загрузка...
 
2. Лексика, фразеология, текст
Повернутись до змісту

2. Лексика, фразеология, текст

Названия ритуального огня

В обширной программе-анкете В. Н. Харузиной, опубликованной в 1906 г. и посвященной различным сторонам вопроса о почитании огня, есть следующий пункт (в разделе «г. Представления о свойствах огня»): «22. Как добывается новый огонь? Вытиранием, высеканием? Как он на­зывается? („живой огонь“, „царь огонь“ и пр.)». В тексте «Введения в программу», представляющего, в сущности, относительно завершенную монографию о культе огня, встречаются некоторые сведения о названиях ритуального пламени, добытого при помощи трения: «Огонь, добываемый трением, — так называемый „живой“, „древесный“, „лесной“, „лекарст­венный“ и пр. ...» [Харузина 1906: 133]; «Русский народ называет его местами „царь-огонь“» (там же: 132; со ссылкой на работу: [Ермолов 1901—1905] ). В. Н. Харузина в своей программной работе, не распола­гая, очевидно, достаточно полными данными с мест, черпала сведения о названиях обрядового огня, кроме сочинения А. С. Ермолова, из широко известных трудов А. Н. Афанасьева, И. М. Снегирева, JI. Н. Майкова и др. Ср., например: «...особенно важное значение приписывалось огню, до­бываемому трением из дерева, так как под тем же образом древнейший миф представлял возжение (так. — А. Ж. ) богом-громовником небесного пламени грозы. Такой огонь назывался на Руси древесным, лесным, но­вым, живым, лекарственным или царь-огонь...» [Афанасьев 1865—1869, II: 18]. Названия царь-огонь, живой, лесной, лекарствен­ный встречаются уже у Снегирева: «В старой Ладоге, при реке, впадаю­щей в Волхов, купальское ликование ежегодно совершается при огне, на горе Победите. Огонь этот в Новгородской области известен под названи­ем живого, лесного или Царя огня, лекарственного» [Снегирев 1837—1839, IV: 34] [61]. С небольшими текстуальными отличиями эту фра­зу Снегирева и приводимые им названия воспроизводит (без ссылки на источник) в своей книге И. П. Сахаров (см.: [Сахаров 1841—1849, VII: 39]). Из рук Сахарова названия живой огонь, лесной огонь, царь-огонь к лекарственный огонь получает А. А. Потебня (см.: [Потебня 1914]).

Представление о широкой известности среди русского населения на­звания царь-огонь укрепилось в этнографической литературе после появ­ления в свет сборника русских заговоров Л. Н. Майкова, где приводится несколько заклинаний с этим эпитетом, например, записанное В. Адриа­новым в Курганском округе Тобольской губ.: •?Говорится в бане на угли: Батюшко ты, царь-огонь, всемя ты царями царь, всеми ты огнями огонь...» [Майков 1869: 514], или заклинание, записанное А. Харитоно­вым в Шенкурском у. Архангельской губ.: -«Когда высекают огонь в сажу чела печки, то говорят: Царь-огонь, достанься: не табак курить — каши варить» [там же: 520]. Ср.: «Каждый день по утрам хозяйка дома, стря­пуха, приступая к приготовлению кушанья и затапливая печь, при появ­лении огня и дыма должна перстосложенною рукой перекрестить устье печи и произнести следующий заговор: „Встань, царь-огонь. Царю огню не иметь воли в моем доме, а иметь волю в одной вольной печи...“» ([Го- родцовП. 1916: 59] — Тобольская губ., Тюменский у.). Однако, как вид­но из приведенных цитат, царь-огонь выступает здесь в качестве поэтиче­ского эпитета в функции обращения и относится не к обрядовому огню, добываемому трением дерева о дерево в каких-либо исключительных слу­чаях вроде эпидемии или необходимости разжечь ритуальный купальский костер, а к обычному домашнему огню в печи и в бане, добытому, надо полагать, общепринятым способом. Эти факты и конкретные тексты заго­воров ставят под сомнение достоверность свидетельства Снегирева о функционировании эпитета царь-огонь в качестве терминологизованного обозначения огня, получаемого трением. В словаре В. И. Даля к лексеме царь даются примеры-клише: *Царь-огонь да царица-водица», «Спи, царь-огонь, говорит царица-водица» [Даль 1912—1914, IV: 1252], опять- таки, как видим, извлеченные из поэтических текстов. В статье живой словаря Даля в качестве глоссы к термину живой огонь приводится при­лагательное царский [там же, 1: 1337], но, поскольку в соответствующем месте словосочетания *царский огонь у Даля нет, эта глосса, очевидно, лишь демонстрирует знакомство автора словаря с этнографическими со­чинениями, упомянутыми выше (Снегирева, Сахарова). Наконец, С. В. Максимов главу своей книги -«Нечистая, неведомая и крестная си­ла», посвященную -«неведомой силе» огню, назвал чЦарь-огонь* [Макси­мов 1903: 197]. Эта глава касается вообще представлений об огне, быту­ющих среди русского народа, не только обрядового огня, вытираемого из дерева, но и пламени лесного пожара, молнии, метеоритов, печного огня и т. д. Учитывая склонность Максимова к словесной игре и некоторую ви­тиеватость его стиля, царь-огонь тут тоже следует отнести к явлениям по­этического порядка, тем более что следующая глава названа аналогичным образом — *Вода-Царица>> [там же: 225] [62]. Кроме сомнительного свиде­тельства И. М. Снегирева, в нашем распоряжении нет ни одного указания на функционирование аппозитивного сочетания царь-огонь в значении 'огонь, добываемый трением дерева’.

