13 обширном комплексе славянских народных хозяйственных и культурных установлений, имеющих отношение к скотоводству, одно из центральных мест занимает продуцирующая магия, то есть обряды, магические приемы, табу, различные предписания, поверья, приметы и т.д., связанные с приплодом домашнего скота. Столь значительная роль продуцирующей магии обусловлена ее прямой ориентацией на важнейшую для хозяйственных областей славянской культуры онтологическую категорию вода, теснейшей связью с представлением об изменчивой удаче в ведении скота, носящим заметный сакрализованный характер (праслав. *ьоЫъ ~ •ьезй (я^), юосИИ ($($), далее ср. имена и каузативные (накануне Нового года) „по звездам узнают о приплоде скота: если много звезд на небе, ожидают хорошего приплода на скот, мало звезд — плохой приплод“» ([Булгаковский 1890: 182]— Пинщина) В Костромской губ., по данным анкеты «Культ и Народное Сельское Хозяйство» (об этом источнике, широко используемом в настоящей монографии, см. ниже, в Приложении)' подобные гадания помимо Нового года и Крещения (Богоявления) приурочиваются к Рождеству, а также к Покрову (о последнем — свидетельство из д. Жарки Галичского у. [КНСХ, № 485]).
Соотнесение стада (и прежде всего овец) со звездным небом, вообще хорошо известное славянам (ср. повсеместно у восточных славян распространенные загадки типа Поле не меряно, овцы не считаны, пастух рогат. — Небо, звезды, месяц[1]), ярко отражается в ритуале окликания звезд, отправляемом как правило в день св. Они сима-овчарника, 15 февраля (описание, ставшее классическим, см. в: [Сахаров 1841 — 1849, VII: 13—14] — Тульская губ., почти все остальные авторы опираются именно на это свидетельство, ср. [Даль 1957; Щапов 1906, I: 151; Петрушевич 1866: 28; Коринфский 1901: 155—156; Иванов, Топоров 1974: 74; Иванов, Топоров 1979: 75, 84 и др.]). Материалы Тенишевского Этнографического бюро содержат в себе указания на исполнение обряда окликать звезды в Порховском у. Псковской губ. [Тенишевский архив, № 1410: 23]. Иногда можно встретить свидетельства, относящие данный ритуал не ко дню Ониси- ма овчарника, а к 27 февраля (см.: [А. С. 1861: 333]), что вызывает, однако, некоторые сомнения, так как св. Прокопий (Прокоп пере зимник), честь которого празднуется в этот день, в списках патронов домашнего скота не числится. Скорее всего здесь обнаруживается бессознательное для автора источника наложение юлианской (православной) и григорианской (западной) календарных систем: в XIX в. 15 февраля старого стиля совпадало с 27 февраля по григорианскому календарю. Окликание звезд состоит в произнесении пастухом, приглашенным специально ради этого хозяином, заговора, содержание которого сводится к вербальной формуле типа сравнений-провокаций (quomodo-формула, ср.: [Богатырев 19716: 423]): Как по-поднебесью звездам несть числа, так у раба Божьего (имярек) уродилось бы овец более того!. Провоцирование плодородия в обряде окликания звезд отличается характерной деталью: заговор произносится пастухом, стоящим на овечьей шерсти.
Прямую связь с последним обстоятельством имеют приурочиваемые также к Онисиму обычаи так называемого зорнения пряжи, где шерсть, кроме самодовлеющего значения, может рассматриваться как атрибут (и репрезентирующий признак) домашнего животного (овцы): зарнйть, зорнйть пряжу, холст (тульск., рязан.) 'выстилать по зарям на траву, белить по зарям’. <•На Онисима (15 февр.) зарнят пряжу, выставляют один моток на утренник, и вся пряжа от этого белится» ([Даль 1912-1914, 1: 1568]; см. также [СРНГ, X: 380, 384; XI: 339, 342]: зареванье, заревать, зарнйть, зорить, зорнйть; ср. зорить в значении 'держать ягоды и овощи для вызревания на солнце или в теплом месте’ в тверских говорах, см. [Словарь Калининской области 1972: 78]), ср. мотив приобретения белизны ягнятами в упоминавшихся выше гаданиях по звездам [2]. Полесскими этнолингвистическими экспедициями неоднократно отмечены случаи магического выставления под звезды домашней посуды, в том числе подойника, что mutatis mutandis должно рассматриваться как то же провоцирование изобилия, в данном случае молока [3].
Весьма прозрачную параллель приведенной в описании обряда окликания звезд вербальной формуле, с переменой «звезды» на «искры», представляют южнославянские заговорные формулы, сопровождающие битье рождественского полена (сербохорв. бадььак, болг. бъдник): «сколько искр, столько телят, овец и т. д.» (см.: [Календарные обычаи 1973: 247 и др.; Шнеевайс 1961; Кулишич, Петрович, Пантелич 1970; Богатырев 1933—1934; Топоров 1976; Усачева 1978], и мн. др.). Не исключено, что с южнославянским бадняцким ритуалом генетически связан белорусский обычай жечь под Новый год старые метлы, чтобы телились коровы (см.: [Булгаковский 1890: 184] — Пинский у.).
Стремлением к позитивному воздействию на плодовитость домашнего скота очень часто эксплицитно мотивируется приготовление календарных обрядовых хлебов, производимое преимущественно в зимние и особенно весенние праздники (см.: [Сумцов 1885; Довнар-За- польский 1909; Данковская 1909: Земцовский 1973; Соколова 1979: Страхов 1991 и др.]). Эго ритуальное печенье во многих местностях представляет собою изображение фигур домашних животных (а также птицы) и часто носит соответствующее название (обычно в деминутив- ных формах). Плодовитость сообщается скоту путем скармливания обрядового печенья, причем существенную роль играет количество скармливаемых хлебцев, соотносимое с ожидаемым количеством приплода.
Приведем некоторые примеры из архивных материалов: «В Вербное воскресенье жители пекут изо ржаного теста в постном масле орехи, коих сами едят и дают скоту: овцам по два, чтобы они носили по два ягненка, а коровам по одному, чтобы приходили с одним теленком, и так далее» ([Архив ГО, разр. 41, оп. 1, № 55: 7] — Тверская губ., Ржевский у.); -«Чтобы коровы не яловели... на Сороки (9 марта) пе- куг бобки и дают коровам» ([Тенишевский архив, № 1618: 19] — Смоленская губ., Краснинский у.); <-9 марта хозяйки пекут из теста галушки, называемые бобашками. Эти бобашки дают скоту в следую щем количестве: свиньям по 12 бабашек, чтобы они приносили по 12 поросят; овцам — по 2 штуки, чтобы приносили по два ягненка и коровам по 1 шт., чтобы каждогодно отеливались одним теленком» ([Тенишевский архив, № 1671: 17] — Смоленская губ., Смоленский у., автор — В. Н. Добровольский?); «В праздник 40 мучеников (9 марта) пекут 40 хлебных катушков различной величины и дают их есть всем животным: лошади и корове по одному, овцам по тройке, свиньям по 15, курам без счета, с тою целью, чтобы означенные животные были производителями такого же числа подобных себе животных» ([Тенишевский архив, № 520: 31] — Калужская губ., Калужский у.).
Производительная семантика приписывается иногда и печению масленичных блинов: «В понедельник на маслянице надобно непременно печь блины, чтобы коровы не яловели» ([Архив Шейна, № 159: 49] — Калужская губ.); «В понедельник (масленой недели. — А. Ж.) печь блины считается обязательным, чтобы коровы не яловели» ([Тенишевский архив, № 520: 33] — Калужская губ., Калужский у.). Ср. также: «Накануне Рождества, Нового года и Крещения Господня оставляют по одному блину, а на Иоанна Крестителя (7 января) блины эти разламывают на мелкие кусочки, смешивают с зернами разных хлебов, взбрызгивают святою водою и дают всякому скоту, чтобы он хорошо водился» ([Те- нишевский архив, № 1642: 12] — Смоленская губ., Поречский у.); «Первый блин в Сочельник овцам — от мора» [Ермолов 1901: 592].
Отчетливой продуцирующей функцией наделен обрядовый хлеб КС речун (кречун, крачун) в закарпатских новогодних ритуалах (имеющих соответствия у всех народов карпатского региона, см. [Календарные обычаи 1973]): «Семья ест крачун в рождественские праздники, скотине дают середину, с овсом и другими постными продуктами, чтобы „коровы случались с быками“. „Газдыня (хозяйка. — А. Ж.) кладет себе в фартук кусок крачуна, натертый солью, и дает его скотине“» ([Богатырев 1971а: 206] — с. Воловое; ср. также: [Симоненко 1948: 83]
В представление о возможности магического воздействия на вод домашнего скота тесно вплетается вегетативная семантика, проявляющаяся в ряде календарных ритуалов и гаданий, где фигурируют как дикие растения и плоды (иван-да-марья, папоротник), так и особенно культурные (овес, просо, горох, бобы, капуста и др.): иван-да- марьей, собранной в лесу до восхода солнца на Ивана Купалу, кормят коров, чтобы они не яловели ([Тенишевский архив, № 1618: 19] — Смоленская губ., Краснинский у.); там же в Чистый четверг, также до восхода солнца, корове дают «два семечка капустной рассады, тогда корова двух теляток принесет, одно — одного теленка» [Тенишевский архив, ЛЬ 1618: 20]; на Рождество пастух ходит по домам, разбрасывая в сенях семена овса, хозяева ловят их: чем больше поймают, тем больше приплод скотины ([Архив ГО, разр. 40, оп. 1, №32: 11] — Тамбовская губ., Моршанский у.). Часто для вода скотины после вывозки навоза из хлева на дворе рассевается овес ([например, [КНСХ, ЛЬ 93] — Костромская губ., Буйский у.; № 1588 — Чухломский у.) или рожь ([КНСХ, № 141] — Буйский у.). В Закарпатской области перед Новым годом, на «святой вечер», во время ужина «берут бобы из приготовленных кушаний и бросают в стену, „аби корови тилищ тели- ли, а стрижки — ягнищ“» ([Симоненко 1948: 83] — с. Колочава).
По свидетельству Ю. Ф. Крачковского, в Ошмянском у. Виленской губ. на Богоявление (третья кутья) «перед ужином хозяин приносит сено, постилает его на стол, как на Р<ождество> Х<ристово>, потом берет „веко" (лукошко. — А. Ж.) с горохом, освященный в церкви мел и отправляется изображать кресты в различных частях своих зданий. Домашние между тем приготовляют ужин, садятся за стол и ожидают хозяина. Вошедши по окончании своего дела в хату, он обращается к семье со следующими словами: „Во время рождения Спасителя три Короля приезжали и сыпали около новорожденного золото; а мы, за неимением золота, сыплем одни другим горох“. При этих словах он сыплет на стол горох, а сидящие стараются ловить его. Думают, кто поймает большое количество гороху, у того будет много овец. Кто в продолжение трех лет ловил много гороху, тот уже приобрел даже счастливую способность успешно разводить овец» [Крачков- ский 1874: 174].
