Обряд опахивания селений во время эпизоотии, или — шире — обряд изгнания Коровьей Смерти, у русских часто сопровождается исполнением особого рода песен, содержание которых сводится к вербальному дублированию ритуала («...На удовушки хомут А на девушки пашуть...», «...Сеем песок, рассеваем...»), угрозам в адрес Коровьей Смерти («Мы камнем побьем И землей загребем...», «Помелом заметем, Попелом забьем...»), выражению уверенности в успехе предпринимаемых магических действий («Коль песок у нас взойдет К нам коровья смерть придет...») и т. п.
Эти песни фиксируются в этнографических описаниях, относящихся к ряду южнорусских губерний и, редко, к территориям средневеликорусских говоров: Калужская, Тульская, Орловская, Курская, Воронежская, Пензенская, Симбирская и Владимирская губернии, а также в некоторых местах в Сибири (Тобольская губ. идр.) (см.: [Снегирев 1861; Афанасьев 1865—1869,1: 567; А. С. 1861: 387; Городцов, Броневский 1897: 188; Сухотин 1912: 100; Носова 1975: 78, со ссылкой на: Голышев 1833: 65; Те- нишевский архив, №№45, 548, 901, 1068, 1145, 1286, 1293, 1401, 1530 и др.; Архив ГО, разр. 42, оп. 1, № 46; разр. 19, оп. 1, № 47 и др.; Архив Шейна, №№ 159 (большая подборка песен из Жиздринского, Лихвинского, Перемышльского уу. Калужской губ., сделанная П. В. Шейном), 530 и др.]). Подобные песни записываются и у мордвы (см.: [Маркелов 1922: 99] — Саратовская губ.).
Предварительный анализ «опахивальных» песен вызвал предположение, что в их основе лежит более чем один прототекст, поскольку оказалось невозможным свести тексты зарегистрированных вариантов песен к одной традиции.
В текстологическом исследовании русских «опахивальных» песен была использована следующая методика. Тексты анализируемых песен были расчленены на синтагмы, или сегменты (чаще всего сегмент совпадал со стихом, но нередки и двустишия и полустишия), с дальнейшим их сличением с целью идентификации. Сегменты, принадлежащие разным текстам, признавались идентичными и обозначались одним символом, если удовлетворяли таким условиям: (а) полное лексическое и синтаксическое соответствие — либо (б) лексическое варьирование по линии синонимии илиэнгионимии и (в) морфологическое варьирование (например, в формах глагольного времени) при (г) совпадении синтаксической конструкции (порядок слов мог несколько варьироваться). Затем была составлена
матрица типа таблицы шахматного турнира, в которой специально отмечались такие характеристики двух разных сегментов, как (а) совместная встречаемость в пределах одного текста (и, соответственно, отсутствие таковой), (б) предшествование в тексте сегмента «»сегменту «у», (в) непосредственное, контактное предшествование сегмента «х» сегменту «у».
В результате в сводном суммарном тексте довольно наглядно проявились определенные «силовые линии», тяготение одних сегментов к другим или, напротив, их размежевание, невстречаемоегь или очень редкая встречаемость в одном конкретном тексте.
Итогом анализа явилось выделение двух текстуальных центров, вокруг которых группируется весь стиховой материал, или, иначе, ?прототекста А» и ?прототекста В», принадлежащих, надо думать, разным традициям.
Существенно различной оказалась семантическая и прагматическая отнесенность этих прототекстов: одни песни преимущественно строились на словесном описании ритуальных манипуляций и выражении надежды на успех (пассивная прагматика — ?прототекст А»), другие включали активный момент — явные угрозы Коровьей Смерти (активная прагматика— ?прототекст В»). Эго различие отразилось и на морфологическом уровне: в текстах первого типа преобладает настоящее и прошедшее глагольное время, в текстах вторю го — императив и будущее время.
Неодинаковым оказалось географическое распределение песен, восходящих к разным прототекстам. Варианты «прототекста А» (более размытого) отмечены преимущественно в Калужской, Тульской и Воронежской губерниях, а варианты ?прототекста В» (более компактного) — в Орловской и Пензенской губерниях.
Образцы текстов ?опахивальных» песен, наиболее сохранных по отношению к своим прототексгам, испытавших, по-видимому, наименьшее влияние другой традиции:
(«А») Мы идем, мы идем
Со ладоном, со свечой Со Власием со святым Девять девок молодых Восемь девок да две бабы пахали А девятая девка песок рассевала Когда песок узойдет Тогда коровья смерть придет
(Калужская губ., Лихвинский у.
[Архип Шейна, № 159: 21]).
Смерть, ты, Коровья Смерть,
Выходи из нашего села.
В нашем селе Ходит Власий святой,
Со ладоном, со свечой,
Со горячей золой;
Мы тебя огнем сожжем,
Кочергой загребем Помелом заметем И пеплом замнем.
Не ходи в наше село,
Не губи наших коровушек Наших буренушек,
Рыжих, лысых, беловымьих,
Кривоногих, однорогих...
(Пензенская губ., Городшценский у. — [Тенишевский архив, № 1266: 21]).
Характер варьируемости песен можно представить себе, сравнив последний текст с текстом из Орловской губ., приведенным на стр. 106— 108 настоящей работы.
Географически различная приуроченность этих вариантов (значительно, впрочем, смешанных в иных, не приводимых здесь фиксациях, что и вызвало необходимость их текстологического анализа) — явление, вероятно, позднее. Что же касается разницы в семантико-прагматическом плане, то ее можно связать с различием в направленности самого ритуала опахивания, могущего быть предупредительным, то есть преследующим цели предотвращения мора скота в данном селе (??прототекст А»), и, с другой стороны, очистительным, то есть решающим задачу изгнания уже пришедшей в село Коровьей Смерти (•?прототекст В»).