загрузка...
 
Глава первая
Повернутись до змісту

Глава первая

Продуцирующая магия: приплод скота

1. Структура и семантика ритуала

Календарная магия провоцирования плодовитости. — Некалендарные продуцирующие обряды. — Случка. — Отел. — Очистительная ма­гия. — Обрядовая каша.

13 обширном комплексе славянских народных хозяйственных и куль­турных установлений, имеющих отношение к скотоводству, одно из цен­тральных мест занимает продуцирующая магия, то есть обряды, магиче­ские приемы, табу, различные предписания, поверья, приметы и т.д., связанные с приплодом домашнего скота. Столь значительная роль проду­цирующей магии обусловлена ее прямой ориентацией на важнейшую для хозяйственных областей славянской культуры онтологическую ка­тегорию вода, теснейшей связью с представлением об изменчивой уда­че в ведении скота, носящим заметный сакрализованный характер (праслав. *ьоЫъ ~ •ьезй (я^), юосИИ ($($), далее ср. имена и каузативные (накануне Нового года) „по звездам узнают о приплоде скота: если много звезд на небе, ожидают хорошего приплода на скот, мало звезд — плохой приплод“» ([Булгаковский 1890: 182]— Пинщина) В Костром­ской губ., по данным анкеты «Культ и Народное Сельское Хозяйство» (об этом источнике, широко используемом в настоящей монографии, см. ни­же, в Приложении)' подобные гадания помимо Нового года и Крещения (Богоявления) приурочиваются к Рождеству, а также к Покрову (о по­следнем — свидетельство из д. Жарки Галичского у. [КНСХ, № 485]).

Соотнесение стада (и прежде всего овец) со звездным не­бом, вообще хорошо известное славянам (ср. повсеместно у восточ­ных славян распространенные загадки типа Поле не меряно, овцы не считаны, пастух рогат. — Небо, звезды, месяц[1]), ярко отражается в ритуале окликания звезд, отправляемом как правило в день св. Они сима-овчарника, 15 февраля (описание, ставшее классическим, см. в: [Сахаров 1841 — 1849, VII: 13—14] — Тульская губ., почти все осталь­ные авторы опираются именно на это свидетельство, ср. [Даль 1957; Щапов 1906, I: 151; Петрушевич 1866: 28; Коринфский 1901: 155—156; Иванов, Топоров 1974: 74; Иванов, Топоров 1979: 75, 84 и др.]). Материалы Тенишевского Этнографического бюро содержат в себе указания на исполнение обряда окликать звезды в Порховском у. Псковской губ. [Тенишевский архив, № 1410: 23]. Иногда можно встретить свидетельства, относящие данный ритуал не ко дню Ониси- ма овчарника, а к 27 февраля (см.: [А. С. 1861: 333]), что вызыва­ет, однако, некоторые сомнения, так как св. Прокопий (Прокоп пере зимник), честь которого празднуется в этот день, в списках патронов домашнего скота не числится. Скорее всего здесь обнаруживается бес­сознательное для автора источника наложение юлианской (православ­ной) и григорианской (западной) календарных систем: в XIX в. 15 февраля старого стиля совпадало с 27 февраля по григорианскому календарю. Окликание звезд состоит в произнесении пастухом, приг­лашенным специально ради этого хозяином, заговора, содержание ко­торого сводится к вербальной формуле типа сравнений-провокаций (quomodo-формула, ср.: [Богатырев 19716: 423]): Как по-поднебесью звездам несть числа, так у раба Божьего (имярек) уродилось бы овец более того!. Провоцирование плодородия в обряде окликания звезд отличается характерной деталью: заговор произносится пастухом, стоящим на овечьей шерсти.

Прямую связь с последним обстоятельством имеют приурочиваемые также к Онисиму обычаи так называемого зорнения пряжи, где шерсть, кроме самодовлеющего значения, может рассматриваться как атрибут (и репрезентирующий признак) домашнего животного (овцы): зарнйть, зорнйть пряжу, холст (тульск., рязан.) 'выстилать по зарям на траву, белить по зарям’. <•На Онисима (15 февр.) зарнят пряжу, выставляют один моток на утренник, и вся пряжа от этого белит­ся» ([Даль 1912-1914, 1: 1568]; см. также [СРНГ, X: 380, 384; XI: 339, 342]: зареванье, заревать, зарнйть, зорить, зорнйть; ср. зо­рить в значении 'держать ягоды и овощи для вызревания на солнце или в теплом месте’ в тверских говорах, см. [Словарь Калининской об­ласти 1972: 78]), ср. мотив приобретения белизны ягнятами в упо­минавшихся выше гаданиях по звездам [2]. Полесскими этнолингвистиче­скими экспедициями неоднократно отмечены случаи магического вы­ставления под звезды домашней посуды, в том числе подойника, что mutatis mutandis должно рассматриваться как то же провоцирова­ние изобилия, в данном случае молока [3].

Весьма прозрачную параллель приведенной в описании обряда ок­ликания звезд вербальной формуле, с переменой «звезды» на «искры», представляют южнославянские заговорные формулы, сопровождающие битье рождественского полена (сербохорв. бадььак, болг. бъдник): «сколько искр, столько телят, овец и т. д.» (см.: [Календар­ные обычаи 1973: 247 и др.; Шнеевайс 1961; Кулишич, Петрович, Пантелич 1970; Богатырев 1933—1934; Топоров 1976; Усачева 1978], и мн. др.). Не исключено, что с южнославянским бадняцким ритуалом генетически связан белорусский обычай жечь под Новый год старые метлы, чтобы телились коровы (см.: [Булгаковский 1890: 184] — Пинский у.).

Стремлением к позитивному воздействию на плодовитость домашне­го скота очень часто эксплицитно мотивируется приготовление кален­дарных обрядовых хлебов, производимое преимущественно в зим­ние и особенно весенние праздники (см.: [Сумцов 1885; Довнар-За- польский 1909; Данковская 1909: Земцовский 1973; Соколова 1979: Страхов 1991 и др.]). Эго ритуальное печенье во многих местностях представляет собою изображение фигур домашних животных (а также птицы) и часто носит соответствующее название (обычно в деминутив- ных формах). Плодовитость сообщается скоту путем скармливания об­рядового печенья, причем существенную роль играет количество скарм­ливаемых хлебцев, соотносимое с ожидаемым количеством приплода.

Приведем некоторые примеры из архивных материалов: «В Вербное воскресенье жители пекут изо ржаного теста в постном масле орехи, коих сами едят и дают скоту: овцам по два, чтобы они носили по два ягненка, а коровам по одному, чтобы приходили с одним теленком, и так далее» ([Архив ГО, разр. 41, оп. 1, № 55: 7] — Тверская губ., Ржевский у.); -«Чтобы коровы не яловели... на Сороки (9 марта) пе- куг бобки и дают коровам» ([Тенишевский архив, № 1618: 19] — Смоленская губ., Краснинский у.); <-9 марта хозяйки пекут из теста галушки, называемые бобашками. Эти бобашки дают скоту в следую щем количестве: свиньям по 12 бабашек, чтобы они приносили по 12 поросят; овцам — по 2 штуки, чтобы приносили по два ягненка и ко­ровам по 1 шт., чтобы каждогодно отеливались одним теленком» ([Те­нишевский архив, № 1671: 17] — Смоленская губ., Смоленский у., ав­тор — В. Н. Добровольский?); «В праздник 40 мучеников (9 марта) пекут 40 хлебных катушков различной величины и дают их есть всем животным: лошади и корове по одному, овцам по тройке, свиньям по 15, курам без счета, с тою целью, чтобы означенные животные были производителями такого же числа подобных себе животных» ([Тени­шевский архив, № 520: 31] — Калужская губ., Калужский у.).

Производительная семантика приписывается иногда и печению масле­ничных блинов: «В понедельник на маслянице надобно непременно печь блины, чтобы коровы не яловели» ([Архив Шейна, № 159: 49] — Калужская губ.); «В понедельник (масленой недели. — А. Ж.) печь бли­ны считается обязательным, чтобы коровы не яловели» ([Тенишевский архив, № 520: 33] — Калужская губ., Калужский у.). Ср. также: «Нака­нуне Рождества, Нового года и Крещения Господня оставляют по одному блину, а на Иоанна Крестителя (7 января) блины эти разламывают на мелкие кусочки, смешивают с зернами разных хлебов, взбрызгивают святою водою и дают всякому скоту, чтобы он хорошо водился» ([Те- нишевский архив, № 1642: 12] — Смоленская губ., Поречский у.); «Первый блин в Сочельник овцам — от мора» [Ермолов 1901: 592].

Отчетливой продуцирующей функцией наделен обрядовый хлеб КС речун (кречун, крачун) в закарпатских новогодних ритуалах (имею­щих соответствия у всех народов карпатского региона, см. [Календар­ные обычаи 1973]): «Семья ест крачун в рождественские праздники, скотине дают середину, с овсом и другими постными продуктами, что­бы „коровы случались с быками“. „Газдыня (хозяйка. — А. Ж.) кла­дет себе в фартук кусок крачуна, натертый солью, и дает его скоти­не“» ([Богатырев 1971а: 206] — с. Воловое; ср. также: [Симоненко 1948: 83]

В представление о возможности магического воздействия на вод до­машнего скота тесно вплетается вегетативная семантика, прояв­ляющаяся в ряде календарных ритуалов и гаданий, где фигурируют как дикие растения и плоды (иван-да-марья, папоротник), так и осо­бенно культурные (овес, просо, горох, бобы, капуста и др.): иван-да- марьей, собранной в лесу до восхода солнца на Ивана Купалу, кормят коров, чтобы они не яловели ([Тенишевский архив, № 1618: 19] — Смоленская губ., Краснинский у.); там же в Чистый четверг, также до восхода солнца, корове дают «два семечка капустной рассады, тогда корова двух теляток принесет, одно — одного теленка» [Тенишевский архив, ЛЬ 1618: 20]; на Рождество пастух ходит по домам, разбрасы­вая в сенях семена овса, хозяева ловят их: чем больше поймают, тем больше приплод скотины ([Архив ГО, разр. 40, оп. 1, №32: 11] — Тамбовская губ., Моршанский у.). Часто для вода скотины после вы­возки навоза из хлева на дворе рассевается овес ([например, [КНСХ, ЛЬ 93] — Костромская губ., Буйский у.; № 1588 — Чухломский у.) или рожь ([КНСХ, № 141] — Буйский у.). В Закарпатской области перед Новым годом, на «святой вечер», во время ужина «берут бобы из приготовленных кушаний и бросают в стену, „аби корови тилищ тели- ли, а стрижки — ягнищ“» ([Симоненко 1948: 83] — с. Колочава).

По свидетельству Ю. Ф. Крачковского, в Ошмянском у. Вилен­ской губ. на Богоявление (третья кутья) «перед ужином хозяин при­носит сено, постилает его на стол, как на Р<ождество> Х<ристово>, потом берет „веко" (лукошко. — А. Ж.) с горохом, освященный в церкви мел и отправляется изображать кресты в различных частях своих зданий. Домашние между тем приготовляют ужин, садятся за стол и ожидают хозяина. Вошедши по окончании своего дела в хату, он обращается к семье со следующими словами: „Во время рождения Спасителя три Короля приезжали и сыпали около новорожденного зо­лото; а мы, за неимением золота, сыплем одни другим горох“. При этих словах он сыплет на стол горох, а сидящие стараются ловить его. Думают, кто поймает большое количество гороху, у того будет много овец. Кто в продолжение трех лет ловил много гороху, тот уже приоб­рел даже счастливую способность успешно разводить овец» [Крачков- ский 1874: 174].