Во многих местах восточнославянской территории (преимущественно на западе, особенно в Белоруссии) распространено представление о том, что двойной колос (спорыш, спорынья, двойчатка, житная матка и т. п; белор. диал. двачкы, блыэнёта — Брестская обл., Малоритский р-н, с. Олтуш, собств. записи), скормленный скотине, способствует увеличению ее плодовитости, что вызывает к жизни соответствующий ритуал: «Если спорышики дать корове и овцам (особенно), то двое родятся» (Брестская обл., Сталинский р-н, д. Хотомель, запись 3. В. Рубцовой; см. также: [Романов 1886—1912, VIII: 263] — Гомельская губ.; [Никифоровский 1897, № 755] — Витебская губ.; ср. [Мошиньский 1929; Тихоницкая 1932; Лис 1974]). Ритуал скармливания спорыша овцам зафиксирован «в районах Кобрина, Пружан, Слуцка, Гомеля, Жиздры, Волхова, Тихвина, Алатыря, Инсара» [Тер- новская 1977а: 122]. Встречается он и в Сибири (см.: [Виноградов Г. 1918: 27] — Иркутская губ.; [Громыко 1975: 147; Архив ГО, разр. 53, оп. 1, № 17: 105] — Енисейская губ.). Для объяснения роли двойного плода в продуцирующей магии существенной представляется сама этимология названия спорыш, спорынья, то есть связь со спорый, спорость со значениями 'обильный’, 'щедрый’, 'объемистый’, 'прибыль, удача’ в славянских параллелях, дальнейшее родство со спеть, успех и т. д. (см. [Преображенский 1910—1914, 1949, II: 366—367; Фасмер 1964—1973, III: 738]); из неславянских корневых соответствий особенно интересны санскритские эркау 'увеличиваться’, 'толстеть, полнеть’, .чрЫга 'жирный, толстый’, .чркїіа 'плодородный, обильный’, 'возросший, увеличившийся’ и под., эрНаЧ 'откорм’ или 'разведение скота’ [Кочергина 1978: 758].
Большую роль в магии, направленной на стимулирование вода скота в хозяйстве, играют как календарные, так и не привязанные к тем или иным моментам народного календаря обряды с использованием муравьев. В Поречском у. Смоленской губ. один из младших членов семьи утром в Чистый четверг приносит из лесу муравьев, часть из них относит в хлев, «чтобы овечки и коровки плодились», часть скармливается с овсом лошадям ([Тенишевский архив, № 1629: 2], материалы В. Н. Добровольского). Вполне аналогичный прием засвидетельствован в Череповецком у. Новгородской губ. [Тенишевский архив, №798: 2; Антипов 1901: 132]. Семейские Забайкалья прибегают к подобному магическому средству под Иванов день [Болонев 1978: 85]. В Тюменскому. Тобольской губ. в Великий четверг «хозяин идет в лес, вырубает пень — обрубок того дерева, у корневища которого муравьи сделали себе гнездо; такое дерево надо найти заблаговременно; из этого обрубка, там же в лесу, делается топором небольшое корытце. Затем хозяин берет муравьев со всем гнездом или же только с частью гнезда и несет муравьев домой; там, в овечьем хлеву, хозяин ставит вырубленное из пня корытце, наливает в него воду, а в воду высыпает муравьев с их гнездом и со всем сором и эту воду наговаривает... Наговорную воду с муравьями хозяин дает пить овцам...» [Городцов П. 1916: 53]. В упомянутом уже Череповецкому., чтобы велась лучше скотина, «площадь нового двора хозяин пашет сохою, запрягая в нее вместо лошади всю свою семью®, потом боронит и сеет зерна ржи, овса и ячменя. Если скотина все-таки плохо ведется, после вывозки навоза вспахивание и посев повторяются. Иные хозяева признают за лучшее сеять вместо зерен живых муравьев вместе с сором, составлявшим их гнездо» [Тенишевский архив, № 834: 17]; ср.: «Чтобы велась скотина: после вывозки навоза со двора, приносят муравейник из лесу и посыпают им в хлевах и стойлах» ([КНСХ, № 1339] — Костромская губ., Солигаличский у.) '.
Целесообразно привлечь вербальные клише-«провокации>> из великорусских заговоров, исчерпывающим образом объясняющие «энтомологические» ассоциации ритуала: «Как эти муравьи плодятся, так бы у меня, раба Божия (имя рек), плодились овечки беленькие, черненькие и пегонькие...» [Городцов П. 1916: 53]; «Из муравьиной кучки прут вынуть и говорить: „Как мурашки кипят, так бы у меня на дворе скотинка вся скопилась и плодилась“» ([Виноградов Н. 1910: 20] — Архангельская губ.; обращает на себя внимание паронимическое сближение кипеть — копить на месте обычного тавтологического параллелизма, ср.: «Как на сем муравьище муравьи копятся, так бы у меня в доме каждая скотинка велась и копилась» [СРНГ, XIV[4]: 290] — Вологодская губ.); «Ежели пирийдешь / па новаи дворъ, вырать / равок сириди двора / высыпать (му)равлинаю / кучю у равокъ ,/ обайтить три раза, / сказать: муравушки, / как у леей вилися, / так екатина у мине / вилася» ([Тиханов 1904: 176] — Орловская губ., Брянский у.); «...Во чистом поле стоит гора муравинная; в той горе муравинной живет царь муравейной. Как у тебя царь муравинной прибывает во сто лет муравьев, так же бы прибывало у раба Божия (имя) скота...» ([Тенишевский архив, № 359: 6] — Вологодская губ., Тотемский у.).
Магическая функция приписывается и дереву, выросшему на месте муравейника: «Если на муравишнике вырастает лиственка, али сосна, али осина, из ее делают колоду, в которой кормят скота: бывает хороший приплод. Если деревинка небольшая и из нее нельзя сделать колоду — ломают с нее прутик и втыкают во дворе — для хорошова приплода» ([Виноградов Г. 1918: 19—20] — Иркутская губ., Нижнеудин- ский у.; ср.: [Громыко 1975: 90]).
По украинским поверьям, на том месте, где находился муравейник, строить хату нельзя: «хвороба 1 смертность буде», но это место реко- мен дуется для постройки скотных сараев: «прибиток скотини буде» [Булашев 1909: 509] [5].
Аналогично муравьям, влияние на плодовитость скота оказывают о с ы: «Осьи соты считаются самым верным средством, чтобы водился скот» ([Ильинский 1896: 240] — Ярославская губ.); осье гнездо «приносят из лесу, где найдут, и помещают во дворе, где живут овцы: „водитесь, мои овцы, как эти осы“» ([Виноградов Г. 1915а: 413] — Иркутская губ., Нижнеудинский у.). По данным анкеты КНСХ, осьи гнезда закапываются в навоз или вешаются в углах хлева ([№№ 25, 103, 177, 295, 1183] — Костромская губ., Буйский, Галичский, Не- рехтский уу.). Иногда осиное гнездо, высушенное и истолченное, скармливается лошади вместе с овсом [Тейльс 1915: 22].
«Энтомологические» ассоциации можно продолжить, обратившись к широко распространенным представлениям, связанным с тараканами: присутствие в доме черных тараканов благоприятствует ведению в данном хозяйстве скота; напротив, их исчезновение или насильственное выведение влечет за собою прекращение вода. Ограничимся одной иллюстрацией: «Есть поверье, что всех, до одного, тараканов нельзя вывести из дома. В каждом доме есть тараканья матка (=таракан, ростом с ягненка). Если вывести приговором из дома тараканью матку, то вскоре перемрет вся скотина в этом доме» ([Тенишевский архив, № 339]: 33 — Вологодская губ., Тотемский у., дд. Брусеница, Монастыри). Пример интересен тем, что в нем в качестве единицы измерения, своеобразного модуля или точки отсчета выступает рост домашнего животного, ягненка (ср., однако: И большой таракан не мерину чета [Даль 1912—1914, IV: 724]; там же загадки о таракане: Бежит бык о шести ног: сам без копыт, ходит, не стучит?, Черен, да не ворон, рогат, да не бык, шесть ног без копыт?).
В семантическом отношении звезды, хлеб (в особенности в виде необработанного зерна, и далее, горох, бобы и проч.) и насек о - мые (муравьи, осы и тараканы прежде всего), а также вода (в частности, в таких «дискретных» состояниях, как снег, дождь и р о - с а, ср. роль росы в весенней егорьевской и купальской обрядности, связанной со скотоводством), выступают в славянской продуцирующей магии как трансформации одного и того же начала, ассоциированного с представлением о неисчислимости соответствующих объектов. Связь их между собою обнаруживается в постоянном соотнесении, в параллелизме контекстов огромного количества заговорных и приметных формул, эквифункциональности в различных ритуальных действиях, приемах и т. д.
Из заметных календарных обычаев, направленных на увеличение плодовитости скота, следует отметить магию, связанную с непочатой водой на Богоявление (Водохрище) в Волынской губ.: «По окончании водосвятия все наперерыв стараются прежде других зачерпнуть освященной воды, в той уверенности, что вода, почерпаемая раньше, чем успели зачерпнуть другие, действительнее... Кто первый наберет воды и даст скоту, у того скот будет размножаться и вообще хозяйство будет идти лучше» ([Чубинский 1872—1878, III: 3] — Владимирский у., с. Могильна), — а также праздник Волдсье (Волося) в четверг на масленой неделе в Слонимском у. Гродненской губ. (см.: [Шейн 1887— 1902, 1 (1): 122; Крестьянин 1907: 17; Романов 1911-1912, 1: 35—36]). В Смоленской губ. известна обетная варка пива (так называемые оброки), приурочиваемая «к какому-либо небольшому празднику» (наряду с почти обязательными Покровщиной, Михайловщиной, Николъщиной, Ягоръевщиной), в том случае, если не ведется скот (см.: [Добровольский 1891 — 1903: 692] — Поречский и др. уу.);
ср. так называемые обещания Миколе и Илье в Варнавинском у. Костромской губ., подробнейшим образом описанные Г. К. Завойко [Завойко 1917: 9—16]: по обещанию, в назначенный день (19 июля, канун Ильина дня, или за неделю перед заговеньем на Филиппов пост, на который приходится Никола) режется заранее выбранное откормленное животное и лучшая часть мяса жертвуется в церковь; Миколе обычно обещают бычка или телку, а Илье — овцу, барана или чаще ягненка: «Бык Миколе, а баран Илье, говорят крестьяне» [там же: 14] [6]. Наряду с календарными жертвоприношениями и оброками, «чтобы скотинка хорошо водилась, существует обычай нести добровольные посты, напр., в течение недели перед Покровом» ([Тенишевский архив, № 1623: 21] — Смоленская губ., Юхновский у.).
Из календарных обычаев, способствующих ведению скота, следует особо отметить группу приемов и запретов, связанных с вывозкой навоза из хлева: «При вывозе навоза с овчарника кто зачищает, требует у хозяйки яиц, чтоб овечки велись» ([Тенишевский архив, № 1450: 20] — Смоленская губ., Рославльский у., корр. В. Н. Добровольский); •«После того, как навоз со двора выкидают вилами, двор нельзя заскребать лопатой или заступом: всю скотину со двора выскребешь» ([Тенишевский архив, № 834: 17] — Новгородская губ., Череповецкий у.). Закапывание в навоз рогов и костей как залог плодовитости скота (см. ниже) и опасность истребления стада путем выскребания навоза находятся, очевидно, в прямой зависимости одно от другого.