Если название царь-огонь, не встречаясь в указанном значении, все же неоднократно отмечено в фольклорных текстах, то названия лекар­ственный огонь, лесной огонь[63] и древесный огонь в имеющихся в нашем распоряжении материалах (опубликованные и архивные записи обрядов, сделанные этнографами-собирателями на местах по непосред­ственным наблюдениям, диалектные словари русского языка, данные специальных анкет и проч.) не засвидетельствованы вовсе. Названия лекарственный и древесный носят очевидно книжный, не народный характер (последнее является, вероятно, «облагороженным» вариантом наименования деревянный огонь, см. ниже) [64].

В «Русской (восточнославянской) этнографии» Д. К. Зеленина, ав­торитетнейшего знатока конкретного этнографического материала по духовной культуре восточных славян, приведены только три названия обрядового огня, добываемого трением, правда, без указания на их географическую приуроченность: живой, новый и деревянный ([Зеле­нин 1927: 97], русский перевод см.: [Зеленин 1991: 128]). Они и яв­ляются наиболее распространенными у русских.

Живой огонь. В. И. Даль к толкованию выражения живой огонь никаких территориальных помет не дает, что связано с широким рас­пространением этого названия: «Живой огонь, самородный, лесной, дере­вянный, царский, вытертый из дерева; это делается на Ивана-купала или по случаю скотского падежа» [Даль 1912—1914, I: 1337]. Данные сводно­го словаря русских говоров более определенные, но явно неполные. Зна­чение 'огонь, добываемый из дерева посредством трения (в суеверных представлениях — помогает от эпидемий); огонь, разводимый во время эпидемий или эпизоотий’ сопровождается ссылкой на 2-е издание Слова­ря Академии Российской (1809 г.) и территориальными пометами «Ас­трах.», «Олон.», «Костром.» и «Нерч. Иркут.» [СРНГ, IX: 154], обозна­чая, скорее всего случайно, крайние точки русской территории, на кото­рой известно это название.

Наименование живой огонь записано Г. Куликовским в Вытегор- ском у. Олонецкой губ. [Куликовский 1898: 23]. Указание на известность термина живой огонь в Петрозаводском и Лодейнопольском уу. Олонец­кой губ. встречается в описании карантинного окуривания в «Нечистой силе» Максимова, использовавшего в работе рукописные материалы Эт­нографического бюро кн. Тенишева. По данным того же Максимова, жи вей огонь засвидетельствован в Череповецком у. Новгородской губ. [Мак­симов 1903: 209—210]. Эго подтверждается М. К. Герасимовым, сообща­ющим сведения из д. Остров Дмитриевской вол. Череповецкого у.: «Для прекращения эпидемии тифа и предохранения других от заболевания „вытирают живой огонь” из двух бревен, трением одного о другое, и через разведенный небольшой костер переходят все здоровые, а затем пе­реносят и больных» [Герасимов 18986: 165]. То же отмечено и в черепо­вецком словаре Герасимова (см. [Герасимов 1910: 30]), ссылка на кото­рый имеется и в СРНГ при словарной статье вытирание [65].

Корреспондент Этнографического бюро кн. В. Н. Тенишева из Усть-Сысольского у. Вологодской губ. пишет: «Вытертый из дерева огонь называется живым и употребляется, кроме проведения через не­го скота, для затопки печей и даже зажжения свечей пред иконами, приносимым^ из храма в дом и обносимыми вокруг деревни с крест­ным ходом» [Тенишевскин архив, № 383: 25].