Во многих местах восточнославянской территории (преимуществен­но на западе, особенно в Белоруссии) распространено представление о том, что двойной колос (спорыш, спорынья, двойчатка, жит­ная матка и т. п; белор. диал. двачкы, блыэнёта — Брестская обл., Малоритский р-н, с. Олтуш, собств. записи), скормленный скотине, способствует увеличению ее плодовитости, что вызывает к жизни соот­ветствующий ритуал: «Если спорышики дать корове и овцам (особен­но), то двое родятся» (Брестская обл., Сталинский р-н, д. Хотомель, запись 3. В. Рубцовой; см. также: [Романов 1886—1912, VIII: 263] — Гомельская губ.; [Никифоровский 1897, № 755] — Витебская губ.; ср. [Мошиньский 1929; Тихоницкая 1932; Лис 1974]). Ритуал скарм­ливания спорыша овцам зафиксирован «в районах Кобрина, Пружан, Слуцка, Гомеля, Жиздры, Волхова, Тихвина, Алатыря, Инсара» [Тер- новская 1977а: 122]. Встречается он и в Сибири (см.: [Виноградов Г. 1918: 27] — Иркутская губ.; [Громыко 1975: 147; Архив ГО, разр. 53, оп. 1, № 17: 105] — Енисейская губ.). Для объяснения роли двой­ного плода в продуцирующей магии существенной представляется сама этимология названия спорыш, спорынья, то есть связь со спорый, спорость со значениями 'обильный’, 'щедрый’, 'объемистый’, 'при­быль, удача’ в славянских параллелях, дальнейшее родство со спеть, успех и т. д. (см. [Преображенский 1910—1914, 1949, II: 366—367; Фасмер 1964—1973, III: 738]); из неславянских корневых соответ­ствий особенно интересны санскритские эркау 'увеличиваться’, 'тол­стеть, полнеть’, .чрЫга 'жирный, толстый’, .чркїіа 'плодородный, обиль­ный’, 'возросший, увеличившийся’ и под., эрНаЧ 'откорм’ или 'разведе­ние скота’ [Кочергина 1978: 758].

Большую роль в магии, направленной на стимулирование вода скота в хозяйстве, играют как календарные, так и не привязанные к тем или иным моментам народного календаря обряды с использованием мура­вьев. В Поречском у. Смоленской губ. один из младших членов се­мьи утром в Чистый четверг приносит из лесу муравьев, часть из них отно­сит в хлев, «чтобы овечки и коровки плодились», часть скармливается с овсом лошадям ([Тенишевский архив, № 1629: 2], материалы В. Н. До­бровольского). Вполне аналогичный прием засвидетельствован в Черепо­вецком у. Новгородской губ. [Тенишевский архив, №798: 2; Антипов 1901: 132]. Семейские Забайкалья прибегают к подобному магическому средству под Иванов день [Болонев 1978: 85]. В Тюменскому. Тоболь­ской губ. в Великий четверг «хозяин идет в лес, вырубает пень — обрубок того дерева, у корневища которого муравьи сделали себе гнездо; такое де­рево надо найти заблаговременно; из этого обрубка, там же в лесу, дела­ется топором небольшое корытце. Затем хозяин берет муравьев со всем гнездом или же только с частью гнезда и несет муравьев домой; там, в ове­чьем хлеву, хозяин ставит вырубленное из пня корытце, наливает в него воду, а в воду высыпает муравьев с их гнездом и со всем сором и эту воду наговаривает... Наговорную воду с муравьями хозяин дает пить овцам...» [Городцов П. 1916: 53]. В упомянутом уже Череповецкому., чтобы велась лучше скотина, «площадь нового двора хозяин пашет сохою, за­прягая в нее вместо лошади всю свою семью®, потом боронит и сеет зерна ржи, овса и ячменя. Если скотина все-таки плохо ведется, по­сле вывозки навоза вспахивание и посев повторяются. Иные хозяева признают за лучшее сеять вместо зерен живых муравьев вместе с сором, составлявшим их гнездо» [Тенишевский архив, № 834: 17]; ср.: «Чтобы велась скотина: после вывозки навоза со дво­ра, приносят муравейник из лесу и посыпают им в хлевах и стойлах» ([КНСХ, № 1339] — Костромская губ., Солигаличский у.) '.

Целесообразно привлечь вербальные клише-«провокации>> из велико­русских заговоров, исчерпывающим образом объясняющие «энтомоло­гические» ассоциации ритуала: «Как эти муравьи плодятся, так бы у меня, раба Божия (имя рек), плодились овечки беленькие, черненькие и пегонькие...» [Городцов П. 1916: 53]; «Из муравьиной кучки прут вынуть и говорить: „Как мурашки кипят, так бы у меня на дворе скотинка вся скопилась и плодилась“» ([Виноградов Н. 1910: 20] — Архангельская губ.; обращает на себя внимание паронимическое сбли­жение кипеть — копить на месте обычного тавтологического паралле­лизма, ср.: «Как на сем муравьище муравьи копятся, так бы у меня в доме каждая скотинка велась и копилась» [СРНГ, XIV[4]: 290] — Воло­годская губ.); «Ежели пирийдешь / па новаи дворъ, вырать / равок сириди двора / высыпать (му)равлинаю / кучю у равокъ ,/ обайтить три раза, / сказать: муравушки, / как у леей вилися, / так екатина у мине / вилася» ([Тиханов 1904: 176] — Орловская губ., Брянский у.); «...Во чистом поле стоит гора муравинная; в той горе муравинной жи­вет царь муравейной. Как у тебя царь муравинной прибывает во сто лет муравьев, так же бы прибывало у раба Божия (имя) скота...» ([Тенишевский архив, № 359: 6] — Вологодская губ., Тотемский у.).

Магическая функция приписывается и дереву, выросшему на месте муравейника: «Если на муравишнике вырастает лиственка, али сосна, али осина, из ее делают колоду, в которой кормят скота: бывает хоро­ший приплод. Если деревинка небольшая и из нее нельзя сделать коло­ду — ломают с нее прутик и втыкают во дворе — для хорошова при­плода» ([Виноградов Г. 1918: 19—20] — Иркутская губ., Нижнеудин- ский у.; ср.: [Громыко 1975: 90]).

По украинским поверьям, на том месте, где находился муравейник, строить хату нельзя: «хвороба 1 смертность буде», но это место реко- мен дуется для постройки скотных сараев: «прибиток скотини буде» [Булашев 1909: 509] [5].

Аналогично муравьям, влияние на плодовитость скота оказывают о с ы: «Осьи соты считаются самым верным средством, чтобы водился скот» ([Ильинский 1896: 240] — Ярославская губ.); осье гнездо «при­носят из лесу, где найдут, и помещают во дворе, где живут овцы: „во­дитесь, мои овцы, как эти осы“» ([Виноградов Г. 1915а: 413] — Ир­кутская губ., Нижнеудинский у.). По данным анкеты КНСХ, осьи гнезда закапываются в навоз или вешаются в углах хлева ([№№ 25, 103, 177, 295, 1183] — Костромская губ., Буйский, Галичский, Не- рехтский уу.). Иногда осиное гнездо, высушенное и истолченное, скармливается лошади вместе с овсом [Тейльс 1915: 22].

«Энтомологические» ассоциации можно продолжить, обратившись к широко распространенным представлениям, связанным с тарака­нами: присутствие в доме черных тараканов благоприятствует веде­нию в данном хозяйстве скота; напротив, их исчезновение или насиль­ственное выведение влечет за собою прекращение вода. Ограничимся одной иллюстрацией: «Есть поверье, что всех, до одного, тараканов нельзя вывести из дома. В каждом доме есть тараканья матка (=таракан, ростом с ягненка). Если вывести приговором из до­ма тараканью матку, то вскоре перемрет вся скотина в этом доме» ([Тенишевский архив, № 339]: 33 — Вологодская губ., Тотемский у., дд. Брусеница, Монастыри). Пример интересен тем, что в нем в ка­честве единицы измерения, своеобразного модуля или точки отсчета выступает рост домашнего животного, ягненка (ср., однако: И большой таракан не мерину чета [Даль 1912—1914, IV: 724]; там же загадки о таракане: Бежит бык о шести ног: сам без копыт, хо­дит, не стучит?, Черен, да не ворон, рогат, да не бык, шесть ног без копыт?).

В семантическом отношении звезды, хлеб (в особенности в виде необработанного зерна, и далее, горох, бобы и проч.) и насек о - мые (муравьи, осы и тараканы прежде всего), а также вода (в частности, в таких «дискретных» состояниях, как снег, дождь и р о - с а, ср. роль росы в весенней егорьевской и купальской обрядности, связанной со скотоводством), выступают в славянской продуцирующей магии как трансформации одного и того же начала, ассоциированного с представлением о неисчислимости соответствующих объектов. Связь их между собою обнаруживается в постоянном соотнесении, в параллелизме контекстов огромного количества заговорных и примет­ных формул, эквифункциональности в различных ритуальных действи­ях, приемах и т. д.

Из заметных календарных обычаев, направленных на увеличение плодовитости скота, следует отметить магию, связанную с непочатой водой на Богоявление (Водохрище) в Волынской губ.: «По окончании водосвятия все наперерыв стараются прежде других зачерпнуть освя­щенной воды, в той уверенности, что вода, почерпаемая раньше, чем успели зачерпнуть другие, действительнее... Кто первый наберет воды и даст скоту, у того скот будет размножаться и вообще хозяйство будет идти лучше» ([Чубинский 1872—1878, III: 3] — Владимирский у., с. Могильна), — а также праздник Волдсье (Волося) в четверг на мас­леной неделе в Слонимском у. Гродненской губ. (см.: [Шейн 1887— 1902, 1 (1): 122; Крестьянин 1907: 17; Романов 1911-1912, 1: 35—36]). В Смоленской губ. известна обетная варка пива (так назы­ваемые оброки), приурочиваемая «к какому-либо небольшому праздни­ку» (наряду с почти обязательными Покровщиной, Михайловщиной, Николъщиной, Ягоръевщиной), в том случае, если не ведется скот (см.:   [Добровольский 1891 — 1903: 692] — Поречский и др. уу.);

ср. так называемые обещания Миколе и Илье в Варнавинском у. Костромской губ., подробнейшим образом описанные Г. К. Завойко [Завойко 1917: 9—16]: по обещанию, в назначенный день (19 июля, канун Ильина дня, или за неделю перед заговеньем на Филиппов пост, на который приходится Никола) режется заранее выбранное откорм­ленное животное и лучшая часть мяса жертвуется в церковь; Миколе обычно обещают бычка или телку, а Илье — овцу, барана или чаще ягненка: «Бык Миколе, а баран Илье, говорят крестьяне» [там же: 14] [6]. Наряду с календарными жертвоприношениями и оброками, «чтобы скотинка хорошо водилась, существует обычай нести доброволь­ные посты, напр., в течение недели перед Покровом» ([Тенишевский архив, № 1623: 21] — Смоленская губ., Юхновский у.).