«Для того, чтобы велись лошади, вколачивают осиновый кол в стойле лошади после того, как вывозят навоз, а для того чтобы велись овцы зарывают зуб от бороны» ([КНСХ, № 258] — Костромская губ., Галичский у.). «Чтобы велась скотина наблюдается (насаждение?) репейника во дворе во всех 4 углах после вывоза навоза летом» ([КНСХ, № 316] — Галичский у.). И репейник (чертополох, дедовник, мордвинник и т. д.), и осиновый кол, и борона в последних случаях выступают в менее обычной (вторичной) для них магической функции: прежде всего они используются как апотропеиче- ские средства — с целью предохранения скота от порчи домовыми, ведьмами и др. Продуцирующая функция бороны[7] видна в украинских поверьях: «Шоб водились свині, украдь у степу борону и положи на хліб, — то так и сипнуть поросята» ([Чубинский 1872—1878, I: 50] — Екатеринославская губ.. Новомосковский у.; «хліб» — по-видимому, описка — вместо «хлів»); здесь, помимо благотворных качеств самой бороны, существенно то, что она должна быть украденной. По распространенному у восточных славян поверью, кража благоприятствует плодородию и.
Интересным представляется редкое использование во время вывозки навоза в качестве средства доія увеличения плодовитости овец елки: «Для того, чтобы велись овцы, и было побольше ягнят, находят в лесу маленькую елочку, без всяких отростков, и после того, как вывозят навоз, эту елочку втыкают во дворе, в землю, после этого ведутся лучше овцы и бывает больше ягнят» ([КНСХ, № 193] — Костромская губ., Буйский у., Троицкая вол., д. Волково). Возможно, что с другими предметами, использующимися в связи с вывозкой навоза (осиновый кол, зубья бороны, репейник — ср. его диалектные назва- ния брянск., псковск. дед колючий, латв. старожильч. дед колкий и т. п. — [СРНГ, VII: 328]), елку, точнее, хвою, объединяет признак остроты, колючести, что чрезвычайно характерно для всякого рода апотропеев. Следовательно, и в этом случае присутствует изменение семантической функции ритуала и ритуального предмета от апотропеиче- ской к продуцирующей.
*
* *
Чрезвычайно многообразна и труднообозрима некалендарная магия восточных славян, преследующая своею целью увеличение плодовитости домашних животных (частично материал некалендарных обрядов затронут выше).
С возможным воздействием на ведение скотины связывается описанный Д. К. Зелениным севернорусский обычай навешивания сношенной обуви под стрехой: «Изношенные лапти в большом количестве привешивают под клюками у крыш скотных дворов на лицевую сторону для того, чтобы скотина всякая велась» ([Зеленин 1914—1916, I: 402] — Вятская губ., Нолинский у.); «Если у хозяина навешено много „отопков“, т. е. старых лаптей, около двора (навешивают до воза и более), то и скота будет много; если же лапти эти, отгнив, отпадут, и скот пройдет около их, то бывает тяжело и ему» ([Зеленин 1914— 1916, 1: 412] — Вятская губ., Котельничский у., на границе с Вологодской губ.). Подробнее см.: [Зеленин 1913]. Первоначальная семантика этого приема, вероятно, апотропеического характера: в ответах на вопрос 25 анкеты КНСХ «Верят ли в домового и что делают, чтобы он не портил скотину?» указывается: «...Вешают худые лапти на дворе» ([№ 1069] — Нерехтский у.), «...B домового вера жива. Чтобы он не портил скотину вешают Бога, состоящего из худого лаптя, разбитого горшка, в лапоть кладут куриный помет и приговаривают: „Вот тебе дедушка Бог, ему молися, а над скотиной не дурися“» ([№ 1204] — там же) и т. п.
Целый ряд магических приемов, предписаний, табу и примет связан с постройкой хлева и, шире, вообще дома и двора, причем семиотически значимым может оказаться любой из элементов этого события. Оценке с точки зрения будущего вода скотины подвергается и место, выбираемое для постройки (ср.: «Если где был сад, да он вырублен, то на этом месте не стройся: скот не будет вестись» [Тенишевский архив, № 1540: 17] — Смоленская губ., Вельский или Рославльский у.; «Нельзя двор ставить на том месте, где была русская печь, иначе скотина будет падать» [В. Л. 1901: 173] — Ярославская губ.), и время строительства («Хлев никогда не строят „на ущербе“ луны, чтобы скотина не помирала» [Архив ГО, разр. 7, оп. 1, № 104: 22] — Вологодская губ., Вельский у.), и используемый строительный материал («Дерево из мельничной постройки можно употреблять только на помещения для свиней: свиньи в таких помещениях бывают плодовиты, как крысы, а чорт в эти помещения не переходит, так как он боится свиней» [Булашев 1909: 190] — Подольская губ., Ушицкийу.; источник— [Чубинский 1872—1878, I: 104]) и т. д. Производительную семантику, наряду с апотропеической, имеет прием подкладывания во время строительства овечьей шерсти — под матицу ([Тенишевский архив, № 1020: 11] — Орловская губ., Кара- чевский у.: «для того, чтобы овцы водились») или под один из углов постройки ([Тенишевский архив, „N0 1633: 6] — Смоленская губ., Пореч ский у.). Иногда (в том же регионе — западная зона южнорусской территории) овечья шерсть заменяется («кодируется») в строительных обрядах шерстью кошки или собаки: «Многие из местных крестьян закапывают под основание жилища живых животных (кошку, собаку) с тою шерстью, с какою желательно иметь скотину» ([Тенишевский архив, № 509: 11] — Калужская губ., Жиздринский у., с. Подбужье). В данных случаях, по-видимому, мы сталкиваемся с изменением семантики первоначального обряда «строительной жертвы», широко известного у многих народов [8] (то есть компенсационная функция «строительной жертвы» сменяется продуцирующей функцией, и обряд приобретает хозяйственную ориентацию).
Любопытным образом трансформировались представления, связанные со «строительной жертвой» (некогда, как предполагается, человеческой), в приемах провоцирования вода скота при переселении в новый дом в костромских ритуалах: «При переходе в новое место жительства, хозяин в 12 ч. ночи идет на кладбище и берет черепок от горшков, которыми обмывают покойников, насыпает в его земли со свежей могилы, идет домой, и дома обсыпает этой землей кругом двора без молитвы, чтобы велся скот, а черепок относит обратно на кладбище» ([КНСХ, № 1071] — Нерехтский у., Борисоглебская вол., с. Улошпань). Возможно, однако, что в этом ритуале обнаруживается «элементарная» связь продуцирующей магии с культом предков (само установление такой «связи», на наш взгляд, ровным счетом ничего не объясняет), отразившимся в сходном ритуале, записанном в Буйском у. Костромской губ. (необходимо иметь в виду, что упоминаемый в описании голбец, так же как и подпечек, — место обитания домового, который теснейшим образом связан с предками, геяр. покойниками): «Для того чтоб велись коровы, берут в голбце (подвал) земли, что захватится в горсть, ни меньше, ни больше, затем эту землю носят к знахарке, она над ней наговаривает (что не сказывает), после чего ее высыпают в хлев к корове» ([КНСХ, № 197] — Троицкая вол., д. Волково).
Продолжением продуцирующих обрядов, отправляемых при строительстве хлева, является закапывание овечьих и коровьих костей или рогов в углах двора или хлева: «Чтобы водилась скотина и был от нее хороший приплод, кладут в каждый угол на дворе по коровьему и овечьему рогу; при этом говорят: „Косточкам на нетление, скотинушке на приплод и ведение“» ([Тенишевский архив, № 1836: 6—7] — Ярославская губ.; первоначальный смысл заговора, вероятно, состоял в утверждении: когда истлеют эти кости, тогда у меня в хозяйстве переведется скотина); «Кости овечьей головы и ног носят в хлев, где стоят овцы, „чтобы овцы лучше водились“» ([Тенишевский архив, №834: 17] — Новгородская губ., Череповецкий у.); «Чтобы овцы велись, закапывают в хлеве ла- дышки (= лодыжки. — Л. Ж.) от овец же» ([КНСХ, № 103] — Костромская губ., Буйскийу.). Ср.: «Кобылья голова (костяк)... втыкать на кол во дворе или на углу постройки конский череп, чтобы „велось"* ([Потебня 1890: 122] — Харьковская губ., с. Кочеток). Неоднократны упоминания в качестве средства, способствующего плодовитости домашнего скота, когтей или черепа медведя: «Некоторые хозяева с. Данькова, в старину, вешали на углах хлева или конюшни различные амулеты: медвежью шерсть, медвежьи когти, головы, для того, чтобы скот велся хорошо, был сыт и гладок, чужого глаза и на- сыльных домовиков не боялся. Медведники, водившие медведей в старину, предлагали домохозяевам поскусть Мишку и воспользоваться его шерстью, как отличным симпатическим средством, а в замен выпрашивали у хозяев для себя и Мишки угощения: меда и хлеба» ([Добровольский 1897: 378] — Смоленская губ., Смоленский у.).
По-видимому, трансформацией указанного магического закапывания костей и рогов в хлеву является отмечаемое в Белорусском Полесье закапывание черепахи: «Закопанная у входа в сарай черепаха — для разведения свиней» (запись 3. В. Рубцовой — Брестская обл., Сталинский р-н, д. Хотомель) ,3.
Заслуживает внимания средство, отмеченное в Сибири: «...чтобы велся скот... колоду для корму скоту надо делать из той деревины, на которой было гнездо коршуна или вороны, только не мелкой пташки...» ([Виноградов Г. 1915а: 381] — Иркутская губ., Нижнеу- динский у.).
Довольно распространенным у восточных славян является поверье, согласно которому скот плохо ведется в том дворе, где есть кроли- к и: «У кого в дому кролики, у того лошади не будут водиться» ([Зеленин 1914—1916, I: 102] — Астраханская губ., Черноярский у.); «Кто держит во дворе кроликов... у того не будет разводиться (плодиться) скот» ([Булашев 1909: 437] — Харьковская губ., Старобельский у.); «Кроликов водить к раззору» ([КНСХ, № 1165] — Костромская губ., Нерехтский у.). На первый взгляд это поверье противоречит принципам имитативной магии, поскольку кролики являются разменным символом плодовитости (ср. русск. диал. кролиха 'о женщине, которая часто рожает’: Опять эта кролиха понесла. Хакас. Краснояр. — [СРНГ, XV: 273—274]). Однако возможно, что причина отклонения от обычной магической метафорики кроется здесь в представлении о чрезмерной плодовитости кроликов, подавляющей или забирающей вод другой живности, подобно тому, как допустима в народных поверьях «экспроприация» чужого века (ср. двужильные лошади — букв, 'живущие дважды, за двоих’, то есть собственно двужилые, см.: [Журавлев 1988]).