Термин живой огонь отмечен в сс. Вахино, Окаемово и Богослов Рязанского у. Рязанской губ. [Городцов, Броневский 1897: 186],

д. Демидово Озеро Судогодского у. Владимирской губ. [Завойко 1914: 85], в Маленковском у. той же губернии [Быт великорусских крестьян 1993: 121]. В других местах той же Владимирской губ., в Муром­ском у., переход людей через костер, разожженный живым огнем, служит целям распознания виновника скотского падежа: женщина, от­казывающаяся переходить через огонь, — ведьма [Тенишевский архив, № 46]. Среди других названий интересующего нас предмета выраже­ние живой огонь отмечается Г. К. Завойко и для Поветлужья (Варна- винский у. Костромской губ. [Завойко 1917: 18]).

По Костромской губ., кроме труда Завойко, мы располагаем таким ценным источником, как материалы анкеты «Культ и Народное Сельское Хозяйство». В 27-м пункте вопросника Костромской антрополого-этно- графической станции есть вопрос, касающийся обрядов с вытиранием ог­ня, но составлен он, с нашей точки зрения, неудачно: «Не бывает ли опа- хиванияюеления во время падежа (ив холеру) и вытирания „живого ог­ня“?». Специально о названиях огня не спрашивается, а формулировка вопроса провоцирует информанта на повторение в ответе слов «живой огонь». Тем не менее ряд анкет дает возможность извлечь из них необхо­димые нам данные. Указания на употребительность термина живой огонь 'огонь, добываемый при помощи трения’ имеются в следующих ответах: Буйскийу. — [№62] (д. Корцево Горине кой вол.), [№180] (с. Павлов­ское Павловской вол.), Варнавинский у. — [№ 237] (д. Подушкино Вар- навинской вол.); [№238] (д. Поспелиха Лапшангской вол.), [№240] (д. Палаустное[66] Макарьевской вол.); Галичскийу. — [№ 466] (д. Буты- риноСретенской вол.); Нерехтскийу. — [№ 1138] (д. Клетино Марьино- Александровской вол.), [№1307]    (д. Ченцово Кордовской вол.),

[№1355] (д. Цепино Плещеевской вол.); Чухломскийу. — [№1600] (дд. Андрино и Никоново Судайской вол.).

Д. К. Зеленин приводит название живой огонь 'огонь, вытираемый из дерева’, записанное собирателями в с. Гаврилово, Никольское тож, Луко- яновскогоу. Нижегородской губ. [Зеленин 1914—1916, II: 778]. Коррес­понденты В. Н. Тенишева сообщают также о бытовании термина живой огонь в Силинской вещ. Симбирской губ. [Тенишевский архив, № 1532: 2], в Пензенской губ., в с. Шигонь Ново-Троицкой вол. Инсарскогоу. [№ 1322: 22] иве. Маис Городшценского у. [1285: 38].

Крайняя южная территория распространения названия огня, добы­ваемого при помощи трения о дерево в обрядовых целях, живой огонь, как уже было упомянуто, — Астраханская губ. Зеленин рефери­рует рукописи, где приводится этот термин, полученные из станицы Лебяженской Астраханского у. и из с. Селитренного Енотаевского у. [Зеленин 1914—1916, I: 71—72, 77].

За пределами европейской части России наименование живой огонь, кроме упомянутого в СРНГ нерчинского случая, отмечается в Сибири, но лишь в значении 'огонь, горящий пламенем’ (?) [Дополне­ние к Опыту 1858: 50; СРНГ, IX: 154]. Ср. также архангельское (пи- нежское, приморское, мезенское) живой (об углях) 'тлеющий, горя­щий’: ...и угли сам'и и м'ёсто это — фс'о вместе: угл'и ]'ёто жывьце в загнёте, говорат (Картотека АОС). В связи с этим заслуживает вни­мания глагол разживлятъ: арханг. раэживлятъ огонь 'поддерживать слегка, расшевеливая или подкладывая топливо’ [Даль 1912—1914, III: 1514], томское разживлятъ 'разжигать’: «Огонь раэживляютт (Сло­варь обских говоров 1964—1968,1).

Таким образом, обрядовый термин живой огонь 'огонь, добываемый в магических (очистительных) целях трением дерева о дерево во время эпидемий и эпизоотий’ распространен у русских широкой полосой в •«диа­гональном» направлении от Ладожского и Онежского озер до устья Волги, встречаясь на территории всех трех основных группировок говоров рус­ского языка (северно-, южно- и средневеликорусские диалекты). Сибир­ские фиксации наименования живой огонь единичны.

Деревянный огонь. Термин деревянный огонь занимает также весьма обширную территорию, однако она гораздо более определенна в диалектном отношении.