Из календарных обычаев, способствующих ведению скота, следует особо отметить группу приемов и запретов, связанных с вывозкой навоза из хлева: «При вывозе навоза с овчарника кто зачищает, требует у хозяйки яиц, чтоб овечки велись» ([Тенишевский архив, № 1450: 20] — Смоленская губ., Рославльский у., корр. В. Н. Добро­вольский); •«После того, как навоз со двора выкидают вилами, двор нельзя заскребать лопатой или заступом: всю скотину со двора выскребешь» ([Тенишевский архив, № 834: 17] — Новгородская губ., Череповецкий у.). Закапывание в навоз рогов и костей как залог плодовитости скота (см. ниже) и опасность истребления стада путем выскребания навоза находятся, очевидно, в прямой зависимости одно от другого.

«Для того, чтобы велись лошади, вколачивают осиновый кол в стойле лошади после того, как вывозят навоз, а для того чтобы ве­лись овцы зарывают зуб от бороны» ([КНСХ, № 258] — Костро­мская губ., Галичский у.). «Чтобы велась скотина наблюдается (на­саждение?) репейника во дворе во всех 4 углах после вывоза на­воза летом» ([КНСХ, № 316] — Галичский у.). И репейник (черто­полох, дедовник, мордвинник и т. д.), и осиновый кол, и борона в последних случаях выступают в менее обычной (вторичной) для них магической функции: прежде всего они используются как апотропеиче- ские средства — с целью предохранения скота от порчи домовыми, ведьмами и др. Продуцирующая функция бороны[7] видна в укра­инских поверьях: «Шоб водились свині, украдь у степу борону и поло­жи на хліб, — то так и сипнуть поросята» ([Чубинский 1872—1878, I: 50] — Екатеринославская губ.. Новомосковский у.; «хліб» — по-види­мому, описка — вместо «хлів»); здесь, помимо благотворных качеств самой бороны, существенно то, что она должна быть украденной. По распространенному у восточных славян поверью, кража благопри­ятствует плодородию и.

Интересным представляется редкое использование во время вывозки навоза в качестве средства доія увеличения плодовитости овец елки: «Для того, чтобы велись овцы, и было побольше ягнят, находят в лесу маленькую елочку, без всяких отростков, и после того, как вывозят навоз, эту елочку втыкают во дворе, в землю, после этого ведутся луч­ше овцы и бывает больше ягнят» ([КНСХ, № 193] — Костром­ская губ., Буйский у., Троицкая вол., д. Волково). Возможно, что с другими предметами, использующимися в связи с вывозкой навоза (осиновый кол, зубья бороны, репейник — ср. его диалектные назва- ния брянск., псковск. дед колючий, латв. старожильч. дед колкий и т. п. — [СРНГ, VII: 328]), елку, точнее, хвою, объединяет признак остроты, колючести, что чрезвычайно характерно для всякого рода апотропеев. Следовательно, и в этом случае присутствует изменение се­мантической функции ритуала и ритуального предмета от апотропеиче- ской к продуцирующей.

*

* *

Чрезвычайно многообразна и труднообозрима некалендарная магия восточных славян, преследующая своею целью увеличение плодовитос­ти домашних животных (частично материал некалендарных обрядов затронут выше).

С возможным воздействием на ведение скотины связывается опи­санный Д. К. Зелениным севернорусский обычай навешивания сношен­ной обуви под стрехой: «Изношенные лапти в большом количестве привешивают под клюками у крыш скотных дворов на лицевую сторо­ну для того, чтобы скотина всякая велась» ([Зеленин 1914—1916, I: 402] — Вятская губ., Нолинский у.); «Если у хозяина навешено много „отопков“, т. е. старых лаптей, около двора (навешивают до воза и более), то и скота будет много; если же лапти эти, отгнив, отпадут, и скот пройдет около их, то бывает тяжело и ему» ([Зеленин 1914— 1916, 1: 412] — Вятская губ., Котельничский у., на границе с Вологод­ской губ.). Подробнее см.: [Зеленин 1913]. Первоначальная семантика этого приема, вероятно, апотропеического характера: в ответах на вопрос 25 анкеты КНСХ «Верят ли в домового и что делают, чтобы он не портил скотину?» указывается: «...Вешают худые лапти на дворе» ([№ 1069] — Нерехтский у.), «...B домового вера жива. Чтобы он не портил скотину вешают Бога, состоящего из худого лаптя, разбитого горшка, в лапоть кладут куриный помет и приговаривают: „Вот тебе дедушка Бог, ему молися, а над скотиной не дурися“» ([№ 1204] — там же) и т. п.

Целый ряд магических приемов, предписаний, табу и примет связан с постройкой хлева и, шире, вообще дома и двора, причем семиоти­чески значимым может оказаться любой из элементов этого события. Оценке с точки зрения будущего вода скотины подвергается и место, выбираемое для постройки (ср.: «Если где был сад, да он вырублен, то на этом месте не стройся: скот не будет вестись» [Тенишевский архив, № 1540: 17] — Смоленская губ., Вельский или Рославльский у.; «Нельзя двор ставить на том месте, где была русская печь, иначе скотина будет па­дать» [В. Л. 1901: 173] — Ярославская губ.), и время строительства («Хлев никогда не строят „на ущербе“ луны, чтобы скотина не помирала» [Архив ГО, разр. 7, оп. 1, № 104: 22] — Вологодская губ., Вельский у.), и используемый строительный материал («Дерево из мельничной постройки можно употреблять только на помещения для свиней: свиньи в таких помещениях бывают плодовиты, как крысы, а чорт в эти помеще­ния не переходит, так как он боится свиней» [Булашев 1909: 190] — Подольская губ., Ушицкийу.; источник— [Чубинский 1872—1878, I: 104]) и т. д. Производительную семантику, наряду с апотропеической, имеет прием подкладывания во время строительства овечьей шерсти — под матицу ([Тенишевский архив, № 1020: 11] — Орловская губ., Кара- чевский у.: «для того, чтобы овцы водились») или под один из углов пост­ройки ([Тенишевский архив, „N0 1633: 6] — Смоленская губ., Пореч ский у.). Иногда (в том же регионе — западная зона южнорусской территории) овечья шерсть заменяется («кодируется») в строительных обрядах шерстью кошки или собаки: «Многие из местных крестьян за­капывают под основание жилища живых животных (кошку, собаку) с тою шерстью, с какою желательно иметь скотину» ([Тенишевский ар­хив, № 509: 11] — Калужская губ., Жиздринский у., с. Подбужье). В данных случаях, по-видимому, мы сталкиваемся с изменением семан­тики первоначального обряда «строительной жертвы», широко извест­ного у многих народов [8] (то есть компенсационная функция «строи­тельной жертвы» сменяется продуцирующей функцией, и обряд приоб­ретает хозяйственную ориентацию).

Любопытным образом трансформировались представления, связан­ные со «строительной жертвой» (некогда, как предполагается, человече­ской), в приемах провоцирования вода скота при переселении в новый дом в костромских ритуалах: «При переходе в новое место жительства, хозяин в 12 ч. ночи идет на кладбище и берет черепок от горшков, ко­торыми обмывают покойников, насыпает в его земли со свежей могилы, идет домой, и дома обсыпает этой землей кругом двора без молитвы, чтобы велся скот, а черепок относит обратно на клад­бище» ([КНСХ, № 1071] — Нерехтский у., Борисоглебская вол., с. Улошпань). Возможно, однако, что в этом ритуале обнаруживается «элементарная» связь продуцирующей магии с культом предков (само установление такой «связи», на наш взгляд, ровным счетом ни­чего не объясняет), отразившимся в сходном ритуале, записанном в Буйском у. Костромской губ. (необходимо иметь в виду, что упоминае­мый в описании голбец, так же как и подпечек, — место обитания до­мового, который теснейшим образом связан с предками, геяр. покойни­ками): «Для того чтоб велись коровы, берут в голбце (под­вал) земли, что захватится в горсть, ни меньше, ни больше, затем эту землю носят к знахарке, она над ней наговаривает (что не сказы­вает), после чего ее высыпают в хлев к корове» ([КНСХ, № 197] — Троицкая вол., д. Волково).

Продолжением продуцирующих обрядов, отправляемых при строи­тельстве хлева, является закапывание овечьих и коровьих костей или рогов в углах двора или хлева: «Чтобы водилась скотина и был от нее хороший приплод, кладут в каждый угол на дворе по коровьему и овечье­му рогу; при этом говорят: „Косточкам на нетление, скотинушке на при­плод и ведение“» ([Тенишевский архив, № 1836: 6—7] — Ярослав­ская губ.; первоначальный смысл заговора, вероятно, состоял в утвержде­нии: когда истлеют эти кости, тогда у меня в хозяйстве переведется скоти­на); «Кости овечьей головы и ног носят в хлев, где стоят овцы, „чтобы ов­цы лучше водились“» ([Тенишевский архив, №834: 17] — Новгород­ская губ., Череповецкий у.); «Чтобы овцы велись, закапывают в хлеве ла- дышки (= лодыжки. — Л. Ж.) от овец же» ([КНСХ, № 103] — Костром­ская губ., Буйскийу.). Ср.: «Кобылья голова (костяк)... втыкать на кол во дворе или на углу постройки конский череп, чтобы „велось"* ([Потебня 1890: 122] — Харьковская губ., с. Кочеток). Неоднократны упоминания в качестве средства, способствующего плодовитости до­машнего скота, когтей или черепа медведя: «Некоторые хо­зяева с. Данькова, в старину, вешали на углах хлева или конюшни различные амулеты: медвежью шерсть, медвежьи когти, головы, для того, чтобы скот велся хорошо, был сыт и гладок, чужого глаза и на- сыльных домовиков не боялся. Медведники, водившие медведей в ста­рину, предлагали домохозяевам поскусть Мишку и воспользоваться его шерстью, как отличным симпатическим средством, а в замен выпра­шивали у хозяев для себя и Мишки угощения: меда и хлеба» ([Добро­вольский 1897: 378] — Смоленская губ., Смоленский у.).

По-видимому, трансформацией указанного магического закапыва­ния костей и рогов в хлеву является отмечаемое в Белорусском Поле­сье закапывание черепахи: «Закопанная у входа в сарай черепа­ха — для разведения свиней» (запись 3. В. Рубцовой — Брестская обл., Сталинский р-н, д. Хотомель) ,3.

Заслуживает внимания средство, отмеченное в Сибири: «...чтобы велся скот... колоду для корму скоту надо делать из той деревины, на которой было гнездо коршуна или вороны, только не мелкой пташки...» ([Виноградов Г. 1915а: 381] — Иркутская губ., Нижнеу- динский у.).

Довольно распространенным у восточных славян является поверье, согласно которому скот плохо ведется в том дворе, где есть кроли- к и: «У кого в дому кролики, у того лошади не будут водиться» ([Зеле­нин 1914—1916, I: 102] — Астраханская губ., Черноярский у.); «Кто держит во дворе кроликов... у того не будет разводиться (плодиться) скот» ([Булашев 1909: 437] — Харьковская губ., Старобельский у.); «Кроликов водить к раззору» ([КНСХ, № 1165] — Костромская губ., Нерехтский у.). На первый взгляд это поверье противоречит принци­пам имитативной магии, поскольку кролики являются разменным сим­волом плодовитости (ср. русск. диал. кролиха 'о женщине, которая часто рожает’: Опять эта кролиха понесла. Хакас. Краснояр. — [СРНГ, XV: 273—274]). Однако возможно, что причина отклонения от обычной магической метафорики кроется здесь в представлении о чрезмерной плодовитости кроликов, подавляющей или забираю­щей вод другой живности, подобно тому, как допустима в народных поверьях «экспроприация» чужого века (ср. двужильные лошади — букв, 'живущие дважды, за двоих’, то есть собственно двужилые, см.: [Журавлев 1988]).