В противоположность представлениям о кроликах, держание голубей, которые также чрезвычайно плодовиты (ср. клишированное сравнение плодятся и множатся, что голуби — [Даль 1912—1914, I: 914]), считается полезным: «Если держать голубей, то, говорят, легче скоту и не будет падежа» ([КНСХ, № 418] — Костромская губ., Га- личский у.). Параллелизма в поверьях о кроликах и голубях не возникает, вероятно, благодаря имеющим истоки в христианской символике положительным коннотациям представлений о голубях.
В костромской анкете «Культ и Народное Сельское Хозяйство» весьма нередки указания на то, что воду скота способствует содержание в хлеву козла ([КНСХ, №№ 1051, 1123, 1124, 1132, 1217, 1231, 1234 и др.] — преимущественно Нерехтский у.); обычная функция козла в хлеву, особенно при лошадях, — апотропеическая: удержание домового от бесчинств по отношению к домашнему скоту (ср.: [Максимов 1955: 309]).
Трансформацией апотропеического средства в продуцирующее следует, по-видимому, объяснять и календарно закрепленное использование медвежьего черепа: «Приметы для воду скота. Если хочет <так!> скота много держать, то медвежью голову пронеси сквозь скот, на Иванов день до солнца, и вкопай среди двора и скот будет вестись» [Забылин 1880: 186].
Немаловажной для ведения овец представляется их порода, ср.: «...овец нельзя держать разной породы» ([КНСХ, №1038] — Нерехтский у.).
Очень существенно для ряда местностей (приводимые ниже примеры — из материалов КНСХ по Буйскому уезду) количество овец, оставляемых на зиму: «Для мелкой скотины такая примета. Для одного хозяина подошли четные числа, и он держит скотины только четное, 2, 4, 6, а 3, 5 ни за что держать не будет, а у другого, совершенно наоборот, — только нечетные» ([№ 25] — Воскресенская вол.); «Чтобы овцы плодились, то в зиму нужно пускать четное или нечетное число их по четному или нечетному числу половиц в доме» ([№ 26] — там же); «В некоторых домах верят в то, что нельзя держать нечетное число овец» ([№ 89] — Ильинская-на-Шаче вол.); «Скотину некоторые держат определенное количество а более или менее не ко двору» ([№ 204] — Троицкая вол.) и т. п.
Одну из своих статей И. В. Костоловский посвятил народному поверью о бесплодии близнецов, вернее, одного из них, более слабого, причем это поверье распространяется и на скот и на людей, и как на однополых близнецов, так и на разнополых: «Думали по осене пустить в племя телушку, да забоялись: двойнишная у нас телушка-то, не будет и телят-то носить». «К непутявому ноне мы к быку-то корову водили (т. е. для случки), да и осталась яловкой; бык-то, видно, двойниш ной, ну и не путной» ([Костоловский 1911: 499] — Ярославская губ., Рыбинский, Мышкинский, Угличский уу.).
В соответствии с общим поверьем об удачливости косоглазых (ср.: Косые счастливы [Даль 1912—1914, II: 444]), считается, что •«...если в дому имеется косой человек на глаза, то хорошо водятся овцы» ([КНСХ, № 1129] — Нерехтский у.).
Ряд предписаний, направленных на увеличение плодовитости скота, связан с повседневной и праздничной едою: «Мясо должно всегда резать крупными кусками, чтобы скотина крупней родилась» ([Архив Шейна, № 159: 50] — Калужская губ.); «Чтобы овцы приносили больше ярушек, то приготовленное из заколотой овцы кушанье дают сперва поесть малым ребятишкам, а затем уже начинают есть и взрослые» ([Завойко 1914: 124] — Владимирская губ., Вязниковский у.; последовательность от малых детей к взрослым прозрачно соотносится с идеей роста, возрастания, весьма существенной для хозяйственной магии и лежащих в ее основе поверий); в Пинском уезде на Новый год «за ужином едят хлеб, стараясь не делать крошек; в противном случае не будут водиться овцы» [Булгаковский 1890: 184]. В костромских материалах зафиксирован магический прием имитативного воздействия на пол будущего приплода, также связанный с едою: «Для того чтобы родились больше овечки<,> от первого ягненка почки дают есть девочкам» ([КНСХ, № 1266] — Солигаличский у.).
Вообще те или иные способы различных повседневных действий и бытовых отправлений довольно "активно ассоциируются с возможностью положительного или негативного влияния на состояние вода домашних животных, например, в Житомирском уезде рекомендуется «не высыпать сажи, где ходит скот, „бо не буде плоду“» ([Боцянов- ский 1895: 503]; то же отмечается в Малоритском р-не Брестской обл. — собств. записи в сс. Радеж, Орехово и др.). Одно и то же действие может и предписываться, и табуироваться: «Чтоб свиньи водились, надо обуваться и одеваться на постели» ([Яковлев 1905: 179] — Воронежская губ., Острогожский у.); почти то же на Пинщи- не, с оговоркой о календарной закрепленности приема: «В новый год мужчины обуваются на печке в том убеждении, что будут водиться свиньи» [Булгаковский 1890: 184]; однако в Гродненской губ. это запрещается: «Сидя на печке не обуваются, чтобы свиньи не околевали» ([Романов 1911—1912, 1: 69] — Слонимский у.). Имея в виду', 'что печь часто символизирует продуцирующее начало (см. стр. 79 настоящей работы), можно предположить, что табу в данном случае вторично и представляет собою результат «энантиосемичного» развития магического приема-предписания.
Так же как продуцирующая магия общего характера, то есть магия, представляющая собою провоцирование вода вообще, разнообразна и богата у восточных славян окказиональная магия, непосредственно связанная с получением приплода от конкретного животного. Здесь следует выделять магические действия, связанные со случкой: приметы, замечаемые во время непраздности коровы, кобылы и т. д. и позволяющие судить о поле, масти будущего приплода, времени его появления на свет и т. п.; магию, связанную с собственно отелом (ожере- бом и т. д.), и, наконец, ритуалы, исполняемые после отела (ожереба и т. д.) и призванные обезопасить разрешившееся животное и его потомство от влияния недобрых сил.
Магические действия, к которым прибегают перед случкой для того, чтобы это предприятие имело успех, часто являются имитативными и выглядят как «метафора» акта, результатом которого будет зачатие плода: «Чтобы корова скорее сошлась с быком, ей нужно дать хлеба с солью непременно сквозь изгородь» ([Никифоровский 1897: 147] — Витебская губ., Полоцкий у.); «Когда и после нескольких случек корова остается яловкой, значит, она когда-нибудь ударена коромыслом или же „вициный“ (перекрученным прутом)». Единственным разрешающим неплодие средством почитается следующее: по окончании посадки хлеба в печь нужно «соскрёсць» хлебную лопату и, смешав „ поскрёбки ” с солью, дать корове съесть, но не с рук, а бросив чрез дверную петлю, и тотчас же „вести корову до быка“» [там же].
Очень часто в магии, приуроченной к случке домашних животных, фигурирует мотив завязывания узла.
Во многих местах успешность случки обеспечивается манипуляциями с веревкой, на которой вели корову к быку: «Если корова приведена к быку из другого стада, то для той же цели приведший опоясывается „моторком“, на кагором вел корову» ([Никифоровский 1897: 147] — Витебская губ., Полоцкий у.), ср. галицийский обычай: «АЬу кгоуа га ]е<іпут /.асіюсіет ІиЬ ро кііки віапочуіепіасії vreszcie вц' о(іро- 1оуа1а, гоЬЦ па Іут рочугогки, па кіогут ^ сіо vofu рптасігопо, З
w^zly» [Сьвентек 1905: 380]. В Малоритском р-не Брестской обл. нами записаны такие приемы, благоприятствующие «взятию» коровы: «Шнурок (з?ejacKy) од мішка нав]азаты на рогы і весты до быка» либо погонять этим шнурком (с. Радеж); «Когда ведут корову к быку, берут завяску от мешка, навязывают на рога, после случки снимают и снова завязывают ею мешок» (с. Олтуш). Магическое использование санной завертки (веревочная и т. д. петля для прикрепления к саням оглобель) отмечается в Нижнеудинском у. Иркутской губ.: «Взяться не может корова. „Когда корова долго бегается, но не может взяться (ну, забеременеть!), старухи учили поскрести завер (т ) ку от саней — веревошну ли, из прутьев ли, все равно — и наскрёбыши скормить с хлебом корове“ [9]. Еще лучше, если удается воспользоваться случайно найденной[10] заверткой...» [Виноградов Г. 1915а: 383].
К объяснению мотива завязывания узла ср. такие лексемы, как русск. завязать(ся) 'начать(ся)’, завязка — по характерному толкованию Даля— 'основная причина, пружина действий...’ [Даль 1912—1914, I: 1482], завязь 'Fruchtansatz’, далее (любовная) связь, союз, (брачные) узы и т. д., а применительно непосредственно к животным — вязка 'случка’ [Даль 1912—1914, 1: 827]; еще ср. путаться (с кем-л.) 'иметь любовные связи’, плестись (с кем-либо) 'иметь интимную связь’ ([СРНГ, XXVII: 119] — колымск.); супруг и запрягать, упряжь и т. д.
К мотиву завязывания узла в магии при случке примыкают т к а - ческие ассоциации: «Корову к быку гонят через нита, разложенные на пороге хлева (сарая)» (собств. запись — с. Олтуш).
В ряде мест в Полесье корову к быку гонят свяченой вербой (как при первом выгоне в Юрьев день), но лучшим средством считается гнать корову палкой, застрявшей в ветвях плодового дерева (Брестская обл., Малоритский р-н, сс. Радеж, Олтуш);
«Есть палка на груше, которая там зимуе. От зними эту палку, по-пуд коровою пройми — она там побигае» (Гомельская обл., Лельчиц- кий р-н, д. Стодоличи, запись А. Л. Топоркова, 1980 г.).
Иногда при сопровождении коровы на случку предписывается хранить молчание: «Корову ведешь случать — ни с кем не разговариваешь. Одна в рукавицах ходила, и спичка в зубах. Не здороваться даже» ([Адоньева, Овчинникова 1993: 39] — Архангельская обл., Ви- ноградовский р-н, д. Малая Горка): «...иначе не пойдет» [там же: 40]. В данном случае молчание — одно из средств избежать нежелательных контактов, в том числе словесных, могущих оказать неблагоприятное влияние на исход предприятия. Нежелание физических контактов с посторонним человеком, который может стать вольным или невольным вредителем, а также соприкосновения с потенциально опасным предметом, заметно и в использовании рукавиц.
