Трудно назвать ученого, идеи которого были бы в большей мере устремлены в будущее, чем идеи Веселовского. Как бы предчувствуя, что для решения многих проблем еще не хватает материала, свои наиболее заветные мысли он формулировал в виде вопросов и гипотетических предположений. В исторической перспективе становится понятным, что задавать вопросы было, возможно, не менее важным делом, чем предлагать на них ответы, поскольку при том уровне знаний, который существовал в XIX в., сколько-нибудь полные ответы на них и не могли быть получены.
Веселовский не только подверг основательной критике концепцию мифологической школы, но и обогатил теорию мифа рядом новых положений. Он отзывался критически о недостатках современной сравнительной мифологии, однако стремился не только разрушить воздвигнутое мифологами эфемерное здание индоевропейской мифологии, но и набросать план «будущей науки мифологии», свободной от недостатков ее предшественницы. Этим позиция Веселовского выгодно отличалась от подхода тех этнографов конца XIX — начала XX в., которые вообще отказались от понятия мифа, а изучение мифологии подменили исследованием анимистических и тотемистических представлений и архаических форм семейно-родственных и социальных отношений.
Веселовский отказался от априорных идей о происхождении мифологии, но никак не от самой идеи мифопоэтического творчества. Если у Ф. И. Буслаева происхождение мифа проецировалось в глубокую древность, то для Веселовского миф — это, как правило, достаточно поздний и сложный продукт развития мысли; мифология не дана изначально, но постоянно пребывает в процессе становления.
Веселовский последовательно различал разные типы мифа: миф первобытный и религиозный, миф-слово и миф-повествование, миф как первоначальный источник развития поэтических образов и как его побочный результат, причем эти оппозиции включены у него в развитую систему таких понятийных противопоставлений, как мотив — сюжет, самозарождение — заимствование, народный обряд — религиозный культ, язычество — двоеверие.
Миф-слово соотнесен с мотивом и представляет собой явление относительно простое, исторически первичное, способное к самозарождению, одномерное в семантическом отношении и однородное по своей структуре. Миф-повествование коррелирует с сюжетом, это явление относительно сложное, исторически вторичное, он распространяется посредством заимствования, многомерен в семантическом отношении и по своей структуре неоднороден.
Обобщить сказанное можно в следующей табличке:
Эпический период
миф
(единичное представление,
воплощенное в слове или мотиве)
первобытный миф
(форма осмысления природы)
мотив
(простейшая повествовательная
единица)
самозарождение
Исторический период
мифология
(система представлений о божественных персонажах)
религиозный миф
(форма поклонения божеству)
культ
(религиозное служение божеству)
сюжет
(результат сопряжения мотивов)
заимствование,
историческое влияние
Веселовский обосновал взгляд на европейское и русское средневековье как вторую великую эпоху мифического творчества [Веселовский 1938, с. 11]. Если Ф. И. Буслаев, А. Н. Афанасьев и А. А. Потебня видели причину вторичной мифологизации христианских образов в том, что народная среда приспосабливает их к более ранней языческой традиции, то Веселовский акцентировал внимание на самостоятельном развитии народно-христианских представлений. Он показал, что христианские мифы могут появляться и безотносительно к языческому субстрату — как результат мифического процесса, а не привязки к доисторическому мифу.
Проблема соотношения язычества и христианства важна в методологическом отношении тем, что побуждает поставить вопрос о взаимодействии разных культурных языков. Если, например, у А. Н. Афанасьева и раннего А. А. Потебни этот процесс понимался достаточно механически и предполагалось, что для обнаружения языческих слоев достаточно удалить налет христианской символики, то поздний Ф. И. Буслаев и особенно Веселовский приходят к выводу о том, что это взаимодействие имело творческий характер, а его результаты весьма неоднозначны. Историческая проблема перерастала в филологическую и методологическую, ибо выяснилось, что диалог культур, начавшийся в древности, продолжается во внутреннем семантическом пространстве конкретных слов и народнопоэтических текстов.
Как показал Веселовский, образы славянского язычества не просто сохранились под внешним покровом язычества, но пре терпели длительную и сложную эволюцию, внутренне перестроились, сблизившись с образами христианского предания. Он проследил и обратное влияние христианства на языческий субстрат, описал различные возможности исторического взаимодействия языческих и христианских традиций (механическое смешение, вкрапление, органическое взаимопроникновение и др.). Веселовский разработал оригинальную концепцию взаимодействия разных этнических культур или субкультур в рамках единой культуры, известную как принцип «встречных течений».
Веселовский одним из первых выявил гетерогенный характер того культурного сплава, который был привнесен на Русь вместе с христианством, продемонстрировал многообразное влияние книжности (в частности, отреченной) на народную словесность. Он показал, что нельзя бездумно проецировать в прошлое мифы, отождествляя их с содержанием позднейшего фольклора, нельзя, механически удаляя христианское содержание тех или иных народных верований, полагать, что все оставшееся относится к языческому субстрату.
Веселовского сближает с Ф. И. Буслаевым высокая оценка культурно-исторической роли христианства (иной точки зрения придерживались А. Н. Афанасьев и А. А. Потебня, см. выше, с. 195, 254). Как это ни парадоксально звучит, но и в самом славянском язычестве Веселовский в значительной мере видел продукт христианского периода.
Веселовский углубил наблюдения его предшественников о сходных психологических механизмах мифического и поэтического творчества, обосновал понятие «коллективной субъективности». Он выявил роль анимистических представлений и первобытных воззрений на природу в происхождении поэтического языка и поэтического символизма, уделив особое внимание явлению психологического параллелизма. В этой части наиболее близки друг другу взгляды А. Н. Веселовского и А. А. Потебни (подробнее о творческих связях ученых см: [Пресняков 1980, с. 198210; Дмитренко 1983а, с. 70-72, 80-81, 130-133, 181-182; Трофимова 1994а]).
Пытаясь осмыслить разнообразнейший историко-литературный материал, Веселовский принципиально отказывался от его подведения под готовые рубрики и схемы, что было так характерно не только для многих мифологов, но и для сторонников гипотезы заимствования. У Веселовского, так же как и у Ф. И. Буслаева, не метод определяет подход к материалу, а, наоборот, материал подталкивает к выбору определенного метода. Можно согласиться с С. Н. Азбелевым, который видит основной урок, преподаваемый трудами Веселовского, «в том, что не „антагонизм", а содружество научных направлений — по-настоящему результативный путь поисков научной истины» [Азбелев 1995, с. 44].