У В. И. Даля, так же как и в предыдущем случае, никаких указаний на территорию распространения названия деревянный огонь 'вытирае­мый из дерева при суеверных обрядах, от падежа’ [Даль 1912—1914, I: 1067] нет. В СРНГ деревянному огню посвящено довольно много места почти два столбца [VIII: 16—17]. Авторы словаря усматривают различные •«оттенки» значения этого термина: а) 'огонь, добытый трением одного куска дерева о другой (обычно с последующим использованием при совер­шении суеверных обрядов)’ и б) 'огонь, дым как предохранение от болез­ней по суеверным представлениям’. По данным СРНГ, название деревян­ный огонь зафиксировано в Олонецкой, Архангельской, Вологодской, Костромской, Пермской губерниях — в европейской части России — и в Сибири: в Тобольской губ., в Томской обл., в Юргинском р-не Кемеров­ской обл., в Енисейской и Иркутской губерниях и на Камчатке.

 

Мы располагаем несколько большим количеством свидетельств об употребительности данного обрядового термина из тех же и ряда дру­гих местностей.

Судя по рукописным архивным материалам, этот термин изредка встречается в Новгородской губ.: «Во время скотского падежа прибега­ют к следующему средству: женщины и мужчины собираются в одно место (притом у женщин своя старшая, а у мужчин свой старший). Стар­шая из женщин выбирает одну из своей среды здоровую бабу, а стар­ший из мужчин выбирает из своей среды здорового мужчина (так. — А. Ж.) и им назначается добыть деревянного огня. Женщина раздева­ется донага и надевает на себя грязную рубашку (заранее приготовлен­ную для этой цели). А мужчина тоже раздевается, оставляя на себе только портки и рубашку. Им дают в руки два сухих полена и они по­средством трения достают „ деревянный огонь ”. Как только поленьё заго­рится, то сейчас же посреди улицы разложат огонь и народ становится по обе стороны его в два ряда, а дети прогоняют через горящий костер скот, причем все кричат: „Сгинь, пропади, черная немочь”* ([Архив Шейна, № 446: 40] — Новгородская губ.).

Г. И. Куликовский, ссылка на которого содержится в СРНГ, фик­сирует название деревянный огонь в Петрозаводском и Вытегор- ском уу. Олонецкой губ., а также в Заонежье ([Куликовский 1898: 18—19 и 70—71], словарные статьи деревянный огонь и окурка). Ро­манов отмечает его на Северной Двине (см. [СРНГ, VIII: 16—17]), а Архангельские диалектологические экспедиции МГУ — в Каргополь- ском р-не: Деревянный огонь [д'ер'ев ано] огон']: Как с'йл'ина]а бо- л'ёзн1 так фс'его излома]ет так л'уд'и д'ер'ев ано] огон' жгал'и посл'е то­го бол'ёзн' пот'ер'феца, да пйл'за была [Картотека АОС].

Записано это название ритуального огня, применяемого в борьбе с эпидемиями холеры и др., ив Северном Прикамье (д. Тюлькино Соли­камского р-на Пермской обл.): «Деревянный огонь добывали раньше: полено о полено шоркают до горячего, и оне зашают [67]; раньше говори­ли: „Надо деревянный огонь добывать, дак холера не придет“» [Беляе­ва 1973: 384].

Сообщение этнографа из Яранского у. Вятской губ.: «Другое средст­во (после обрядового опахивания селения девицами. — А. Ж.) — „до­бывание деревянного огня“ производится крестьянами простым трени-


ем двух деревянных частей друг о друга — до самозагорания: ...огнем, полученным таким способом, должны все одно деревенцы на следующий день затоплять свои печи и запасти его в горнушки...» ([К вопросу 1910: 176] — дд. Кадаево (Брюхановка), Максимовское и др.).

Многократно отмечено название деревянный огонь в разных уездах Вологодской губ.: ?Во время „оскотья“, т. е. скотского падежа (от сибир­ской язвы), добывают „деревянный огонь” с тою целью, чтобы дымом этого огня окурить скотину и тем прекратить оскотье» [Иваницкий 1890: 41]. В д. Маркове Метлинской вол. Сольвычегодского у. Вологодской губ. , деревянный огонь используется при эпидемиях: „Деревянный огонь”, т. е. посредством трения, добывается лишь в случае повальной болезни на людях, по поверью, что в том доме, где хранится такой огонь, не появится болезнь» [Иваницкий 1898: 31]. Название деревянный огонь, записано в Кадниковском у. [Неуступов 1913: 246]. Другое свидетельство из Кадни- ковского у.: «Рано утром в одну из крестьянских изб собираются все му­жики „для достпачи чистого деревянного огня“. Берут сухое березо­вое полено и трут им о другое, привязанное к воронцу [68] или скамейке, до тех пор, пока оно не вспыхнет. (Другое полено бывает, в большинстве случаев, ольховое.) Добытым огнем зажигают связку лучины и несут ее в скотский выгон, потом обносят им кругом всей „поскотки“...» ([Ар­хив Шейна, №92: 15]; цитируемая рукопись, полученная из Вологод­ской губ., ошибочно помещена в папку «Воронежская губ.»). Несколько упоминаний названия деревянный огонь относится к Грязовецкому у. Во­логодской губ. [Тенишевский архив, №211: 74—75; №212: 39—40]). В д. Васюково Грязовецкого у. вытирание деревянного огня является ка­лендарным — производится ежегодно 1 июля в память о падеже скота по обету [Архив ГО, разр. 7, оп. 1, № 115: 1].