Существенную роль в действиях перед случкой играет контактная, •«метонимическая» магия, призванная обеспечить зачатие: «Перед случкой насыпать овса беременной женщине в подол и дать этого овса кобыле» ([Тенишевский архив, № 856: 6] — Орловская губ., Волховский у.); «...заставляют беременную женщину покормить нежеребую кобылу овсом из передней полы рубашки, и потом сажают на кобылу жеребца...» [Тейльс 1915: 22]; ср.: «Чтобы свинья помногу поросят давала, надобно, чтобы ее кормила из своего подола женщина, часто рожающая» ([Архив Шейна, № 159: 51] — Калужская губ.; ср. упоминания кормления коровы из подола с целью воздействия, на ее плодовитость в работах: [Соколова 1979: 182—183; Дурасов 1988: 100]). В Вязниковском у. Владимирской губ. «„чтобы скотина обошлась скорее“ (например, корова с бычком погуляла), хозяйки, выгоняя скотину, „с рогов до самых до пяток трут грязной рубахой“ (трижды), т. е. той рубахой, в которой хозяйка „спала с мужиком“ (мужем). Затем повойником[11] со своей головы „хлыщут скотину“, приговаривая: „поди, поди — Бог с тобой! Поди — Бог с тобой!“» [Завойко 1914]. Заслуживает интереса прием «метонимической» магии, отмеченный в материалах КНСХ: для непразд- носги животного «из пизды во(ло)сок вытер (гивают), запекают и дают» скотине ([№ 277] — Костромская губ., Галичский у., Говеновская вол., д. Большое Шильяково).
Иногда во время случки прибегают к действиям, направленным на получение приплода желаемой масти[12]. В Волховском у. Орловской губ. отмечается, например, что «следует во время случки, в момент ]асиі5 ее ті пй провести перед жеребцом кобылу той же масти, какой желают иметь жеребенка» [Тенишевский архив, № 956: 7]. В с. Олтуш Брестской обл. нами записано такое средство: «Чтобы поросята были пестрыми, берут черную палку, вырезают местами ножом кору, чтобы палка была пестрой, и этой палкой гонят свинью к храку».
Когда корова, кобыла, овца и т. д. возьмется 'понесет, перестанет яловеть’, наступает период, насыщенный многоразличными табу, уберегающими самку и плод от всяких возможных несчастий. Например: «Загоняя в хлев поросную свинью, нельзя бить ее, иначе свинья съест своих поросят» ([Никифоровский 1897: 157] — Витебская губ., Витебский у.); «Кошек нельзя возить на затяжелевшей (жеребной) кобыле, „бо кобила скине лоша“» ([Абрамов 1913: 380] — Волынская губ., Новоград-Волын- скийу.); «Когда едешь на затяжелевшей (жеребной) кобыле в дорогу и порвется заверта, то завершу не надо бросать, а то волк жеребенка съест» ([Тенишевский архив, № 1618: 21] — Смоленская губ., Краснин- скийу.). На период беременности самки домашнего животного, преимущественно коровы и овцы, приходится большое число запретов в определенные дни народного календаря, чаще всего зимние, производить обычные домашние работы — прясть, шить, развешивать белье, вить веревки, гнуть обода и т. д. — во избежание уродства будущего приплода. Большую коллекцию такого рода запретов собрал Е. Романов (см. [Романов 1911 — 1912, 1: 40, 41, 66, 69, 71, 80] — Гродненская губ.; Брестский, Вельский, Слонимский уу.). Из наших записей: «От Роздва до Крещения нельзя шить иголкой: телята, ягнята, поросята будут слепые»; «Тогда же нельзя прясть (вічку крутыты) — скотина крутиться будет» (с. Олтуш Малоритского р-на Брестской обл.).
Однако основное внимание хозяина затяжелевшего животного направляется не столько на ненарушение тех или иных запретов, сколько на поиск примет, по которым можно было бы определить пол теленка или жеребенка, его масть и т. д. Так, например, замечают, что если во вторую половину беременности кобыла подтягивает брюхо кверху, родится кобылка, опускает книзу — жеребчик ([Костоловский 19016:
136] — Ярославская губ., Рыбинский у.; то же — [Архив ГО, разр. 47, оп. 1, № 49: 26]); если во время «вымнования» 18 больше правая сторона вымени — родится жеребчик, левая— кобылка [там же]. Если первая примета имеет под собой, по-видимому, реальные хозяйственные и биологические основания, то вторая — результат мифологического соотнесения 'правого’ с 'Мужским’, 'левого’ с 'женским’. Не лишено интереса выяснение связи иных пространственных и темпоральных координат с категориями 'мужской’ : 'женский’. Если корова лижет себя по направлению к голове ('вперед’), она отелится бычком, к хвосту ('назад’) — телкою ([Ни- кифоровский 1897: 147] — Витебская губ.); лижет спину ('верх’) — бычком, бока ('низ’?) — телкою [там же] — Полоцкий у.). Если корова «обошлась» (пыходйлыся) с быком утром— будет бычок, после полдня — телка [там же]. В Полесье пол приплода угадывается по дню случки: если корову случали в среду — будет телка, в четверг — бычок (собств. запись — с. Радеж), объяснение чему следует искать либо в соответствии пола будущего теленка грамматическому роду наименования дня недели (так в д. Орехово Малоритского р-на), либо в четности / нечетности соответствующего дня: нечет отождествляется с женским полом, чет — с мужским.
В Воронежской губ. считается, что если у стельной коровы хвост закручивается «веревочкой» — к бычку, а растрепывается — к телке ([Яковлев 1905: 142, 167] — Острогожский у.). О поле будущего теленка в Белоруссии (и у западных славян, см. Календарные обычаи 1973: 208) судят по полу того, кто придет в дом первым в тот или иной зимний праздник: «На Новый год, на Рождество если мужчина первым придет в дом, то корова вродытъ быка, если женщина — то тёлку» (запись А. В. Гуры в с. Олтуш). Аналогичные гадания приурочиваются к окончанию тканья: «Як дотыкають, гадають: ципок ('часть ткацкого приспособления’, см. [Трубачев 1966: 133]) упадэ, хватае, бижэ на вулыцю: як баба — то доч, як мужык — то сын; гаже коровою» (собств. запись — с. Радеж). Зимние гадания в Полесье распространяются и на масть теленка: «На щодрыка» (щедреца) какую найдешь лапину, такой цвет будет у теленка» (запись
В. Рубцовой — Брестская обл., Сталинский р-н, д. Хотомель).
Иногда фиксируются приметы, позволяющие предугадать время отела в пределах суток: «Если скотина ложится головою на восход, то (телиться. — А. Ж.) будет днем, а на запад, то ночью» ([КНСХ, № 1091] — Костромская губ., Нерехтский у.); «Если стельная корова лежит головой на север, отелится ночью, на юг — днем» ([Голубых 1930: 285] — Оренбургская губ., казаки); «Если корову последний раз перед отелом подоят утром, она отелится утром» [там же].
Кроме замечания примет, в период стельности коровы возможны и магические действия: «Чтобы стельная корова принесла телку (не бычка ), хозяйка едет доить ее в последний раз верхом на сковороднике» [Даль 1957: 944], вероятно, потому, что сковородник — исключительно женское орудие.
Самый день отела (ожереба) рассматривается в народных представлениях как момент чрезвычайно важный. В некоторых местностях существует распределение ролей между хозяином и хозяйкой в зависимости от вида животного: «За коровами, когда они телятся, ухаживают женщины, а за лошадьми мужчины» ([Тенишевский архив, № 1131: 3] — Орловская губ., Волховский у.; собств. запись — Калужская обл., Жиздринский р-н). В Пошехонскому. Ярославской губ. 'женщина, помогающая при отеле коровы’, носит наименование коро въя кума [СРНГ, XIV: 351].
В Закарпатье корове перед отелом дают мед [Богатырев 1971а: 201]. В Пензенской губ. «...корову, готовящуюся телиться, кормят наворованным сеном, чтобы и отелилась благополучно и молоко давала хорошее» ([Тенишевский архив, №1374: 56] — Пензенский у.). В Полесье корову при отеле кормят сеном с рождественского сгола или дают ей ёрицю 'яровую рожь’ (записи О. А. Терновской — Волынская обл., Ратновский р-н). Все это призвано облегчить корове растёл.
На юго-западе великорусской зоны распространено применяемое для облегчения тёла ритуальное надевание на рога корове женского головного убора— платка, шали, повойника ([Тенишевский архив, № 1131: 3] — Орловская губ., Волховский у.). В. Н. Добровольский упоминает применяемый таким же образом мяшок 'наметку’ в случае теления пярвостинки 'первотельной коровы’ ([Добровольский 1891—1903, 111: 52]— Смоленская губ.). В Жиздринском у. Калужской губ. «покрышка», надеваемая на голову коровы, специально изготовляется «из той части холста, в которой при тканьи его образуется много узлов. Эго выражает желание хозяев, чтобы телка (данный обряд проделывается и здесь с дровкой 'первотельной коровой’. — А. Ж.) те-
лилась постоянно» ([Тенишевский архив, № 509: 12] — с. Подбужье). Существенным с семантической стороны моментом, помимо принадлежности платка к женской одежде, является здесь мотив 'завязывания узла’, как бы призванного «привязать» данное состояние (разрешение от бремени) к корове раз и навсегда, обеспечить вод и плодовитость впредь. Ср. в сходном смоленском обычае: «Когда корова телится, отрежут узлы от холста на обшивку, т. е. отрежут узенькую тесемочку, и завязывают корову молодухой, и до тех пор корова носит тесемочку, пока она развяжется...» ([Тенишевский архив, № 1540: 13] — Ельнинский у., корр. В. Н. Добровольский).
Эти же обряды (или схожие) исполняются и после отела: «Если отелится первый раз корова, то хозяйка отрывает нижний (!) рубец своей рубашки и обматывает вокруг рогов коровы» ([Чубинский 1872—1878, III: 257] — Украина); «Когда у нас корова первым телком отелится, бабы оторвут что, да ей на рога и повесют: это значит — молодую в сорочку наденут» ([Тенишевский архив, № 1379: 17] — Пензенская губ., Пензенский у., ср. приведенное выше из записей Добровольского фразеологическое выражение завязывать корову молодухой); в Новогрудском у. Минской губ. отелившуюся корову поят специальным отваром, «предварительно накрывши ее каким-нибудь платьем» [Крачковский 1874: 197]. Подобные ритуалы известны и в Костромской губ.: «Если корова отелилась в первый раз, хозяйка... навязывает на рога, от зачинального (!) конца, полотна» ([Тенишевский архив, № 572: 15] — Ветлужский у.). Многочисленные записи обычая повязывания на рога отелившейся корове куска полотна, оторванного от подола хозяйкиной рубахи, сделаны участниками Полесской экспедиции 1980 г. (Черниговская обл., Городнянский, Репкинский, Черниговский р-ны).
Некоторые магические приемы, облегчающие корове теление, являются имитативными: «Когда телится корова, для прекращения мук ея заставляют пролезть кого-либо из детей женского пола под воротами19...» ([Тенишевский архив, № 523: 10] — Калужская губ.,
Калужский у.; пол ребенка, участвующего в этом обрядовом акте, вероятно, связан с желанием хозяев иметь приплод того же пола, то есть телушку); «В том случае, если корова не может долго растелиться, ухаживающая за нею распускает свою косу...» ([Тенишевский архив, № 1788: 15] — Ярославская губ., Пошехонский у.). Аналогичные приемы известны в «человеческой» родильной магии.