В противоположность представлениям о кроликах, держание го­лубей, которые также чрезвычайно плодовиты (ср. клишированное сравнение плодятся и множатся, что голуби — [Даль 1912—1914, I: 914]), считается полезным: «Если держать голубей, то, говорят, легче скоту и не будет падежа» ([КНСХ, № 418] — Костромская губ., Га- личский у.). Параллелизма в поверьях о кроликах и голубях не возни­кает, вероятно, благодаря имеющим истоки в христианской символике положительным коннотациям представлений о голубях.

В костромской анкете «Культ и Народное Сельское Хозяйство» весь­ма нередки указания на то, что воду скота способствует содержание в хлеву козла ([КНСХ, №№ 1051, 1123, 1124, 1132, 1217, 1231, 1234 и др.] — преимущественно Нерехтский у.); обычная функция козла в хлеву, особенно при лошадях, — апотропеическая: удержание домового от бесчинств по отношению к домашнему скоту (ср.: [Макси­мов 1955: 309]).

Трансформацией апотропеического средства в продуцирующее сле­дует, по-видимому, объяснять и календарно закрепленное использова­ние медвежьего черепа: «Приметы для воду скота. Если хочет <так!> скота много держать, то медвежью голову пронеси сквозь скот, на Иванов день до солнца, и вкопай среди двора и скот будет вестись» [Забылин 1880: 186].

Немаловажной для ведения овец представляется их порода, ср.: «...овец нельзя держать разной породы» ([КНСХ, №1038] — Нерехт­ский у.).

Очень существенно для ряда местностей (приводимые ниже приме­ры — из материалов КНСХ по Буйскому уезду) количество овец, ос­тавляемых на зиму: «Для мелкой скотины такая примета. Для одного хозяина подошли четные числа, и он держит скотины только чет­ное, 2, 4, 6, а 3, 5 ни за что держать не будет, а у другого, совер­шенно наоборот, — только нечетные» ([№ 25] — Воскресен­ская вол.); «Чтобы овцы плодились, то в зиму нужно пускать чет­ное или нечетное число их по четному или нечетному числу половиц в доме» ([№ 26] — там же); «В некоторых до­мах верят в то, что нельзя держать нечетное число овец» ([№ 89] — Ильинская-на-Шаче вол.); «Скотину некоторые держат определенное количество а более или менее не ко двору» ([№ 204] — Троиц­кая вол.) и т. п.

Одну из своих статей И. В. Костоловский посвятил народному по­верью о бесплодии близнецов, вернее, одного из них, более слабого, причем это поверье распространяется и на скот и на людей, и как на однополых близнецов, так и на разнополых: «Думали по осене пустить в племя телушку, да забоялись: двойнишная у нас телушка-то, не бу­дет и телят-то носить». «К непутявому ноне мы к быку-то корову води­ли (т. е. для случки), да и осталась яловкой; бык-то, видно, двойниш ной, ну и не путной» ([Костоловский 1911: 499] — Ярославская губ., Рыбинский, Мышкинский, Угличский уу.).

В соответствии с общим поверьем об удачливости косоглазых (ср.: Косые счастливы [Даль 1912—1914, II: 444]), считается, что •«...если в дому имеется косой человек на глаза, то хорошо водятся ов­цы» ([КНСХ, № 1129] — Нерехтский у.).

Ряд предписаний, направленных на увеличение плодовитости скота, связан с повседневной и праздничной едою: «Мясо должно всегда ре­зать крупными кусками, чтобы скотина крупней родилась» ([Архив Шейна, № 159: 50] — Калужская губ.); «Чтобы овцы приносили больше ярушек, то приготовленное из заколотой овцы кушанье дают сперва поесть малым ребятишкам, а затем уже начинают есть и взрос­лые» ([Завойко 1914: 124] — Владимирская губ., Вязниковский у.; последовательность от малых детей к взрослым прозрачно соотносится с идеей роста, возрастания, весьма существенной для хозяйственной магии и лежащих в ее основе поверий); в Пинском уезде на Новый год «за ужином едят хлеб, стараясь не делать крошек; в противном случае не будут водиться овцы» [Булгаковский 1890: 184]. В костром­ских материалах зафиксирован магический прием имитативного воз­действия на пол будущего приплода, также связанный с едою: «Для то­го чтобы родились больше овечки<,> от первого ягненка почки дают есть девочкам» ([КНСХ, № 1266] — Солигаличский у.).

Вообще те или иные способы различных повседневных действий и бытовых отправлений довольно "активно ассоциируются с возможнос­тью положительного или негативного влияния на состояние вода до­машних животных, например, в Житомирском уезде рекомендуется «не высыпать сажи, где ходит скот, „бо не буде плоду“» ([Боцянов- ский 1895: 503]; то же отмечается в Малоритском р-не Брест­ской обл. — собств. записи в сс. Радеж, Орехово и др.). Одно и то же действие может и предписываться, и табуироваться: «Чтоб свиньи во­дились, надо обуваться и одеваться на постели» ([Яковлев 1905: 179] — Воронежская губ., Острогожский у.); почти то же на Пинщи- не, с оговоркой о календарной закрепленности приема: «В новый год мужчины обуваются на печке в том убеждении, что будут водиться свиньи» [Булгаковский 1890: 184]; однако в Гродненской губ. это за­прещается: «Сидя на печке не обуваются, чтобы свиньи не околевали» ([Романов 1911—1912, 1: 69] — Слонимский у.). Имея в виду', 'что печь часто символизирует продуцирующее начало (см. стр. 79 настоя­щей работы), можно предположить, что табу в данном случае вторич­но и представляет собою результат «энантиосемичного» развития маги­ческого приема-предписания.

Так же как продуцирующая магия общего характера, то есть ма­гия, представляющая собою провоцирование вода вообще, разнообраз­на и богата у восточных славян окказиональная магия, непосредствен­но связанная с получением приплода от конкретного животного. Здесь следует выделять магические действия, связанные со случкой: приме­ты, замечаемые во время непраздности коровы, кобылы и т. д. и по­зволяющие судить о поле, масти будущего приплода, времени его появ­ления на свет и т. п.; магию, связанную с собственно отелом (ожере- бом и т. д.), и, наконец, ритуалы, исполняемые после отела (ожереба и т. д.) и призванные обезопасить разрешившееся животное и его по­томство от влияния недобрых сил.

Магические действия, к которым прибегают перед случкой для того, чтобы это предприятие имело успех, часто являются имитативными и вы­глядят как «метафора» акта, результатом которого будет зачатие плода: «Чтобы корова скорее сошлась с быком, ей нужно дать хлеба с солью неп­ременно сквозь изгородь» ([Никифоровский 1897: 147] — Витеб­ская губ., Полоцкий у.); «Когда и после нескольких случек корова остает­ся яловкой, значит, она когда-нибудь ударена коромыслом или же „вициный“ (перекрученным прутом)». Единственным разрешающим неплодие средством почитается следующее: по окончании посадки хлеба в печь нужно «соскрёсць» хлебную лопату и, смешав „ поскрёбки ” с солью, дать корове съесть, но не с рук, а бросив чрез дверную петлю, и тотчас же „вести корову до быка“» [там же].

Очень часто в магии, приуроченной к случке домашних животных, фигурирует мотив завязывания узла.

Во многих местах успешность случки обеспечивается манипуляция­ми с веревкой, на которой вели корову к быку: «Если корова приведе­на к быку из другого стада, то для той же цели приведший опоясыва­ется „моторком“, на кагором вел корову» ([Никифоровский 1897: 147] — Витебская губ., Полоцкий у.), ср. галицийский обычай: «АЬу кгоуа га ]е<іпут /.асіюсіет ІиЬ ро кііки віапочуіепіасії vreszcie вц' о(іро- 1оуа1а, гоЬЦ па Іут рочугогки, па кіогут ^ сіо vofu рптасігопо, З


w^zly» [Сьвентек 1905: 380]. В Малоритском р-не Брестской обл. нами записаны такие приемы, благоприятствующие «взятию» коровы: «Шну­рок (з?ejacKy) од мішка нав]азаты на рогы і весты до быка» либо по­гонять этим шнурком (с. Радеж); «Когда ведут корову к быку, берут завяску от мешка, навязывают на рога, после случки снимают и снова завязывают ею мешок» (с. Олтуш). Магическое использование санной завертки (веревочная и т. д. петля для прикрепления к саням огло­бель) отмечается в Нижнеудинском у. Иркутской губ.: «Взяться не может корова. „Когда корова долго бегается, но не может взяться (ну, забеременеть!), старухи учили поскрести завер (т ) ку от са­ней — веревошну ли, из прутьев ли, все равно — и наскрёбыши скор­мить с хлебом корове“ [9]. Еще лучше, если удается воспользоваться случайно найденной[10] заверткой...» [Виноградов Г. 1915а: 383].

К объяснению мотива завязывания узла ср. такие лексемы, как русск. завязать(ся) 'начать(ся)’, завязка — по характерному толкова­нию Даля— 'основная причина, пружина действий...’ [Даль 1912—1914, I: 1482], завязь 'Fruchtansatz’, далее (любовная) связь, союз, (брачные) узы и т. д., а применительно непосредственно к жи­вотным — вязка 'случка’ [Даль 1912—1914, 1: 827]; еще ср. путаться (с кем-л.) 'иметь любовные связи’, плестись (с кем-либо) 'иметь ин­тимную связь’ ([СРНГ, XXVII: 119] — колымск.); супруг и запря­гать, упряжь и т. д.

К мотиву завязывания узла в магии при случке примыкают т к а - ческие ассоциации: «Корову к быку гонят через нита, разложен­ные на пороге хлева (сарая)» (собств. запись — с. Олтуш).

В ряде мест в Полесье корову к быку гонят свяченой вербой (как при первом выгоне в Юрьев день), но лучшим средством считается гнать корову палкой, застрявшей в ветвях плодового дерева (Брестская обл., Малоритский р-н, сс. Радеж, Олтуш);


«Есть палка на груше, которая там зимуе. От зними эту палку, по-пуд коровою пройми — она там побигае» (Гомельская обл., Лельчиц- кий р-н, д. Стодоличи, запись А. Л. Топоркова, 1980 г.).

Иногда при сопровождении коровы на случку предписывается хра­нить молчание: «Корову ведешь случать — ни с кем не разгова­риваешь. Одна в рукавицах ходила, и спичка в зубах. Не здороваться даже» ([Адоньева, Овчинникова 1993: 39] — Архангельская обл., Ви- ноградовский р-н, д. Малая Горка): «...иначе не пойдет» [там же: 40]. В данном случае молчание — одно из средств избежать нежелательных контактов, в том числе словесных, могущих оказать неблагоприятное влияние на исход предприятия. Нежелание физических контактов с посторонним человеком, который может стать вольным или невольным вредителем, а также соприкосновения с потенциально опасным предме­том, заметно и в использовании рукавиц.