Известен данный обрядовый термин и в Ярославской губ. Имеюще­еся свидетельство относится к с. Иваньково Ярославского у. [Тенишев­ский архив, № 1830: 10].

Название деревянный огонь в Костромской губ. регистрируется, по­мимо СРНГ и указанной работы Г. К. Завойко по Поветлужью, в ма­териалах анкеты КНСХ: Буйский у. — № 66 (с. Головинское Домнин- ской вол.); Солигаличский у. — №№ 1256, 1259 (дд. Яманово и Се­лезневе Вершковской вол.), № 1266 (д. Душкино Георгиевской вол.), № 1339 (д. Новое Самылово Нероновской вол.). В д. Шиханово За-

шугомской вол. Солигаличского у. [№ 1289] термин деревянный огонь встречается наряду с наименованием живой огонь, если последнее, ко­нечно, не повторяет названия обрядового огня, навязанного не слиш­ком удачно построенным вопросом анкеты.

Таким образом, в пределах Европейской России ритуальное назва­ние деревянный огонь 'огонь, добываемый при помощи трения’, лока­лизуется, в отличие от термина живой огонь, исключительно на террито­рии северновеликорусских говоров — Новгородская (большая ее часть за­нята говорами севернорусского наречия), Олонецкая, Архангельская, Вологодская, Ярославская, Костромская, Вятская и Пермская губ. Южная граница ареала распространения названия деревянный огонь проходит, в частности, по Костромской губ.: оно концентрируется на севере обследованной анкетою территории Костромского края.

Обратимся к Сибири. Зауральские земли первоначально осваивались, как известно, колонизационными потоками с северной полосы Европей­ской России, и основа большинства сибирских говоров русского языка — северновеликорусская (см.: [Селюцев 1968: 226, 302]), поэтому неуди­вительно довольно значительное число фиксаций севернорусского обрядо­вого термина деревянный огонь на территории за Уральским хребтом: Колпашевский, Кривошеинский, Молчановский, Парабельский р-ны Томской обл., Юргинский р-н Кемеровской обл. ([Словарь обских гово­ров 1964—1968, I]: «Раньше у нас огонь был: трут дерево — деревянный огонь называли», «Деревянный огонь добывали, когда конь хлешшытся. Дерево об дерево шырыхаешь, шырыхаешь и загорится» — Кривошеин­ский р-н, дц. Амбарцево и Никольское), Ачинский, Енисейский, Красно­ярский и др. округа Енисейской губ. [Макаренко 1897: 248—253 и др.; Макаренко 1913; Этнографическое обозрение 1904: 200; Енисейские ЕВ 1890], Иркутская губ. [Авдеева 1842: 105], Тулуновская вол. Нижнеу- динского у. Иркутской губ. [Виноградов Г. 1915а: 387], илимский говор в Иркутской обл. [Бухарева, Федоров 1972: 62], Колыма [Богораз 1901], Камчатка [Опыт 1852].

Новый огонь. Упоминаний в этнографической литературе о на­званиях новый огонь немного. Три раза встречается этот обрядовый термин в реферативном собрании Д. К. Зеленина. Два из них относят­ся к Нижегородской губ. — Сергачский у. [II: 744], а третье — к Сви- яжскому у. Казанской губ.: «При скотских падежах... делают в удоб­ном месте, напр, в пригорке, подземный ход, при начале и в конце ко­его раскладывают курево; для курева добывают посредством трения су­хого дерева новый огонь, при этом в деревне гасят все огни; скотину прогоняют через курево и через подземный ход» [II: 542].

Есть еще несколько свидетельств об употреблении этого термина. Одно из них относится к с. Великоречье Яранского у. Вятской губ.: «Накануне назначенного дня деревенские десятники обошли все избы села с наказом потушить угли в за гнетах, из которых добывался огонь... Рано утром сле­дующего дня мужики собрались у околицы, где нечто вроде журавля, употребляемого для колодцев, который скользя по вертикальному бревну, быстро приводился в движение мужиками...». При помощи этого приспо­собления трением был добыт новый огонь, «после этого в воротах околицы разложен был огонек, и после того, как он прогорел, через дымившиеся остатки было прогнано деревенское стадо, а „новый огонь” был разнесен крестьянами по домам» [Тенишевский архив, № 453: 36—37].