Из вербальных магических приемов, используемых в момент отела, отметим приговор, записанный Л. В. Зубовой в д. Хоробичи Городнян- ского р-на Черниговской обл. (аналогичные тексты фиксируются и в других деревнях): «Святый Мартин, расширй на аршйн; святый Нёс- тер, извужь на пёрстень».
Большой интерес представляет вербальная магия, связанная с окотом овцы, в виде диалогического заговора: «Когда овца котится, выбегают на дорогу, и, при встрече с первым проезжим произносят следующий приговор: — Палявёц, палявёц, ти и ость у тибе жонка? — „Иость“. — Ни люби своей жонки, штоб наша авечка любила ягненка, или: — Здароу, дядь. — „Здароу“. — Дядь, ти любиш ты свою жон- ку? — „Да люблю“. — Няруш Бох дает, штоб мая авечка ягнёначка так любила» ([Добровольский 1891 — 1903, III: 69] — Смолен
ская губ.). О жанре ритуала-диалога в славянских языческих культурах специально см.: [Толстой 1979; Толстой 1984]; от «классического» диалогического ритуала приемы, аналогичные записанному В. Н. Добровольским и напоминающие ситуационную стратегию гаданий, отличаются тем, что магические цели преследуются лишь одним из участников диалога, а второй партнер вовлекается в него как осознанно случайная фигура.
Прием и осмотр новорожденного теленка сопровождается действиями, обеспечивающими последующее рождение у этой коровы телок (не бычков): «Когда отелится корова первостенка, то на место, где найдут теленка, вторкивают иголку, чтобы корова все телила телок» ([Тенишевский архив, № 1642: 12] — Смоленская губ., Поречский у.). В особенности в этом случае распространена вербальная магия, оберегающая приплод от сглаза и порчи: [13] ([Шнайдер 1906—1907, XIII: 116] — Западная Украина, с. Печенежин); «Когда отелится корова (большею частью коровы телятся зимой, о святках), хозяйка первым делом при входе во двор прикусывает зубами конец платка для того, чтобы „не попритчилось“, т. е. чтобы корова доила
как быть следует и чтобы не пропал теленочек, читая при этом: „чур, мои думы; чур мои помышления от крови, от плоти и духа моего“» ([Тенишевский архив, № 224: 4] — Вологодская губ., Николь
ский у.). Опасность сглазить приплод в этот момент чрезвычайно высока (ср.: «Когда свинья опоросится, то не должно на эту семью смотреть дурным глазом (глазам? — А. Ж.), иначе свинья пережрет всех поросят» [Забылин 1880: 276]), чем и объясняется многочисленность приурочиваемых к этому времени запретов. Любопытное средство против нечаянного сглаза записано нами в с. Радеж Брестской обл.: «Если не знаешь, какой у тебя глаз, хороший или плохой, нужно перед тем, как посмотреть на ребенка, теленка и т. д., посмотреть на свои ногти (пазуры)>>.
Исключительно интересен редкий вербальный оберег, находящий отчасти соответствие в древнерусских [14] обычаях нарекать детей именами-апотропеями типа Немил, Нехорош, Дурак и т. п.: «Когда родится теленок, все семейство идет в хлев и, при виде теленка, говорит: „Тьфу, тьфу, куры умарали!” и в заключение плюет: теленок не будет бояться уроков» ([Крачковский 1874: 205] — Минская губ., Но- вогрудский у.). Еще более яркая форма этого вербального оберега — прямое «межвидовое» переименование: «Если отелится во дворе корова или появится жеребенок, поросята, то входя в первый раз в хлев, нужно говорить три раза, переступив порог „это не теленок, а вол чонок”; те же слова говорят жеребенку и поросятам» ([Тенишевский архив, № 1718: 7] — Смоленская губ.). Функция этой словесной формулы ясна — отвести «интерес» хищного зверя от приплода домашней скотины[15].
Новорожденного теленка на несколько дней или недель несут в избу, при этом обычно не позволяется нести его голыми руками (ср. обычай передавать оброть проданной лошади от продавца к покупателю непременно покрытой рукой, см. соответствующий раздел настоящей работы). В Вологодской губ. теленка несут в мешке ([Архив ГО, разр. 7, оп. 1, № 101: 23; Иваницкий 1890: 39; Шустиков 1892: 123—124] — Кадниковский, Никольский уу,), на южной территории для этого используется одежда: шуба ([Тенишевский архив, № 1020: 14] — Орловская губ., Карачевский у.: ттоб в спорину шел*), женская рубашка — чтобы обеспечить приплод телочкой ([Быт великорусских крестьян 1993: 133] — Владимирская губ, Вязников- скийу.). мужская черная рубаха ([Тенишевский архив, № 1642:
— Смоленская губ., Поречский у.: «чтобы он не боялся глазу»[16]). Часто, неся теленка в избу, его оборачивают сеном или соломой ([Яковлев 1905: 167] — Воронежская губ., Острогожский у.: «чтобы он скорее приступил к еде, не брухался и не жевал тряпок» [17]; [Тенишевский архив, № 834: 16] — Новгородская губ., Череповецкий у.; [Тенишевский архив, № 224: 4] — Вологодская губ., Никольский у.), ср.: «когда новорожденного теленка уносят в избу, прихватывают соломы от последнего снопа овса для того, чтобы он жил, а не сгинул» ([Картотека КНСХ] — Костромская губ., Солигаличский у.). В этом костромском обереге отразился в редуцированном виде северно- русский (вологодский, костромской и др.) обряд закармливания скота в Покров последним овсяным снопом, «чтобы скот не голодал зимой», «чтобы замор не брал скотину», «чтобы она не боялась зимнего холоду» и т. п. (см.: [Зеленин 1914—1916, I: 202—203, 247, 265; За- войко 1917: 17—18]; ср.: [Болонев 1978: 99] — Забайкалье).
В Пошехонском у. Ярославской'губ. считается, что новорожденного теленка нельзя переносить в избу через улицу, иначе корова убавит
удои [Тенишевский архив, № 1788: 15]. Первоначально этот запрет мотивировался, по-видимому, предосторожностями против сглаза.
Так же как в ритуалах введения в новое хозяйство купленной скотины, пересечение новорожденным теленком линии порога как границы дома сопровождается магическими приемами, благотворно влияющими на вод скота: «если не водятся телята, то, выставив избяную дверь вон, проносят новорожденного теленка через дверь около дверной пятки...» ([Зеленин 1914—1916, 11: 958] — Орловская губ., Ливенский у.). В Волховскому. Орловской губ. перенесению теленка через порог сопутствует диалогический заговор на приплод в будущем: на каждом пороге, пока несут теленка в избу, задняя женщина бьет по голове переднюю: «Будешь телиться каждый год? — Буду. — Что отелишь? — Телушку. — Держи полушку», — и дает в руки копейку-другую [Тенишевский архив, № 1092: 8—9]. В ряде случаев внесение теленка обставляется ритуалами, обнаруживающими буквальное соответствие ритуалам при вводе во двор новокупленного животного: «...раскидывают вдоль подворотка пояс и топор и переносят теленка в избу» ([Неуступов 1902: 246] — Вологодская губ., Кадниковский у.), ср. в костромских обычаях: «Внося в теплое помещение новорожденных телят — кладут под порог железный предмет» ([КНСХ, № 1346] — Солигаличский у.); обычные в заговорах и апот- ропеях ассоциации — атрибуты железа — 'твердость’, 'крепость’; ср., например, приговор, записанный в том же Кадниковском у. [Попов Н. 1903: 361].
Общей для обрядов, связанных с приплодом, и обрядов, сопровождающих куплю-продажу скота, чертой является «приобщение» скота к печи или голбцу как частям дома, имеющим непосредственное отношение к домовому: «Принесши (теленка. — А. Ж.) в избу, ставит его пред образом на стол и трижды читает про себя: „Суседушко, доброхо- тушко, корми и люби телушечку (или бычка) “, подносит головой к устью печи и к дверям „говбца“...» ([Тенишевский архив, № 224] — Вологодская губ.); «...тычет рылом в печной столб и говорит: „тебе, печка, на стоянье, теленочку на доброе здоровье, сколь крепок столб, будьте так крепки телята“» ([Тенишевский архив, № 834] — Новгородская губ.); «...расти большой и будь толстый как печь» (собств. запись— Калужская обл., Жиздринский р-н). С небольшими формальными вариациями этот прием распространен почти повсеместно. Г1 о - мело, имеющее отношение к печи, также функционирует в данной группе обрядов: «На родившихся телят считают не лишним одеть на шею веревочку снятую с помела, для того чтобы теленок был здоров» ([КНСХ, № 1346] — Солигаличский у.).
Наряду с магическими действиями, преследующими целью приобщение теленка к дому и к печи как средоточию его сущности, наблюдаются и ритуалы, имеющие как бы «антонимическую» направленность вовне, обращенные к опасному внешнему миру с намерением «откупиться» от него малой жертвой: «для того, чтобы теленок не околел и оставался жить, у него срезали с хребта, лопаток, ушей и ног шерсть, затем выходили с шерстью на перекресток и бросали наотмашь через левое плечо со словами: „Сороки и вороны, вот вам от моего двора пестрака на обед, а не просите больше с моего двора вовек“» [Дурасов 1988: 105].
С точки зрения будущей плодовитости и удойности отелившейся коровы важны манипуляции с плацентой (послед, место,' постеля, постелька, очистка, чьктыло, рубашка и др.). Чтобы послед вышел скорее, корову поят квасной гущей ([Тенишевский архив, № 865] — Новгородская губ., Череповецкий у.), кормят небольшим количеством ячменя ([Виноградов Г. 1915а: 384] — Иркутская губ., Нижнеудин- скийу.) или ячменным солодом ([Тенишевский архив, № 1788: 15] — Ярославская губ., Пошехонский у.). При частичном выходе последа к нему для скорейшей очистки коровы привязывают осмёток 'старый лапоть’ ([Тенишевский архив, № 1225: 4] — Орловская губ., Орловский у.). Наиболее же эффективным средством считается кормление коровы закатанными в хлебе головными вшами (там же: «двенадцать вшей»; [Виноградов Г. 19156]) или черными тараканами ([Тенишевский архив, № 1788] — Пошехонский у.).
Нельзя допускать, чтобы корова съела послед, так как вследствие этого, кроме того, что молоко будет пахнуть молозивом, у коровы, по поверью, выпадет зуб ([Тенишевский архив, № 523: 10] — Калужский у.; [там же, № 1020: 14] — Орловская губ., Карачевский у.; [№ 1410: 23] — Псковская губ., Порховский у.; собств. запись — Калужская обл., Жиздринский р-н); «если корова съест мкце, то она будет молока мало давать — молоко з'Истъ» (собств. запись — с. Олтуш Брестской обл.).
