития и смут,

Отсюда войны свой исток берут,

Таятся здесь начала лихолетий,

Смыкается кривая колея,

Наш бесконечный путь, и все на свете

На круги возвращается своя.

На круги возвращается своя

Старинное писание, чьи строки

Я изложил по-русски, не тая

Сокрытые в нем горькие уроки.

В те дни хватало подлости и склоки,

И суета была, и толчея.

Покойный автор век и свет жестокий

Судил, как самый строгий судия.

Он знал, что Судия Небесный скоро

Воссядет среди ангельского хора

На тверди невесомых облаков,

Кого-то радость ждет, кого возмездье,

И выплывают светлые созвездья

Откуда-то из глубины веков.



загрузка...