Ежегодный обычай обновления огня -на Ивана Купалу, а с ним и название новый огонь были принесены переселенцами в Восточную Си­бирь (см.: [Громыко 1975: 90]).

Если не считать поздних сибирских фиксаций, обрядовый термин новый огонь известен у русских, как видим, на сравнительно неболь­шой территории по обе стороны Волги до впадения в нее Камы.

Другие названия. Свидетельства о других русских названиях для ритуального огня, добываемого трением, единичны.

У Г. Попова, опиравшегося в основном на рукописные материалы Те- нишевского бюро, два раза отмечено наименование святой огонь — в д. Остров Новгородской губ. и в Череповецком у. [Попов 1903: 192, 193]. Название +sv?tbjb (ognb), встречающееся и у южных славян, на восточно- славянской территории зафиксировано еще лишь в Белорусском Полесье, в южной части Слуцкого у. Минской губ., А. К. Сержпутовским в форме сьвяты агонь (трижды: дд. Рожин, Гаврильчичи и Чудин — [Сержпутов- ский 1930: 270, 271, 274]). Мы имеем здесь, следовательно, прерывис­тую изоглоссу, подтверждающую сложившееся в славистике представле­ние об устойчивых лексических связях между Русским Севером ( и Новго­родом как районом, миграционными потоками из которого осуществля­лась начальная колонизация Севера), Полесьем и южнославянской зоной (см.: [Толстой 1968: 4, 12; Толстой 1975]).

В корреспонденции «археофила» в «Московском вестнике» за 1828 г., в описании обряда с вытиранием огня в Тульской губ., появ­ляется название самородный огонь ( [Археофил 1828: 501—502]; см. также публикацию: [Каллаш 1900: 138] ). Характерно в этом случае совпадение раннего для русской этнографической науки (первая треть XIXв.) описания и его очень «западной» локальной приуроченности: в конце XIX в. обряды с возжиганием огня так далеко на западе у русских уже не записываются. Название самородный огонь приводится в описа­нии обычаев в Варнавинском у. Костромской губ. [Завойко 1917: 18]. Как глосса к выражению живой огонь название самородный огонь поме­щено в словаре В. И. Даля.

Вообще Костромская губ., и в особенности Варнавинский у., ха­рактеризуется значительным разнообразием обозначений обрядового ог­ня. Кроме упомянутых живого, деревянного, самородного, здесь из­вестны синонимичные им термины трудовой огонь ([Завойко 1917: 18] — д. Соткино Семеновской вол.), вытратой огонь [там же: 21] — д. Тимариха Лапшангской вол., наряду с деревянным огнем; впрочем, причастие вытратой с большим вероятием может быть заподозрено в нетерминологичности). У другого автора в детальном описании способа вытирания обрядового огня, известного в с. Баки и окрестных дерев­нях того же Варнавинского у. (близ р. Керженец), несколько раз встречается название небесный огонь [Андронников 1899: 360—363].

Мы привели известные нам данные о составе и географическом рас­пространении русских названий обрядового огня, не затрагивая семан­тической мотивированности каждого из этих названий, стоящих за ни­ми представлений и семантических связей.

В большинстве случаев ономасиологическая мотивация, лежащая в основе того или другого названия огня, прозрачна и не вызывает каких- либо трудностей в ее понимании. Деревянным, например, ритуальный огонь называют по материалу, использующемуся для его добывания (ср. болг. дървен огьн [Вакарельский 1974: 306], 'деревянный огонь’ у валахов Моравии[69] и т. п.), так же как в Боснии и Герцеговине огонь, до­бытый зажиганием трута от раскаленного ударами на наковальне железа, называют гвоздени огань '«железный» огонь’[70]. Простота этой мотивации несколько осложняется одной весьма любопытной параллелью. На Рус­ском Севере, где распространен термин деревянный огонь, для добывания этого огня применяется преимущественно, как уже было сказано, мож­жевеловое дерево, верес. В связи с этим представляет интерес черепо­вецкое терминологическое выражение деревянное пиво 'сусло из можжевеловых ягод’ [СРНГ, VIII: 17].