Существенную роль в действиях перед случкой играет контактная, •«метонимическая» магия, призванная обеспечить зачатие: «Перед случ­кой насыпать овса беременной женщине в подол и дать этого овса кобыле» ([Тенишевский архив, № 856: 6] — Орловская губ., Волховский у.); «...заставляют беременную женщину покормить нежеребую кобылу овсом из передней полы рубашки, и потом сажают на кобылу жеребца...» [Тейльс 1915: 22]; ср.: «Чтобы свинья помногу поросят давала, надобно, чтобы ее кормила из своего подо­ла женщина, часто рожающая» ([Архив Шейна, № 159: 51] — Калужская губ.; ср. упоминания кормления коровы из подола с целью воздействия, на ее плодовитость в работах: [Соколова 1979: 182—183; Дурасов 1988: 100]). В Вязниковском у. Владимирской губ. «„чтобы скотина обошлась скорее“ (например, корова с бычком погуляла), хо­зяйки, выгоняя скотину, „с рогов до самых до пяток трут грязной ру­бахой“ (трижды), т. е. той рубахой, в которой хозяйка „спа­ла с мужиком“ (мужем). Затем повойником[11] со своей голо­вы „хлыщут скотину“, приговаривая: „поди, поди — Бог с тобой! По­ди — Бог с тобой!“» [Завойко 1914]. Заслуживает интереса прием «ме­тонимической» магии, отмеченный в материалах КНСХ: для непразд- носги животного «из пизды во(ло)сок вытер (гивают), запекают и да­ют» скотине ([№ 277] — Костромская губ., Галичский у., Говеновская вол., д. Большое Шильяково).

Иногда во время случки прибегают к действиям, направленным на по­лучение приплода желаемой масти[12]. В Волховском у. Орловской губ. отмечается, например, что «следует во время случки, в момент ]асиі5 ее ті пй провести перед жеребцом кобылу той же масти, какой желают иметь жеребенка» [Тенишевский архив, № 956: 7]. В с. Олтуш Брестской обл. нами записано такое средство: «Чтобы поросята были пестрыми, берут черную палку, вырезают местами ножом кору, чтобы палка была пест­рой, и этой палкой гонят свинью к храку».

Когда корова, кобыла, овца и т. д. возьмется 'понесет, перестанет яловеть’, наступает период, насыщенный многоразличными табу, убере­гающими самку и плод от всяких возможных несчастий. Например: «За­гоняя в хлев поросную свинью, нельзя бить ее, иначе свинья съест своих поросят» ([Никифоровский 1897: 157] — Витебская губ., Витебский у.); «Кошек нельзя возить на затяжелевшей (жеребной) кобыле, „бо кобила скине лоша“» ([Абрамов 1913: 380] — Волынская губ., Новоград-Волын- скийу.); «Когда едешь на затяжелевшей (жеребной) кобыле в дорогу и порвется заверта, то завершу не надо бросать, а то волк жеребенка съест» ([Тенишевский архив, № 1618: 21] — Смоленская губ., Краснин- скийу.). На период беременности самки домашнего животного, преиму­щественно коровы и овцы, приходится большое число запретов в опреде­ленные дни народного календаря, чаще всего зимние, производить обыч­ные домашние работы — прясть, шить, развешивать белье, вить верев­ки, гнуть обода и т. д. — во избежание уродства будущего приплода. Боль­шую коллекцию такого рода запретов собрал Е. Романов (см. [Романов 1911 — 1912, 1: 40, 41, 66, 69, 71, 80] — Гродненская губ.; Брестский, Вельский, Слонимский уу.). Из наших записей: «От Роздва до Креще­ния нельзя шить иголкой: телята, ягнята, поросята будут слепые»; «Тогда же нельзя прясть (вічку крутыты) — скотина крутиться бу­дет» (с. Олтуш Малоритского р-на Брестской обл.).

Однако основное внимание хозяина затяжелевшего животного на­правляется не столько на ненарушение тех или иных запретов, сколько на поиск примет, по которым можно было бы определить пол теленка или жеребенка, его масть и т. д. Так, например, замечают, что если во вторую половину беременности кобыла подтягивает брюхо кверху, родится кобылка, опускает книзу — жеребчик ([Костоловский 19016:

136] — Ярославская губ., Рыбинский у.; то же — [Архив ГО, разр. 47, оп. 1, № 49: 26]); если во время «вымнования» 18 больше правая сторона вымени — родится жеребчик, левая— кобылка [там же]. Если первая примета имеет под собой, по-видимому, реальные хозяйственные и биоло­гические основания, то вторая — результат мифологического соотнесения 'правого’ с 'Мужским’, 'левого’ с 'женским’. Не лишено интереса выясне­ние связи иных пространственных и темпоральных координат с категори­ями 'мужской’ : 'женский’. Если корова лижет себя по направлению к го­лове ('вперед’), она отелится бычком, к хвосту ('назад’) — телкою ([Ни- кифоровский 1897: 147] — Витебская губ.); лижет спину ('верх’) — быч­ком, бока ('низ’?) — телкою [там же] — Полоцкий у.). Если корова «обошлась» (пыходйлыся) с быком утром— будет бычок, после полдня — телка [там же]. В Полесье пол приплода угадывается по дню случки: если корову случали в среду — будет телка, в четверг — бычок (собств. запись — с. Радеж), объяснение чему следует искать либо в соответствии пола будущего теленка грамматическому роду наименова­ния дня недели (так в д. Орехово Малоритского р-на), либо в чет­ности / нечетности соответствующего дня: нечет отождествляет­ся с женским полом, чет — с мужским.

В Воронежской губ. считается, что если у стельной коровы хвост за­кручивается «веревочкой» — к бычку, а растрепывается — к телке ([Яков­лев 1905: 142, 167] — Острогожский у.). О поле будущего теленка в Бело­руссии (и у западных славян, см. Календарные обычаи 1973: 208) судят по полу того, кто придет в дом первым в тот или иной зимний праздник: «На Новый год, на Рождество если мужчина первым придет в дом, то ко­рова вродытъ быка, если женщина — то тёлку» (запись А. В. Гуры в с. Олтуш). Аналогичные гадания приурочиваются к окончанию тканья: «Як дотыкають, гадають: ципок ('часть ткацкого приспособления’, см. [Трубачев 1966: 133]) упадэ, хватае, бижэ на вулыцю: як баба — то доч, як мужык — то сын; гаже коровою» (собств. запись — с. Радеж). Зимние гадания в Полесье распространяются и на масть теленка: «На щодрыка» (щедреца) какую найдешь лапину, такой цвет будет у теленка» (запись

В. Рубцовой — Брестская обл., Сталинский р-н, д. Хотомель).

Иногда фиксируются приметы, позволяющие предугадать время оте­ла в пределах суток: «Если скотина ложится головою на восход, то (телиться. — А. Ж.) будет днем, а на запад, то ночью» ([КНСХ, № 1091] — Костромская губ., Нерехтский у.); «Если стельная корова лежит головой на север, отелится ночью, на юг — днем» ([Голубых 1930: 285] — Оренбургская губ., казаки); «Если корову последний раз перед отелом подоят утром, она отелится утром» [там же].

Кроме замечания примет, в период стельности коровы возможны и магические действия: «Чтобы стельная корова принесла телку (не быч­ка ), хозяйка едет доить ее в последний раз верхом на сковород­нике» [Даль 1957: 944], вероятно, потому, что сковородник — ис­ключительно женское орудие.

Самый день отела (ожереба) рассматривается в народных представ­лениях как момент чрезвычайно важный. В некоторых местностях су­ществует распределение ролей между хозяином и хозяйкой в зависи­мости от вида животного: «За коровами, когда они телятся, ухажива­ют женщины, а за лошадьми мужчины» ([Тенишевский архив, № 1131: 3] — Орловская губ., Волховский у.; собств. запись — Калуж­ская обл., Жиздринский р-н). В Пошехонскому. Ярославской губ. 'женщина, помогающая при отеле коровы’, носит наименование коро въя кума [СРНГ, XIV: 351].

В Закарпатье корове перед отелом дают мед [Богатырев 1971а: 201]. В Пензенской губ. «...корову, готовящуюся телиться, кормят на­ворованным сеном, чтобы и отелилась благополучно и молоко да­вала хорошее» ([Тенишевский архив, №1374: 56] — Пензенский у.). В Полесье корову при отеле кормят сеном с рождественского сгола или дают ей ёрицю 'яровую рожь’ (записи О. А. Терновской — Волынская обл., Ратновский р-н). Все это призвано облегчить корове растёл.

На юго-западе великорусской зоны распространено применяемое для облегчения тёла ритуальное надевание на рога корове женского голов­ного убора— платка, шали, повойника ([Тенишевский архив, № 1131: 3] — Орловская губ., Волховский у.). В. Н. Добровольский упоминает применяемый таким же образом мяшок 'наметку’ в случае теления пярвостинки 'первотельной коровы’ ([Добровольский 1891—1903, 111: 52]— Смоленская губ.). В Жиздринском у. Калуж­ской губ. «покрышка», надеваемая на голову коровы, специально изготов­ляется «из той части холста, в которой при тканьи его образуется много узлов. Эго выражает желание хозяев, чтобы телка (данный обряд проделывается и здесь с дровкой 'первотельной коровой’. — А. Ж.) те-

 

лилась постоянно» ([Тенишевский архив, № 509: 12] — с. Подбужье). Существенным с семантической стороны моментом, помимо принад­лежности платка к женской одежде, является здесь мотив 'завязы­вания узла’, как бы призванного «привязать» данное состояние (разре­шение от бремени) к корове раз и навсегда, обеспечить вод и плодови­тость впредь. Ср. в сходном смоленском обычае: «Когда корова телит­ся, отрежут узлы от холста на обшивку, т. е. отрежут узенькую те­семочку, и завязывают корову молодухой, и до тех пор корова носит тесемочку, пока она развяжется...» ([Тенишевский архив, № 1540: 13] — Ельнинский у., корр. В. Н. Добровольский).

Эти же обряды (или схожие) исполняются и после отела: «Если отелится первый раз корова, то хозяйка отрывает нижний (!) рубец своей рубашки и обматывает вокруг рогов коровы» ([Чубинский 1872—1878, III: 257] — Украина); «Когда у нас корова первым телком отелится, бабы оторвут что, да ей на рога и повесют: это зна­чит — молодую в сорочку наденут» ([Тенишевский архив, № 1379: 17] — Пензенская губ., Пензенский у., ср. приведенное выше из запи­сей Добровольского фразеологическое выражение завязывать корову молодухой); в Новогрудском у. Минской губ. отелившуюся корову по­ят специальным отваром, «предварительно накрывши ее каким-нибудь платьем» [Крачковский 1874: 197]. Подобные ритуалы известны и в Костромской губ.: «Если корова отелилась в первый раз, хозяй­ка... навязывает на рога, от зачинального (!) конца, полотна» ([Тенишевский архив, № 572: 15] — Ветлужский у.). Многочислен­ные записи обычая повязывания на рога отелившейся корове куска по­лотна, оторванного от подола хозяйкиной рубахи, сделаны участника­ми Полесской экспедиции 1980 г. (Черниговская обл., Городнянский, Репкинский, Черниговский р-ны).

Некоторые магические приемы, облегчающие корове теление, явля­ются имитативными: «Когда телится корова, для прекращения мук ея за­ставляют пролезть кого-либо из детей женского пола под во­ротами19...» ([Тенишевский архив, № 523: 10] — Калужская губ.,

Калужский у.; пол ребенка, участвующего в этом обрядовом акте, ве­роятно, связан с желанием хозяев иметь приплод того же пола, то есть телушку); «В том случае, если корова не может долго растелиться, ухаживающая за нею распускает свою косу...» ([Тенишевский архив, № 1788: 15] — Ярославская губ., Пошехонский у.). Аналогич­ные приемы известны в «человеческой» родильной магии.