«Место» обычно, как и в «человеческом» родильном обряде, закапывается — в навоз (собств. записи — Брестская обл., Малоритский р-н; Калужская обл., Жиздринский, Хвастовичский р-ны; [Федеровский 1897: 348] — Гродненская губ., Волковыский у., [КНСХ, № 1345] — Костромская обл., Солигаличский у.; [Мансикка 1912: 133] — Архан-
гельская губ., Шенкурский у.: предварительно обнеся трижды «поперек» корову, с заговором: «Как этот лёжит, не трехнетсе, не шевелит- се, так же бы у раба Божья корова (пеструха) не трехнулась, не шевельнулась (во время доения. — А. Ж.)», ср. также: [Быт великорусских крестьян 1993: 134] — Владимирская губ., Шуйский у.), «лу
оЬогае па тінясті, па Могет кпту Іуіпуті nogaпli яііо^» (Кайндль 1896: 204 — гуцулы: «vowczas кго\гу сіа^ wiele тіека»), в хлеву на проходе, чтобы родилась следующий раз телушка, или в другом месте — чтобы бычок (запись 3. В. Рубцовой — Брестская обл., Сталинский р-н), «в том месте, где растет хлеб» ([Тенишевский архив, № 1225: 4] — Орловская губ., Порховский у.), «на чужом поле» ([Тенишевский архив, № 1225: 4] — Орловская губ., Орловский у.: в ос метке, который привязывался к последу для его выхода). Ср. обряды, записанные в Каргопольском р-не Архангельской обл.: «Если хозяйка успевала укараулить послед, она брала его в руки, обходила вокруг коровы „против солнышка“. Затем опускала послед к ногам животного два раза, а затем ударяла им корове в лоб, говоря: „ Матушка-Буре- нушка, как ты стоишь, так и стой. С ноги на ногу не переступай, хвостиком не маши, головушкой не верти...“ Другие, обойдя с последом (его называли еще „половиной”) вокруг коровы, обтирали им животное, приговаривая: „Как половина лежит крепко, так и ты стой крепко“ — и ставили корову на послед. В некоторых местах этот обряд был несколько отличным: хозяйка проводила последом по хребту животного от головы до хвоста и говорила: „Буренушка, твоя бабушка стояла, твоя матушка стояла и тебе стоять наказывала. Ногами не топчи и хвостиком не маши“. Проделав так трижды, зарывала послед глубоко в землю под навоз, а затем вколачивала сверху березовый кол, говоря: „Как этот кол плотно стоит, так и ты, Буренушка, стой!“» [Дурасов 1988: 105].
В ряде случаев специально заботятся о том, чтобы послед не съела собака, «иначе корова заболеет» ([Тенишевский архив, № 1020: 14] — Орловская губ., Карачевский у.; собств. запись —
д. Орехово Брестской обл.), ср.: «Послед отелившейся в первый раз коровы зарыть поглубже под тот обрубок дерева, об который колят дрова и чтобы обрубок этот никогда не уничтожался. Если к этому месту явится собака и будет отрывать закопанное, то значит было колдовство, и если ей удается унести послед, то колдовство останется в силе, если же нет — то скот станет водиться...» ([Тенишевский архив, № 956: 6] — Орловская губ., Волховский у.). В Поречском у. Смоленской губ., напротив, «место» скармливается суке, дЛя того чтобы корова-первостенка впредь приносила телушек [Тенишевский архив, № 1642: 12]. В Нерехтском у. Костромской губ. для ведения скота послед вешается на дворе [КНСХ, № 1132], а в Калужской губ. бросается в реку или озеро со словами сколько в речке плоскуше- чек2А, столько у нашей коровушки телушечек [Архив Шейна, № 159: 51], — quomodo-формула.
Повсеместно в день, когда отелилась корова, ожеребилась кобыла и т. д., ничего нельзя давать взаймы, подавать нищему и т. п. Мотивировки этого запрета обычно отличаются неконкретностью («несчастье будет», «не будет спориться»...); некоторые описания более определенны: чтобы вод не отдать ([Тенишевский архив, № 1092] — Волховский у.), «корова молока вбаве» ([Кравченко 1911: 4] — Волынь) , «теля буде блудяще», «теленок не будет заходить домой» ([Абрамов 1905: 550] — Черниговская губ., Глуховский у.; Крачковский 1874: 205 — Минская губ.).
Различные обстоятельства отела служат приметами о будущем благополучии приплода и удойности коровы. Семиотическому осмыслению подвергается прежде всего время отела, в частности день народно- церковного календаря. Например, Благовещенье (25 марта) считается в этом отношении несчастливым днем: «если на Благовещенье родится теленок или поросенок, то уж от волчьих зубов не уйдет» ([Романов
1912, 1: 67] — Гродненская губ., Слонимский у.); «Если в этот день родится человек, или птица, или животное, то оно будет калекой. Полагают, что из „благовістного теляти (или „ягнята“) добра не ждати“; его поспешают зарезать» ([Чубинский 1872—1878, III: 10] — Волынская губ., Староконстантиновский у.; ср. [Гринченко 1907— 1909, IV: 253]) [18]. Следующий после Благовещенья день, 26 марта — Собор Архангела Гавриила, или Гавриил-Благовестник, также считается неблагоприятным: «Все, что родится на Благовестника — не споро, уродливо: Из благовестного теляти (или ягняти) добра не ждати.
Благовесте (так. — А. Ж.) яйце — болтун, или из него вылупится наличное ципля, поэтому не кладут под наседку яиц, снесенных на Бла- говестника (малор<оссийское>)» [Ермолов 1901: 178].
Небезразличен для суеверного крестьянина и день недели, на который пришелся отел, опорос и т. д.: «Ф суботу, понэдилок — нэшчаслы- вый дань, шчаслывы дни — фторнык, сэрэда, чэтвэрх» (еобств. запись — с. Олтуш Брестской обл.). В приведенной семиотической трактовке разных дней недели ее середина, очевидно, связывается с идеей устойчивости, а «пограничные» дни — с идеей неконстантности и вытекающей из нее опасности; любопытно, что воскресенье, как и пятница, от оценок подобного рода «уклонилось», будучи хотя и не серединным, но сопряженным с положительными христианскими ассоциациями.
Весьма существенным в приметах, связанных с днем отела, является пол новорожденного теленка, в особенности если дело касается первотельной коровы: «Замечают, что если корова в первый раз отелится бычком, то с последующими телениями она будет прибавлять молока все более и более (конечно, до известных пределов). Напротив, если корова отелится на первый раз телкой, то при последующих телениях она будет давать молока столько же, сколько и в первый раз, т. е. „дойла“ она уже не прибавит» ([Тенишевский архив, № 1788: 15] — Ярославская губ., Пошехонский у.); «...отелившиеся в первый раз телкой коровы приносят полный удой молока, вследствие чего крестьяне и говорят: „Ну-у-у-косе! у них корова то отелилась да на первоёт да и принесла телушку — полное молоко“» ([Костолевский 1916: 42] — Ярославская губ., Рыбинский у.), ср. формулу «Корова первой телкой все молоко отдает» (еобств. запись — Калужская обл., Хвастович- ский р-н) [19]; ср. также закличку с утрачивающейся смысловой связью компонентов: «Рева-корова, отели бычка, дай молочка» ([Яковлев 1906: 170] — Воронежская губ., Острогожский у.).
Неоднозначно отношение крестьян к рождению у коровы двойни. «У кого у коровы родятся близнятка, будет счастливым» (запись А. В. Гу- ры — Брестская обл., Малоритскийр-н, с. Олтуш), ср. гуцульское поверье: «іеіеіі кгочуа та ЬІігпіаЦ, vtenczas иуаіа 1о га г пак пас1гуусга]пе-
go ягсг^сіа» [Кайндль 1896: 203] [20]. В Порховском у. Псковской губ., напротив, двойня у коровы предвещает несчастье [Тенишевский архив, № 1410: 23]. Интересно сообщение из Иркутской губ. (обл.): «Приплод скота двойней, поражая воображение своей экстраординарностью, в то же время был желателен, поэтому вокруг него возник особый набор суеверий. Крестьянин Степан Андреевич Жуков из с. Тулун утверждал, что если корова, кобыла или овца принесет двойню, то двор обязательно нужно изменить в размерах — увеличить или уменьшить, иначе случится несчастье» [Громыко 1975: 147].
В случае рождения двойни обращается внимание на масть приплода: «Если принесет корова двойней одношерстных — к добру, разношерстных — к худу» ([Даль 1957: 944]; аналогично — [Зеленин 1914— 1916, 1: 260] — Вологодская губ., Яренский у.).
Не так уж редки, по-видимому, различные аномалии и у р о д с т - вау новорожденных телят, и они, естественно, непременно семиоти- зируются: «Теленок о двух головах — к большому богатству» ([Тенишевский архив, № 834: 16] — Новгородская губ., Череповецкий у.). В Полесье, наоборот, рождение двухголового теленка считается большим несчастьем, этого теленка необходимо убивать и мясо его в пищу никоим образом не употреблять (собств. записи в сс. Олтуш, Радеж, Орехово, Осовая Малоритского р-на).
Только что отелившаяся корова в глазах крестьянина является нечистой, и ее молоко (молозиво) в пищу обычно не употребляется[21], а спаивается теленку, отдается собакам или выливается на землю. Количество удоев, необходимых для очищения коровы, повсюду различное; чаще всего называются числа шесть, девять и двенадцать, считая по два удоя на день, в утреннюю и вечернюю зарю. М. М. Громыко, описывая сибирские обычаи, называет минимальный срок очищения в три удоя [Громыко 1975: 146]. Время от отела до начала употребления молока в пищу (называемое срок, рученец и др., см. ниже) увеличивается, если корова принесла не телушку, а бычка. Значительно увеличивается срок очищения в том случае, если корова съела послед: отелившаяся корова считается чистой «после девяти удоев, а если она съела постелю (место), то после сорока удоев» ([Тенишевский архив, № 1836: 7] — Ярославская губ.); двенадцать или восемнадцать удоев требуется для очищения коровы, съевшей послед, в Каргополье [Дурасов 1988: 105]; корреспондент В. Н. Тенишева из Порховского у. Псковской губ.
[№ 1410: 22—23] сообщает, что этот инцидент вызывает удлинение срока «до шести недель» (то есть более восьмидесяти удоев?!).
В Закарпатье, по свидетельству П. Г. Богатырева, употребление молозива связывается с негативной магией (табу): «После отела кипятят и пьют курайстру (молоко с кровью); на нее нельзя дуть, иначе молоко перестанет быть жирным» [Богатырев 1971а: 185]. Об особых ритуальных блюдах из молозива см. ниже.
В составе обрядности, связанной с отелом, обязательным и распространенным повсеместно является ритуал окуривания отелившейся коровы и, в ряде случаев, теленка. Совершается он по прошествии срока очищения, однако во многих местностях корова окуривается дважды — окуриванию после очищения предшествует окуривание непосредственно после отела. Со дня окуривания (второго, если оно не единственное) корова считается окончательно чистой и ее молоко начинает употребляться в пищу.
Окуриванию обычно предшествует обмывание коровы разбавленной богоявленской водой или простое кропление. В Волховском и Брянском уу. Орловской губ. крещенская вода льется корове на голову сквозь решето [Тенишевский архив, № 942: 2; № 976: 3]. В Череповецком у. корову обмывают, обтирая животное «горстью чистой ржаной соломы» ([Тенишевский архив, №834: 16], а в Вологодской губ. (сведения из Кадниковского и Никольского уу.) корова обмывается березовыми вениками, связанными на Иванов день и лежавшими под Ивановой росой или под тремя росами [Тенишевский архив, № 224: 4, № 266: 11—12]; ср. упоминавшееся выше зорнение пряжи и подойников. В Каргопольском р-не Архангельской обл. помимо березового веника при обмывании коровы используется «четверговая (то есть сломанная в Чистый четверг) вересинка» (можжевеловая ветка), как и березовые ветки, обладающая очистительными свойствами. Там же в теплую воду, которою обмывают корову, опускают нательный крест [Дурасов 1988: 105].