Название новый огонь отражает существеннейшую обрядовую особен­ность этой реалии. Ритуальный огонь, добываемый во время эпидемий и эпизоотий трением, является в полном смысле новым: все огни в селении, как было сказано, гасятся, а по вытирании обрядового огня пламя прини­мают на щепу и т. п. и разносят по селу, обновляя таким образом огонь в каждой избе. Эта мотивировка обрядового термина новый огонь настоль­ко очевидна, настолько напрашивается сама собою, что может поставить под сомнение неслучайность концентрации данного названия в одном ре­гионе — на Средней Волге, тем более что нам известны лишь четыре при­мера из этой зоны (ср. также, однако, болт, нов огьн и др.; сюда же, веро­ятно, относится и млад огьн у болгар [Вакарельский 1974: 306], с пере­водом той же семантической оппозиции ’старый’ : 'новый’ в «антрополо­гическую» плоскость: 'старый’: 'молодой’, то есть с элементарной мифо­логической персонификацией обрядовой реалии). Между тем, как нам кажется, подтверждением истинности такого положения вещей может служить наличие довольно большого количества поволжско-тюркских и финно-волжских названий ритуального огня, добываемого при эпизоо­тиях, с аналогичной «внутренней формой»: ср. мордовск. од тол '«но­вый» огонь’ [Мокшин 1968: 35; Евсевьев 1925: 190], чувашек, дёнё вут '«новый» огонь’ [Прокопьев 1903: 3], джаннгаут чигару 'изведе- ние «нового» огня’ у казанских татар [Кайюм-Насыров: 24—25] и под. У нас нет достаточного материала для решения вопроса об источнике и направлении калькирования (если здесь возможно ставить этот вопрос), но связь поволжских русских и «инородческих» названий представляется несомненной [71].

Ряд обозначений обрядового огня отражает представление о его сверхчеловеческой природе: святой огонь, небесный огонь; ср. у бол­гар — божий огънъ (в орфографии Н. Герова), господьов огън, у че­хов — boZi ohen и др. [Геров 1975—1978, I: 58; Вакарельский 1974: 306; Троянович 1930: 300; Афанасьев 1865—1869, II: 18].

Напротив, в других наименованиях ритуального огня закрепляется способ и характер его добывания: вытратой огонь (ср. вытирать), трудовой огонь. Последнее, впрочем, может быть связано не с труд 'ра­бота’, а с обозначением трута, ср. русск. диал. труд 'трут’ (см., напри­мер, Словарь обских говоров 1964—1967, III), др.-русск. трудъ 'трут’, церк.-слав. трждт», сербохорв. труд; чешек, troud, словацк. trud и т. п., а также рязанск. трудовица 'болезненный нарост на коре березы’ [Деу- линский словарь 1969: 565] и т. п. Названия вытратой огонь, трудо­вой огонь, соответствий которым в других славянских языках не найдено и которые на русской почве засвидетельствованы каждое лишь единожды, представляют собою очевидно позднейшие образования.

Русск. самородный огонь имеет аналогию в сербохорв. огагь самот- вор, если справедливо предположение С. Трояновича о том, что последнее означает 'жива ватра’ (см.: [Троянович 1930: 126—127]). Более далекое семантическое родство, опирающееся, по-видимому, на сходную ассоциа­цию, обнаруживают по отношению к самородному огню южнославян­ские, названия с буквальным значением 'дикий огонь’: словенск. огегь dueju (там же: 300, в кириллической передаче), сербохорв. дивла ватра [Дробнякович 1970: 222], болт, див огън [Вакарельский 1974: 306; Ге­ров 1975—1978, I: 293]: дивъ огънъ 'огънь, запаленъ отъ тръканге дрьва едно о друго; живой огонь’, III: 335—336). Ср. у Я. Гримма в его «Немец­кой этнографии» термин das wilde Feuer '«дикий» огонь, огонь, добывае­мый трением дерева о дерево’.

Известную семантическую близость этим обозначениям можно запо­дозрить и в непаспортизированном русск. лесной огонь: ср., например, синонимичность выражений дикие ягоды и лесные ягоды, ср. также вятск. дикий 'леший’ [СРНГ, VIII: 57], поволжск. (саратовск., ниже- городск.) дикенький мужичок, дикенькие мужички 'леший’, 'лешие’ ([там же: 56]: «В лесах Хоперских прежде жили дикенькие мужич­ки — люди небольшого роста, с огромною бородою и с хвостом»; ср. [Даль 1912—1914, I: 1087; Соколов 1916: 103] — Саратовская губ., Аткарский у.; [Мандельштам 1882: 162] — Владимирская губ.) и под. В названиях добываемого трением огня, таким образом, как бы скрес­тились несколько противоречащих друг другу ономасиологических по­сылок: представление об огне, добываемом трением, как о небесном даре, с одной стороны, — и как о творении человеческих рук, с другой;

представление о его святости — и возможная мифологическая связь с нечистой силой, лесной сволочью и т. д.