Из вербальных магических приемов, используемых в момент отела, отметим приговор, записанный Л. В. Зубовой в д. Хоробичи Городнян- ского р-на Черниговской обл. (аналогичные тексты фиксируются и в других деревнях): «Святый Мартин, расширй на аршйн; святый Нёс- тер, извужь на пёрстень».

Большой интерес представляет вербальная магия, связанная с око­том овцы, в виде диалогического заговора: «Когда овца котится, выбе­гают на дорогу, и, при встрече с первым проезжим произносят следую­щий приговор: — Палявёц, палявёц, ти и ость у тибе жонка? — „Иость“. — Ни люби своей жонки, штоб наша авечка любила ягненка, или: — Здароу, дядь. — „Здароу“. — Дядь, ти любиш ты свою жон- ку? — „Да люблю“. — Няруш Бох дает, штоб мая авечка ягнёначка так любила» ([Добровольский 1891 — 1903, III:   69] — Смолен­

ская губ.). О жанре ритуала-диалога в славянских языческих культу­рах специально см.: [Толстой 1979; Толстой 1984]; от «классического» диалогического ритуала приемы, аналогичные записанному В. Н. До­бровольским и напоминающие ситуационную стратегию гаданий, отли­чаются тем, что магические цели преследуются лишь одним из участни­ков диалога, а второй партнер вовлекается в него как осознанно слу­чайная фигура.

Прием и осмотр новорожденного теленка сопровождается действия­ми, обеспечивающими последующее рождение у этой коровы телок (не бычков): «Когда отелится корова первостенка, то на место, где найдут теленка, вторкивают иголку, чтобы корова все телила телок» ([Тени­шевский архив, № 1642: 12] — Смоленская губ., Поречский у.). В особенности в этом случае распространена вербальная магия, оберега­ющая приплод от сглаза и порчи: [13] ([Шнайдер 1906—1907, XIII: 116] — Западная Украина, с. Печенежин); «Когда отелится корова (большею частью коровы телятся зимой, о святках), хозяйка первым делом при входе во двор прикусывает зубами конец платка для того, чтобы „не попритчилось“, т. е. чтобы корова доила

как быть следует и чтобы не пропал теленочек, читая при этом: „чур, мои думы; чур мои помышления от крови, от плоти и духа моего“» ([Тенишевский архив, № 224: 4]   — Вологодская губ., Николь­

ский у.). Опасность сглазить приплод в этот момент чрезвычайно вы­сока (ср.: «Когда свинья опоросится, то не должно на эту семью смот­реть дурным глазом (глазам? — А. Ж.), иначе свинья пережрет всех поросят» [Забылин 1880: 276]), чем и объясняется многочисленность приурочиваемых к этому времени запретов. Любопытное средство про­тив нечаянного сглаза записано нами в с. Радеж Брестской обл.: «Если не знаешь, какой у тебя глаз, хороший или плохой, нужно перед тем, как посмотреть на ребенка, теленка и т. д., посмотреть на свои ног­ти (пазуры)>>.

Исключительно интересен редкий вербальный оберег, находящий отчасти соответствие в древнерусских [14] обычаях нарекать детей имена­ми-апотропеями типа Немил, Нехорош, Дурак и т. п.: «Когда родит­ся теленок, все семейство идет в хлев и, при виде теленка, говорит: „Тьфу, тьфу, куры умарали!” и в заключение плюет: теленок не бу­дет бояться уроков» ([Крачковский 1874: 205] — Минская губ., Но- вогрудский у.). Еще более яркая форма этого вербального оберега — прямое «межвидовое» переименование: «Если отелится во дворе корова или появится жеребенок, поросята, то входя в первый раз в хлев, нужно говорить три раза, переступив порог „это не теленок, а вол чонок”; те же слова говорят жеребенку и поросятам» ([Тенишевский архив, № 1718: 7] — Смоленская губ.). Функция этой словесной фор­мулы ясна — отвести «интерес» хищного зверя от приплода домашней скотины[15].

Новорожденного теленка на несколько дней или недель несут в из­бу, при этом обычно не позволяется нести его голыми руками (ср. обычай передавать оброть проданной лошади от продавца к поку­пателю непременно покрытой рукой, см. соответствующий раздел на­стоящей работы). В Вологодской губ. теленка несут в мешке ([Ар­хив ГО, разр. 7, оп. 1, № 101: 23; Иваницкий 1890: 39; Шустиков 1892: 123—124] — Кадниковский, Никольский уу,), на южной терри­тории для этого используется одежда: шуба ([Тенишевский архив, № 1020: 14] — Орловская губ., Карачевский у.: ттоб в спорину шел*), женская рубашка — чтобы обеспечить приплод телочкой ([Быт великорусских крестьян 1993: 133] — Владимирская губ, Вязников- скийу.). мужская черная рубаха ([Тенишевский архив, № 1642:

— Смоленская губ., Поречский у.: «чтобы он не боялся глазу»[16]). Часто, неся теленка в избу, его оборачивают сеном или соломой ([Яковлев 1905: 167] — Воронежская губ., Острогожский у.: «чтобы он скорее приступил к еде, не брухался и не жевал тряпок» [17]; [Тени­шевский архив, № 834: 16] — Новгородская губ., Череповецкий у.; [Тенишевский архив, № 224: 4] — Вологодская губ., Никольский у.), ср.: «когда новорожденного теленка уносят в избу, прихватывают соло­мы от последнего снопа овса для того, чтобы он жил, а не сги­нул» ([Картотека КНСХ] — Костромская губ., Солигаличский у.). В этом костромском обереге отразился в редуцированном виде северно- русский (вологодский, костромской и др.) обряд закармливания ско­та в Покров последним овсяным снопом, «чтобы скот не голодал зи­мой», «чтобы замор не брал скотину», «чтобы она не боялась зимнего холоду» и т. п. (см.: [Зеленин 1914—1916, I: 202—203, 247, 265; За- войко 1917: 17—18]; ср.: [Болонев 1978: 99] — Забайкалье).

В Пошехонском у. Ярославской'губ. считается, что новорожденного теленка нельзя переносить в избу через улицу, иначе корова убавит

удои [Тенишевский архив, № 1788: 15]. Первоначально этот запрет мотивировался, по-видимому, предосторожностями против сглаза.

Так же как в ритуалах введения в новое хозяйство купленной ско­тины, пересечение новорожденным теленком линии порога как гра­ницы дома сопровождается магическими приемами, благотворно влия­ющими на вод скота: «если не водятся телята, то, выставив из­бяную дверь вон, проносят новорожденного теленка через дверь около дверной пятки...» ([Зеленин 1914—1916, 11: 958] — Орлов­ская губ., Ливенский у.). В Волховскому. Орловской губ. перенесе­нию теленка через порог сопутствует диалогический заговор на при­плод в будущем: на каждом пороге, пока несут теленка в избу, задняя женщина бьет по голове переднюю: «Будешь телиться каждый год? — Буду. — Что отелишь? — Телушку. — Держи полушку», — и дает в ру­ки копейку-другую [Тенишевский архив, № 1092: 8—9]. В ряде случа­ев внесение теленка обставляется ритуалами, обнаруживающими бук­вальное соответствие ритуалам при вводе во двор новокупленного жи­вотного: «...раскидывают вдоль подворотка пояс и топор и пере­носят теленка в избу» ([Неуступов 1902: 246] — Вологодская губ., Кадниковский у.), ср. в костромских обычаях: «Внося в теплое поме­щение новорожденных телят — кладут под порог железный предмет» ([КНСХ, № 1346] — Солигаличский у.); обычные в заговорах и апот- ропеях ассоциации — атрибуты железа — 'твердость’, 'крепость’; ср., например, приговор, записанный в том же Кадниковском у. [По­пов Н. 1903: 361].

Общей для обрядов, связанных с приплодом, и обрядов, сопровож­дающих куплю-продажу скота, чертой является «приобщение» скота к печи или голбцу как частям дома, имеющим непосредственное от­ношение к домовому: «Принесши (теленка. — А. Ж.) в избу, ставит его пред образом на стол и трижды читает про себя: „Суседушко, доброхо- тушко, корми и люби телушечку (или бычка) “, подносит головой к устью печи и к дверям „говбца“...» ([Тенишевский архив, № 224] — Вологод­ская губ.); «...тычет рылом в печной столб и говорит: „тебе, печка, на стоянье, теленочку на доброе здоровье, сколь крепок столб, будьте так крепки телята“» ([Тенишевский архив, № 834] — Новгородская губ.); «...расти большой и будь толстый как печь» (собств. за­пись— Калужская обл., Жиздринский р-н). С небольшими формаль­ными вариациями этот прием распространен почти повсеместно. Г1 о - мело, имеющее отношение к печи, также функционирует в данной группе обрядов: «На родившихся телят считают не лишним одеть на шею веревочку снятую с помела, для того чтобы теленок был здоров» ([КНСХ, № 1346] — Солигаличский у.).

Наряду с магическими действиями, преследующими целью приоб­щение теленка к дому и к печи как средоточию его сущности, наблю­даются и ритуалы, имеющие как бы «антонимическую» направленность вовне, обращенные к опасному внешнему миру с намерением «отку­питься» от него малой жертвой: «для того, чтобы теленок не околел и оставался жить, у него срезали с хребта, лопаток, ушей и ног шерсть, затем выходили с шерстью на перекресток и бросали наотмашь через левое плечо со словами: „Сороки и вороны, вот вам от моего двора пестрака на обед, а не просите больше с моего двора вовек“» [Дурасов 1988: 105].

С точки зрения будущей плодовитости и удойности отелившейся ко­ровы важны манипуляции с плацентой (послед, место,' постеля, постелька, очистка, чьктыло, рубашка и др.). Чтобы послед вышел скорее, корову поят квасной гущей ([Тенишевский архив, № 865] — Новгородская губ., Череповецкий у.), кормят небольшим количеством ячменя ([Виноградов Г. 1915а: 384] — Иркутская губ., Нижнеудин- скийу.) или ячменным солодом ([Тенишевский архив, № 1788: 15] — Ярославская губ., Пошехонский у.). При частичном выходе последа к нему для скорейшей очистки коровы привязывают осмёток 'старый лапоть’ ([Тенишевский архив, № 1225: 4] — Орловская губ., Орлов­ский у.). Наиболее же эффективным средством считается кормление коровы закатанными в хлебе головными вшами (там же: «двенад­цать вшей»; [Виноградов Г. 19156]) или черными тараканами ([Тенишевский архив, № 1788] — Пошехонский у.).

Нельзя допускать, чтобы корова съела послед, так как вследствие этого, кроме того, что молоко будет пахнуть молозивом, у коровы, по поверью, выпадет зуб ([Тенишевский архив, № 523: 10] — Калуж­ский у.; [там же, № 1020: 14] — Орловская губ., Карачевский у.; [№ 1410: 23] — Псковская губ., Порховский у.; собств. запись — Ка­лужская обл., Жиздринский р-н); «если корова съест мкце, то она бу­дет молока мало давать — молоко з'Истъ» (собств. запись — с. Олтуш Брестской обл.).