В простейшем случае обряд окуривания представляет собою троекратный обход вокруг коровы с обязательным каждением вымени. Ку рево (древесный уголь и ладан) помещается в черепок от разбитой глиняной посуды, горшок, волох ([Тенишевский архив, № 266: 12] — Кадниковский у.; [Дурасов 1988: 105] — Каргопольский р-н) 'крышку от печного горшка, чугуна, кринки’ (см. [СРНГ, V: 66—67] — новг., яросл., волог.), сковороду ([Тенишевский архив, № 1020: 14] — Орловская губ., Карачевский у.; [№ 1516: 9—11] — Саратовская губ.,
Алатырский у.; и др.). Довольно часто курево кладут в осмёток, оше меток и т.д. 'изношенный лапоть’ ([Тенишевский архив, №313:
- Вологодская губ., Никольский у.; [№ 1225: 4] — Орлов
ская губ., Орловский у.; [№ 1446] — Рязанская губ., Зарайский у.; [№ 1516] — Саратовская губ., и др.); по свидетельству одного из корреспондентов Тенишевскош бюро из Никольского у. Вологодской губ. [№ 224: 4], лапоть этот должен быть «с правой ноги». В большинстве случаев к ладану в курево добавляется какая-либо трава, широко применяемая в народной медицине, обычно богородская трава, реже репейник (Орловский у.), душица ([Иваницкий 1890: 39] — Никольский у.), мята ([Тенишевский архив, № 554] — Калужская губ., Мо- сальский у.), сорокоприточник29 ([Тенишевский архив, № 1836: 7] — Ярославская губ.) или можжевельник [Тенишевский архив, № 1836: 7] — Алатырский у., [№ 1830] — Ярославская губ.). Представляет интерес использование для курева мха, взятого из четырех углов дома ([Тенишевский архив, № 211] — Вологодская губ., Грязовецкий у.; [КНСХ, № 1071] — Костромская губ., Нерехтский у., [Завойко 1914: 124] — Владимирская губ., Вязниковский у.). В Ала- тырском у. Саратовской губ. [Тенишевский архив, № 1516: 9—11] и в упомянутом труде Завойко отмечается применение вместо мха из углов дома паутины (тенят), также со всех стен или изо всех углов. В том же Алатырском у. к куреву «добавляется „по волоску с головы каждого члена семьи или от старой одежды“» (с. Семеновское). Обход коровы совершается «начиная от головы и направо, т. е. „против солнышка“» ([Дурасов 1988: 105] — Архангельская об., Каргополь-
ский р-н.); ср. нижеприводимое описание окуривания коровы в западном Полесье, согласно которому корова обходится в обратную сторону, «по сонцю».
Кульминационным моментом обрядности, связанной с отелом, является ритуальная трапеза (каша). При этом, как было сказано выше, обрядовое блюдо может приготовляться че только из молока очистившейся коровы, но и из молозива. По имеющимся в нашем распоряжении материалам, ритуал приготовления особого блюда из молозива в наибольшей степени распространен на западнорусской территории, концентрируясь в Смоленской губ. Эго обрядовое блюдо, как и самое первое молоко после отела, носит название молозево (см.: [Тенишевский архив, № 1540:
— Ельнинский у. ; [Добровольский 1891 — 1903, III: 52]), молозиво (смолен., волог., твер., тульск., ростов.; «Молозиво варишь как яичницу, в печку приставляешь в вольный яшр», новосиб. [СРНГ, XVIII: 233] ), молозивце («Коровка телилась — молозивце сварилось», смолен, [там же] ). В Никольском у. Вологодской губ. отмечается для обозначения ритуального блюда из молозива лексема сыро (об этимологии этого слові см.: [Трубачев 1971] : сыро < праслав. *s?ra < индоевроп. 'se,г- 'течь, струиться, быстро двигаться’; круг значений рефлексов *s?ra в диалектах современных славянских языков, в том числе 'молозиво, первое молоко после отела’, рассматривается в работе: [Клепикова 1974: 120—123]): «Молоко, надоенное в первый раз от вновь отелившейся коровы, съедается крестьянами. Из него приготовляют, как они говорят, сыро. Делают это таким образом: наливают в плошку молоко, сбивают несколько яиц и опускают их в молоко, а затем становят в печь. Когда же сварится, режут сыро ножом. Первый кусочек этого сырь отдают вместе с хлебом корове, а остальное съедают сами с большим аппетитом, как лакомое блюдо» [Тенишевский архив, № 224: 5].
В Дорогобужском у. Смоленской губ. «варят молозево и при этом кладут в чашку с молозевом какую-либо монету Кому попадет в ложку эта монета, на того счастье оставляет на племя теленочка» [Тенишевский архив, № 1578: 6].
Обрядовая трапеза сопровождается подниманием всей семьею стола, на котором стоит веко 'лукошко’ с горшком с молозивом, и драньем за уши, «как именинника», теленка ([Тенишевский архив, № 1540: 13] — Ельнинский у., с приговором: велик расти, быська или телочкаї; [Добровольский 1891 — 1903, III: 53]), подбрасыванием ложек кверху, «чтобы телятки так подбрыкивали» ( [Тенишевский архив, № 1642: 13] — Поречский у. ). Перечисленные ритуальные действия имеют один общий акционально-семантический элемент: поднимание (подбрасывание) вверх, что имеет отчетливые связи с магической каузацией роста в вегетативной обрядности.
Сходным образом протекает обрядовая трапеза, когда каша приготовляется из молока уже очистившейся коровы. Почти везде часть ритуальной каши отдается корове. Каузация роста теленка выглядит следующим образом: «Решето с сеном (куда помещается горшок с кашей. — А. Ж.) ставится на брус, — перекладина на поларшина или на аршин от потолка, затем, чтобы теленок вырос под брус» ([Тенишевский архив, № 548:
— Калужская губ., Мещовский у.). И. Снегирев в статье об опахива- нии приводит следующий приговор, адресованный св. Власию[22] и произносимый при поднимании горшка с кашей вверх:
Власий святой, будь счастлив На гладких телушек На толстых быков!
Со двора чтоб шли, играли,
А с поля б шли, скакали
([Снегирев 1861] — Орловская губ., Мценский у.).
Начинает трапезу обычно женщина: «Начинает еду обыкновенно самый полный человек из семьи и непременно женщина, чтобы корова и теленок всегда были сыты, и чтобы телились всегда тёлочки» (Мещовский у.); «...когда начинают есть, то должна сперва отведать... хозяйка или вообще женщина, иначе будут родиться от коровы все бычки» ([Тенишевский архив, № 359: 14] — Вологодская губ., Тотем - ский у.); «...гадают о будущем теленке: если часть пенки от каши возьмет прежде всего женщина, то корова в будущем году отелит телушку, а если мущина, — то бычка...» ([Халанский 1904: 369] — Курская губ., Щигровский у.).
В этом обряде также фигурируют медные деньги: «Когда в горшок сыплют крупу, то опускают в него копейку. Каша съедается за обедом после всех кушаньев; за копейку в церкви перед образом Георгия Победоносца ставится свечка. Если копейки не окажется в горшке, то жеребенка съедят волки» ([Тенишевский архив, № 1618] — Смоленская губ., Краснинский у.); или: женщина приносит в решете овса, ставит его на стол, в решето помещается горшок каши, сваренной на молоке очистившейся после отела коровы, в кашу кладут деньги, старшая в семье женщина садится в переднем углу, ей накрывают голову скатертью, она берет ложку, черпает каши, кладет ложку обеими руками себе на голову: «чтобы наша буренушка каждый год телилася, а я у вышки садилася». Ложку с кашей кладет на божницу и опять садится за стол. Кашу едят сначала женщины, потом мужчины. Деньги в каше стараются найти женщины, чтобы на следующий год корова отелилась телушкой. Кто найдет деньги, сейчас же передает их женщине, сидящей «у вышках», та берет их в рот (чтобы у коровы не болели зубы), а затем отдает их старшему в семье мужчине, чтобы он купил свечку Власию, Флору и Лавру (см. [Тенишевский архив, № 1092: 829] — Орловская губ., Волховский у.).
Семиотична в ритуальной трапезе и манера начального зачерпывания каши: «Помолившись Богу и положивши несколько поклонов, хозяйка дома вынимает крестообразно в четырех местах по частицы каши и кладет в сено соответственным сторонам» ([Архив Шейна, № 159: 41] — Калужская губ., Малоярославецкий у.); «...после молитвы кладут четыре кучки каши на сено крестообразно...» ([Тенишевский архив, № 1145: 3] — Орловская губ., Орловский у.); «Хозяин или хозяйка читает молитву Отче наш, после того хозяин черпает с четырех сторон по ложке каши и кладет в решето на сено. В горшке от взятия четырех ложек каши изображается к ре ст»( [Тенишевский архив, № 942: 2] — Орловская губ., Волховский у.).
Провоцирование плодовитости отелившейся коровы и впредь (и в частности приплода телушками) в ритуальной трапезе по случаю отела может выражаться в весьма нередком для обрядов подобного рода приеме магического битья, например: «За едой мать ударяла ложкой маленьких детей и приговаривала: „Телушечки плетитесь[23], а бычки не родитесь“» ([Гуляева 1986: 177] — Ленинградская обл., Тихвинский р-н, по р. Паше). Обычно такие «побои» сопряжены с каузацией роста: эта начальная семантика приема «просвечивает» в его адресо- ванности в упомянутом случае маленьким детям.
Завершить описание обрядов и магических приемов, связанных с рождением детенышей домашних животных, следует упоминанием особого ритуала крещения ягненка, отмеченного в Волховском у. Орловской губ.: «Когда окотится овца, то ягненка на третий день крестят. Эго делается так: поймают ягненка и несут его к топившейся печке, становят его на загнетку, против устьев, и обливают водой; при этом дают ему имя, если баран, то „Ваня”, если ярка, то „Катя”. Потом окрещенного ягненка отдают крестному отцу (мальчику) или матери (девочке) на руки. Когда подают на руки, то приговаривают: „будь счастлив, Гриша! Если выходится, то табе дадим косточку поглодать“. Мальчик берет ягненка на руки и три раза обходит с ним вокруг' стола... Крестят ягнят для того, чтобы они не поколели» [Тенишевский архив, № 1131: 324]. Возможно, что сходный ритуал (с теленком) известен в Галичском у. Костромской губ. (краткость упоминания не позволяет судить об этом с уверенностью): «При телении на 3 день корову обходят с богоявленской зажженной свечой, а также 'И теленка крестят и с этих пор считается освящен(ный)» ([КНСХ, № 248] — Богчинская вол., д. Павлухово).