Не исключена возможность существования у термина самородный огонь и других семантико-предметных связей. В колымском говоре сохра­нилось выражение самородный столб (крест) 'столб или крест, выте­санные из дерева, стоящего на корню’ [Богораз 1901; Бухарева, Фе­доров 1972: 161]. В обряде, записанном в Костромском крае, где, кроме Тульской губ., отмечается название самородный огонь, аналогом колым­скому кресту из дерева на корню может являться врытая в землю воротная верея, служащая одной из «деревин» для вытирания огня.

Термин живой огонь, имеющий соответствия в других славянских языках— ср. болт, жив огън [Вакарельский 1974: 306; Арнаудов 1971—1972, I: 200; Геров 1975—1978, 11: 20], сербохорв. жива ватра [Троянович 1930; Дробнякович 1960: 220—222 и др.], зап.-укр. (гуцуль- ск. и др.) живий огонь [Франко 1898: 192; Гуцульские присловья 1898: 63—64] и т. п. (см. также сводку иных значений славянских словосочета­ний 'живой’ + 'огонь’ в [Шиманский 1983: 408—410]; за указание на эту статью я признателен О. Н. Трубачеву), — тесно связан с фольклорным эпитетом живая вода. Живой огонь, применяемый при эпизоотиях в ка­честве апотропеического и очистительного средства, выступает в функ­ции, близкой функции целющей и живущей воды русских сказок (ср. укр. живлюща, живуща, жива вода и др.). Существенными для по­нимания термина живой огонь являются данные славянских языков, об­наруживающие в слове +tivb(jb) значение 'целый, свежий, не утративший своих качеств’. Ср. сербохорв. живо месо 'сырое мясо’, живи креч 'нега­шеная известь’, словенск. iivo арпо 'негашеная известь’, выражения во всех славянских языках, аналогичные русским живая рана 'свежая, не­затянувшаяся рана’, живые цветы и под., польск. zywe miqso 'cialo, mif- snie odarte ze skory’ [Скорупка 1977, II: 904—905]. В русских говорах прилагательное живой применяется к сену в значении 'непросохший, сы­рой’ (псковск., уральск.), ср. также: живой косгромск. 'свежий, неис­порченный’: «Пиво-то у вас еще живо?», арханг., онежск., владимирск., калужск., уральск., сибирск. 'целый, неповрежденный’: «Говорит-то-де тут да нынче стар-казак: ...Уж жива-ле моя сбруня да лошадиная, уж жива-ле моя приправа да богатырская?», «Гнильтина аль живое?», «У нас стекло (в окне) живое живет» и т. д. [СРНГ, IX: 154—155; Словарь уральских говоров 1964—, I: 159], ср.: живого места не осталось. С. Троянович, предпринявший обзор сербохорватских народных речений, включающих слово жив (для выяснения «буквального» значения термина жива ватра), приводит, между прочим, выражения с толкованиями: жив корен — што свеж, жив лукац — што пресан (т. е. 'свежий, сырой’) [Троянович 1930: 261—263].

В связи со значениями живая вода 'вода, богатая кислородом’, 'ключевая вода’, 'проточная вода’ [72] уместно вспомнить отмеченный в материалах из Астраханской губ. обряд прогона стада во время эпизоо­тий через проточную воду [Зеленин 1914—1916, I: 77; Афанасьев 1865—1869, II: 188], функционально идентичный окуриванию скота дымом живого огня [73].

В названии живой огонь, таким образом, закрепляется представле­ние о чистоте, неоскверненности, новизне ритуального пламени (ср. название новый огонь и обычай обновления огня во время эпизоо­тий и эпидемий во всем селении). Упомянутый выше глагол разжив- лятъ (огонь) 'разводить, разжигать’ получает, возможно, «буквальное» толкование 'возобновлять’ (ср. глагол кресать 'доставать, высекать (огонь)’ и креативную семантику слов праслав. *kresati, *kresiti, пер­воначально 'создавать’ [ЭССЯ 12: 125], родственных латинскому сгео, сгеаге 'творить, создавать, вызывать к жизни’; сюда же имеют непо­средственное отношение слова воскресение 'оживание’, далее краса и т. п., см. еще [Топоров 1975-1990, [IV]: 177-179]).

Роль новизны и чистоты ритуальных реалий, которые применяются в обрядах, совершаемых по поводу эпидемий и скотского падежа, отчетли­во проявляется в рассматривавшихся ранее обычаях тканья обыденных полотенец и древнерусской традиции воздвижения обыденных храмов. Явления того же функционального плана — сексуальная чистота участниц обряда опахивания деревни и их белые (= 'чистые, новые’) одежды; ср., однако, грязную рубаху женщины, участвующей в вытирании дере­вянного огня, в Новгородской губ. (стр. 131) ив связи с этим семантиче­скую амбивалентность славянских названий ритуального пламени.



загрузка...