«Место» обычно, как и в «человеческом» родильном обряде, закапы­вается — в навоз (собств. записи — Брестская обл., Малоритский р-н; Калужская обл., Жиздринский, Хвастовичский р-ны; [Федеровский 1897: 348] — Гродненская губ., Волковыский у., [КНСХ, № 1345] — Костромская обл., Солигаличский у.; [Мансикка 1912: 133] — Архан-

гельская губ., Шенкурский у.: предварительно обнеся трижды «попе­рек» корову, с заговором: «Как этот лёжит, не трехнетсе, не шевелит- се, так же бы у раба Божья корова (пеструха) не трехнулась, не ше­вельнулась (во время доения. — А. Ж.)», ср. также: [Быт великорус­ских крестьян 1993:    134] — Владимирская губ., Шуйский у.), «лу

оЬогае па тінясті, па Могет кпту Іуіпуті nogaпli яііо^» (Кайндль 1896: 204 — гуцулы: «vowczas кго\гу сіа^ wiele тіека»), в хлеву на проходе, чтобы родилась следующий раз телушка, или в другом мес­те — чтобы бычок (запись 3. В. Рубцовой — Брестская обл., Сталин­ский р-н), «в том месте, где растет хлеб» ([Тенишевский архив, № 1225: 4] — Орловская губ., Порховский у.), «на чужом поле» ([Те­нишевский архив, № 1225: 4] — Орловская губ., Орловский у.: в ос метке, который привязывался к последу для его выхода). Ср. обряды, записанные в Каргопольском р-не Архангельской обл.: «Если хозяйка успевала укараулить послед, она брала его в руки, обходила вокруг ко­ровы „против солнышка“. Затем опускала послед к ногам животного два раза, а затем ударяла им корове в лоб, говоря: „ Матушка-Буре- нушка, как ты стоишь, так и стой. С ноги на ногу не переступай, хвостиком не маши, головушкой не верти...“ Другие, обойдя с после­дом (его называли еще „половиной”) вокруг коровы, обтирали им животное, приговаривая: „Как половина лежит крепко, так и ты стой крепко“ — и ставили корову на послед. В некоторых местах этот обряд был несколько отличным: хозяйка проводила последом по хребту жи­вотного от головы до хвоста и говорила: „Буренушка, твоя бабушка стояла, твоя матушка стояла и тебе стоять наказывала. Ногами не топчи и хвостиком не маши“. Проделав так трижды, зарывала послед глубоко в землю под навоз, а затем вколачивала сверху березовый кол, говоря: „Как этот кол плотно стоит, так и ты, Буренушка, стой!“» [Дурасов 1988: 105].

В ряде случаев специально заботятся о том, чтобы послед не съе­ла собака, «иначе корова заболеет» ([Тенишевский архив, № 1020: 14] — Орловская губ., Карачевский у.; собств. запись —

д. Орехово Брестской обл.), ср.: «Послед отелившейся в первый раз коровы зарыть поглубже под тот обрубок дерева, об который колят дрова и чтобы обрубок этот никогда не уничтожался. Если к этому месту явится собака и будет отрывать закопанное, то значит было кол­довство, и если ей удается унести послед, то колдовство останется в си­ле, если же нет — то скот станет водиться...» ([Тенишевский архив, № 956: 6] — Орловская губ., Волховский у.). В Поречском у. Смо­ленской губ., напротив, «место» скармливается суке, дЛя того чтобы корова-первостенка впредь приносила телушек [Тенишевский архив, № 1642: 12]. В Нерехтском у. Костромской губ. для ведения скота послед вешается на дворе [КНСХ, № 1132], а в Калужской губ. бросается в реку или озеро со словами сколько в речке плоскуше- чек2А, столько у нашей коровушки телушечек [Архив Шейна, № 159: 51], — quomodo-формула.

Повсеместно в день, когда отелилась корова, ожеребилась кобыла и т. д., ничего нельзя давать взаймы, подавать нищему и т. п. Мо­тивировки этого запрета обычно отличаются неконкретностью («нес­частье будет», «не будет спориться»...); некоторые описания более оп­ределенны: чтобы вод не отдать ([Тенишевский архив, № 1092] — Волховский у.), «корова молока вбаве» ([Кравченко 1911: 4] — Во­лынь) , «теля буде блудяще», «теленок не будет заходить домой» ([Аб­рамов 1905: 550] — Черниговская губ., Глуховский у.; Крачковский 1874: 205 — Минская губ.).

Различные обстоятельства отела служат приметами о будущем бла­гополучии приплода и удойности коровы. Семиотическому осмыслению подвергается прежде всего время отела, в частности день народно- церковного календаря. Например, Благовещенье (25 марта) считается в этом отношении несчастливым днем: «если на Благовещенье родится теленок или поросенок, то уж от волчьих зубов не уйдет» ([Романов

1912, 1: 67] — Гродненская губ., Слонимский у.); «Если в этот день родится человек, или птица, или животное, то оно будет калекой. Полагают, что из „благовістного теляти (или „ягнята“) добра не ждати“; его поспешают зарезать» ([Чубинский 1872—1878, III: 10] — Волынская губ., Староконстантиновский у.; ср. [Гринченко 1907— 1909, IV: 253]) [18]. Следующий после Благовещенья день, 26 марта — Собор Архангела Гавриила, или Гавриил-Благовестник, также счита­ется неблагоприятным: «Все, что родится на Благовестника — не спо­ро, уродливо: Из благовестного теляти (или ягняти) добра не ждати.

Благовесте (так. — А. Ж.) яйце — болтун, или из него вылупится на­личное ципля, поэтому не кладут под наседку яиц, снесенных на Бла- говестника (малор<оссийское>)» [Ермолов 1901: 178].

Небезразличен для суеверного крестьянина и день недели, на ко­торый пришелся отел, опорос и т. д.: «Ф суботу, понэдилок — нэшчаслы- вый дань, шчаслывы дни — фторнык, сэрэда, чэтвэрх» (еобств. запись — с. Олтуш Брестской обл.). В приведенной семиотической трактовке раз­ных дней недели ее середина, очевидно, связывается с идеей устойчивос­ти, а «пограничные» дни — с идеей неконстантности и вытекающей из нее опасности; любопытно, что воскресенье, как и пятница, от оценок подобного рода «уклонилось», будучи хотя и не серединным, но сопря­женным с положительными христианскими ассоциациями.

Весьма существенным в приметах, связанных с днем отела, являет­ся пол новорожденного теленка, в особенности если дело касается пер­вотельной коровы: «Замечают, что если корова в первый раз отелится бычком, то с последующими телениями она будет прибавлять молока все более и более (конечно, до известных пределов). Напротив, если корова отелится на первый раз телкой, то при последующих телениях она будет давать молока столько же, сколько и в первый раз, т. е. „дойла“ она уже не прибавит» ([Тенишевский архив, № 1788: 15] — Ярославская губ., Пошехонский у.); «...отелившиеся в первый раз тел­кой коровы приносят полный удой молока, вследствие чего крестьяне и говорят: „Ну-у-у-косе! у них корова то отелилась да на первоёт да и принесла телушку — полное молоко“» ([Костолевский 1916: 42] — Ярославская губ., Рыбинский у.), ср. формулу «Корова первой телкой все молоко отдает» (еобств. запись — Калужская обл., Хвастович- ский р-н) [19]; ср. также закличку с утрачивающейся смысловой связью компонентов: «Рева-корова, отели бычка, дай молочка» ([Яковлев 1906: 170] — Воронежская губ., Острогожский у.).

Неоднозначно отношение крестьян к рождению у коровы двойни. «У кого у коровы родятся близнятка, будет счастливым» (запись А. В. Гу- ры — Брестская обл., Малоритскийр-н, с. Олтуш), ср. гуцульское пове­рье: «іеіеіі кгочуа та ЬІігпіаЦ, vtenczas иуаіа  1о га г пак пас1гуусга]пе-

go ягсг^сіа» [Кайндль 1896: 203] [20]. В Порховском у. Псковской губ., напротив, двойня у коровы предвещает несчастье [Тенишевский архив, № 1410: 23]. Интересно сообщение из Иркутской губ. (обл.): «При­плод скота двойней, поражая воображение своей экстраординарнос­тью, в то же время был желателен, поэтому вокруг него возник осо­бый набор суеверий. Крестьянин Степан Андреевич Жуков из с. Тулун утверждал, что если корова, кобыла или овца принесет двойню, то двор обязательно нужно изменить в размерах — увеличить или умень­шить, иначе случится несчастье» [Громыко 1975: 147].

В случае рождения двойни обращается внимание на масть при­плода: «Если принесет корова двойней одношерстных — к добру, разно­шерстных — к худу» ([Даль 1957: 944]; аналогично — [Зеленин 1914— 1916, 1: 260] — Вологодская губ., Яренский у.).

Не так уж редки, по-видимому, различные аномалии и у р о д с т - вау новорожденных телят, и они, естественно, непременно семиоти- зируются: «Теленок о двух головах — к большому богатству» ([Тени­шевский архив, № 834: 16] — Новгородская губ., Череповецкий у.). В Полесье, наоборот, рождение двухголового теленка считается боль­шим несчастьем, этого теленка необходимо убивать и мясо его в пищу никоим образом не употреблять (собств. записи в сс. Олтуш, Радеж, Орехово, Осовая Малоритского р-на).

Только что отелившаяся корова в глазах крестьянина является нечис­той, и ее молоко (молозиво) в пищу обычно не употребляется[21], а спаива­ется теленку, отдается собакам или выливается на землю. Количество удоев, необходимых для очищения коровы, повсюду различное; чаще все­го называются числа шесть, девять и двенадцать, считая по два удоя на день, в утреннюю и вечернюю зарю. М. М. Громыко, описывая сибирские обычаи, называет минимальный срок очищения в три удоя [Громыко 1975: 146]. Время от отела до начала употребления молока в пищу (назы­ваемое срок, рученец и др., см. ниже) увеличивается, если корова принесла не телушку, а бычка. Значительно увеличивается срок очи­щения в том случае, если корова съела послед: отелившаяся корова считается чистой «после девяти удоев, а если она съела постелю (ме­сто), то после сорока удоев» ([Тенишевский архив, № 1836: 7] — Ярославская губ.); двенадцать или восемнадцать удоев требуется для очищения коровы, съевшей послед, в Каргополье [Дурасов 1988: 105]; корреспондент В. Н. Тенишева из Порховского у. Псковской губ.

[№ 1410: 22—23] сообщает, что этот инцидент вызывает удлинение срока «до шести недель» (то есть более восьмидесяти удоев?!).

В Закарпатье, по свидетельству П. Г. Богатырева, употребление молозива связывается с негативной магией (табу): «После отела кипя­тят и пьют курайстру (молоко с кровью); на нее нельзя дуть, иначе молоко перестанет быть жирным» [Богатырев 1971а: 185]. Об особых ритуальных блюдах из молозива см. ниже.

В составе обрядности, связанной с отелом, обязательным и рас­пространенным повсеместно является ритуал окуривания отелившейся коровы и, в ряде случаев, теленка. Совершается он по прошествии срока очищения, однако во многих местностях корова окуривается дважды — окуриванию после очищения предшествует окуривание не­посредственно после отела. Со дня окуривания (второго, если оно не единственное) корова считается окончательно чистой и ее молоко на­чинает употребляться в пищу.

Окуриванию обычно предшествует обмывание коровы разбавленной богоявленской водой или простое кропление. В Волховском и Брян­ском уу. Орловской губ. крещенская вода льется корове на голову сквозь решето [Тенишевский архив, № 942: 2; № 976: 3]. В Че­реповецком у. корову обмывают, обтирая животное «горстью чистой ржаной соломы» ([Тенишевский архив, №834: 16], а в Воло­годской губ. (сведения из Кадниковского и Никольского уу.) корова обмывается березовыми вениками, связанными на Иванов день и лежавшими под Ивановой росой или под тремя росами [Те­нишевский архив, № 224: 4, № 266: 11—12]; ср. упоминавшееся вы­ше зорнение пряжи и подойников. В Каргопольском р-не Архангель­ской обл. помимо березового веника при обмывании коровы использу­ется «четверговая (то есть сломанная в Чистый четверг) вересинка» (можжевеловая ветка), как и березовые ветки, обладающая очисти­тельными свойствами. Там же в теплую воду, которою обмывают ко­рову, опускают нательный крест [Дурасов 1988: 105].

В простейшем случае обряд окуривания представляет собою троек­ратный обход вокруг коровы с обязательным каждением вымени. Ку рево (древесный уголь и ладан) помещается в черепок от разбитой глиняной посуды, горшок, волох ([Тенишевский архив, № 266: 12] — Кадниковский у.; [Дурасов 1988: 105] — Каргопольский р-н) 'крышку от печного горшка, чугуна, кринки’ (см. [СРНГ, V: 66—67] — новг., яросл., волог.), сковороду ([Тенишевский архив, № 1020: 14] — Ор­ловская губ., Карачевский у.; [№ 1516: 9—11] — Саратовская губ.,

Алатырский у.; и др.). Довольно часто курево кладут в осмёток, оше меток и т.д. 'изношенный лапоть’ ([Тенишевский архив, №313:

- Вологодская губ., Никольский у.;    [№ 1225:  4] — Орлов­

ская губ., Орловский у.; [№ 1446] — Рязанская губ., Зарайский у.; [№ 1516] — Саратовская губ., и др.); по свидетельству одного из кор­респондентов Тенишевскош бюро из Никольского у. Вологодской губ. [№ 224: 4], лапоть этот должен быть «с правой ноги». В большин­стве случаев к ладану в курево добавляется какая-либо трава, широко применяемая в народной медицине, обычно богородская трава, реже репейник (Орловский у.), душица ([Иваницкий 1890: 39] — Николь­ский у.), мята ([Тенишевский архив, № 554] — Калужская губ., Мо- сальский у.), сорокоприточник29 ([Тенишевский архив, № 1836: 7] — Ярославская губ.) или можжевельник [Тенишевский архив, № 1836: 7] — Алатырский у., [№ 1830] — Ярославская губ.). Пред­ставляет интерес использование для курева мха, взятого из четы­рех углов дома ([Тенишевский архив, № 211] — Вологодская губ., Грязовецкий у.; [КНСХ, № 1071] — Костромская губ., Нерехтский у., [Завойко 1914: 124] — Владимирская губ., Вязниковский у.). В Ала- тырском у. Саратовской губ. [Тенишевский архив, № 1516: 9—11] и в упомянутом труде Завойко отмечается применение вместо мха из углов дома паутины (тенят), также со всех стен или изо всех углов. В том же Алатырском у. к куреву «добавляется „по волоску с головы каждого члена семьи или от старой одежды“» (с. Семеновское). Обход коровы совершается «начиная от головы и направо, т. е. „против сол­нышка“» ([Дурасов 1988:    105] — Архангельская об., Каргополь-

ский р-н.); ср. нижеприводимое описание окуривания коровы в запад­ном Полесье, согласно которому корова обходится в обратную сторону, «по сонцю».

Кульминационным моментом обрядности, связанной с отелом, являет­ся ритуальная трапеза (каша). При этом, как было сказано выше, обря­довое блюдо может приготовляться че только из молока очистившейся ко­ровы, но и из молозива. По имеющимся в нашем распоряжении материа­лам, ритуал приготовления особого блюда из молозива в наибольшей сте­пени распространен на западнорусской территории, концентрируясь в Смоленской губ. Эго обрядовое блюдо, как и самое первое молоко после отела, носит название молозево (см.: [Тенишевский архив, № 1540:

— Ельнинский у. ; [Добровольский 1891 — 1903, III: 52]), молозиво (смолен., волог., твер., тульск., ростов.; «Молозиво варишь как яичницу, в печку приставляешь в вольный яшр», новосиб. [СРНГ, XVIII: 233] ), молозивце («Коровка телилась — молозивце сварилось», смолен, [там же] ). В Никольском у. Вологодской губ. отмечается для обозначения ри­туального блюда из молозива лексема сыро (об этимологии этого слові см.: [Трубачев 1971] : сыро < праслав. *s?ra < индоевроп. 'se,г- 'течь, стру­иться, быстро двигаться’; круг значений рефлексов *s?ra в диалектах сов­ременных славянских языков, в том числе 'молозиво, первое молоко по­сле отела’, рассматривается в работе: [Клепикова 1974: 120—123]): «Мо­локо, надоенное в первый раз от вновь отелившейся коровы, съедается крестьянами. Из него приготовляют, как они говорят, сыро. Делают это таким образом: наливают в плошку молоко, сбивают несколько яиц и опускают их в молоко, а затем становят в печь. Когда же сварится, режут сыро ножом. Первый кусочек этого сырь отдают вместе с хле­бом корове, а остальное съедают сами с большим аппетитом, как лако­мое блюдо» [Тенишевский архив, № 224: 5].

В Дорогобужском у. Смоленской губ. «варят молозево и при этом кладут в чашку с молозевом какую-либо монету Кому попадет в ложку эта монета, на того счастье оставляет на племя теленочка» [Те­нишевский архив, № 1578: 6].

Обрядовая трапеза сопровождается подниманием всей семьею сто­ла, на котором стоит веко 'лукошко’ с горшком с молозивом, и дра­ньем за уши, «как именинника», теленка ([Тенишевский архив, № 1540: 13] — Ельнинский у., с приговором: велик расти, быська или телочкаї; [Добровольский 1891 — 1903, III: 53]), подбрасыванием ложек кверху, «чтобы телятки так подбрыкивали» ( [Тенишевский ар­хив, № 1642: 13] — Поречский у. ). Перечисленные ритуальные дей­ствия имеют один общий акционально-семантический элемент: подни­мание (подбрасывание) вверх, что имеет отчетливые связи с маги­ческой каузацией роста в вегетативной обрядности.

Сходным образом протекает обрядовая трапеза, когда каша приготов­ляется из молока уже очистившейся коровы. Почти везде часть ритуаль­ной каши отдается корове. Каузация роста теленка выглядит следующим образом: «Решето с сеном (куда помещается горшок с кашей. — А. Ж.) ставится на брус, — перекладина на поларшина или на аршин от потолка, затем, чтобы теленок вырос под брус» ([Тенишевский архив, № 548:

— Калужская губ., Мещовский у.). И. Снегирев в статье об опахива- нии приводит следующий приговор, адресованный св. Власию[22] и произ­носимый при поднимании горшка с кашей вверх:

Власий святой, будь счастлив На гладких телушек На толстых быков!

Со двора чтоб шли, играли,

А с поля б шли, скакали

([Снегирев 1861] — Орловская губ., Мценский у.).

Начинает трапезу обычно женщина: «Начинает еду обыкновенно самый полный человек из семьи и непременно женщина, чтобы корова и теленок всегда были сыты, и чтобы телились всегда тёлочки» (Мещовский у.); «...когда начинают есть, то должна сперва отведать... хозяйка или вообще женщина, иначе будут родиться от коровы все бычки» ([Тенишевский архив, № 359: 14] — Вологодская губ., Тотем - ский у.); «...гадают о будущем теленке: если часть пенки от каши возь­мет прежде всего женщина, то корова в будущем году отелит телушку, а если мущина, — то бычка...» ([Халанский 1904: 369] — Кур­ская губ., Щигровский у.).

В этом обряде также фигурируют медные деньги: «Когда в горшок сыплют крупу, то опускают в него копейку. Каша съедается за обедом после всех кушаньев; за копейку в церкви перед образом Геор­гия Победоносца ставится свечка. Если копейки не окажется в горшке, то жеребенка съедят волки» ([Тенишевский архив, № 1618] — Смо­ленская губ., Краснинский у.); или: женщина приносит в решете овса, ставит его на стол, в решето помещается горшок каши, сваренной на молоке очистившейся после отела коровы, в кашу кладут деньги, стар­шая в семье женщина садится в переднем углу, ей накрывают голову скатертью, она берет ложку, черпает каши, кладет ложку обеими ру­ками себе на голову: «чтобы наша буренушка каждый год телилася, а я у вышки садилася». Ложку с кашей кладет на божницу и опять са­дится за стол. Кашу едят сначала женщины, потом мужчины. Деньги в каше стараются найти женщины, чтобы на следующий год корова оте­лилась телушкой. Кто найдет деньги, сейчас же передает их женщине, сидящей «у вышках», та берет их в рот (чтобы у коровы не болели зу­бы), а затем отдает их старшему в семье мужчине, чтобы он купил свечку Власию, Флору и Лавру (см. [Тенишевский архив, № 1092: 829] — Орловская губ., Волховский у.).

Семиотична в ритуальной трапезе и манера начального зачерпыва­ния каши: «Помолившись Богу и положивши несколько поклонов, хо­зяйка дома вынимает крестообразно в четырех местах по части­цы каши и кладет в сено соответственным сторонам» ([Архив Шейна, № 159: 41] — Калужская губ., Малоярославецкий у.); «...после молит­вы кладут четыре кучки каши на сено крестообразно...» ([Тени­шевский архив, № 1145: 3] — Орловская губ., Орловский у.); «Хозя­ин или хозяйка читает молитву Отче наш, после того хозяин черпает с четырех сторон по ложке каши и кладет в решето на сено. В горшке от взятия четырех ложек каши изображается к ре ст»( [Тенишевский архив, № 942: 2] — Орловская губ., Волховский у.).

Провоцирование плодовитости отелившейся коровы и впредь (и в частности приплода телушками) в ритуальной трапезе по случаю отела может выражаться в весьма нередком для обрядов подобного рода при­еме магического битья, например: «За едой мать ударяла ложкой маленьких детей и приговаривала: „Телушечки плетитесь[23], а бычки не родитесь“» ([Гуляева 1986: 177] — Ленинградская обл., Тихвин­ский р-н, по р. Паше). Обычно такие «побои» сопряжены с каузацией роста: эта начальная семантика приема «просвечивает» в его адресо- ванности в упомянутом случае маленьким детям.

Завершить описание обрядов и магических приемов, связанных с рождением детенышей домашних животных, следует упоминанием осо­бого ритуала крещения ягненка, отмеченного в Волховском у. Орлов­ской губ.: «Когда окотится овца, то ягненка на третий день крестят. Эго делается так: поймают ягненка и несут его к топившейся печке, становят его на загнетку, против устьев, и обливают водой; при этом дают ему имя, если баран, то „Ваня”, если ярка, то „Катя”. Потом окрещенного ягненка отдают крестному отцу (мальчику) или матери (девочке) на руки. Когда подают на руки, то приговаривают: „будь счастлив, Гриша! Если выходится, то табе дадим косточку поглодать“. Мальчик берет ягненка на руки и три раза обходит с ним вокруг' сто­ла... Крестят ягнят для того, чтобы они не поколели» [Тенишевский архив, № 1131: 324]. Возможно, что сходный ритуал (с теленком) из­вестен в Галичском у. Костромской губ. (краткость упоминания не по­зволяет судить об этом с уверенностью): «При телении на 3 день коро­ву обходят с богоявленской зажженной свечой, а также 'И теленка крестят и с этих пор считается освящен(ный)» ([КНСХ, № 248] — Богчинская вол., д. Павлухово).



загрузка...