ОБУСЛОВИЯХ ПОДХОДА К РЕШЕНИЮ ПРОБЛЕМ СЛАВЯНСКОГО ЭТНОГЕНЕЗА
В исследовательской практике под праславянами обычно имеются в виду носители одного из индоевропейских языков, характеризовавшиеся относительно единым и свойственным только им комплексом культурно-этнографичесгких особенностей. Для лингвиста такое понимание вполне определенно: речь идет о носителях индоевропейского языка, характеризовавшегося определенным набором признаков - тех, которые в своей совокупности отличают этот язык от других индоевропейских и вместе с тем так или иначе отражаются во всех современных славянских языках (и диалектах). Конечно же, носители такой (вполне определенной для лингвистов) языковой системы характеризовались и какими-то культурно-этнографическими особенностями. Но теми ли, которые были свойственны только носителям праславянского языка и так или иначе сохраняются (хотя бы реликтово) современными славянскими народами? Главным сегодня является ответ именно на этот вопрос.
Исследуя археологические культуры районов несомненного или предположительного пребывания праславян, археолог узнает почти все о местном населении древних эпох: знает, когда и в каких примерно границах жил тот или иной древний народ, как он строил дома, какой пользовался посудой, чем питался и какими промыслами занимался, как украшал свою одежду, как хоронил умерших и т.д. - вплоть до особенностей духовной культуры и международных связей этого народа. Знания эти как правило не вызывают разногласий. Споры разгораются тогда, когда ставится вопрос об исторических связях известного (по культурно-этнографический особенностям) народа с более древними и более поздними народами и (в связи с чем этот вопрос обычно и ставится) при определении этнической принадлежности этого народа. В конечном счете дискутируется лишь один вопрос: на каком языке говорил хорошо известный (во всех остальных отношениях) археологу народ? Решение проблемы этногенеза, таким образом, сводится к разработке приемов (методов) языковой атрибуции носителей древних культурно-этнографических комплексов.
Удачный опыт определения этнической (языковой) принадлежности дославянского населения центральной лесной зоны и севера Восточной Европы на основании гидронимических данных нельзя универсализировать: в этих районах до распространения славянской речи (именно так: в значительной степени она распространялась за счет языковой ассимиляции аборигенов, а не только как результат колонизации) на протяжении очень длительного времени не было заметных перемещений населения, что и позволяет приписывать неславянские (балтийские и финские) названия местных водоемов носителям додревнерусских культур. По отношению же к тем районам, откуда распространялась славянская речь, этот опыт теряет силу, ибо там более или менее заметная смена культур (несомненно, сопровождавшаяся и языковым взаимодействием) вскрывается через каждые несколько столетий. А местная гидронимия, как бы отражая этот факт, оказывается достаточно пестрой в языковом отношении и не поддается "стратиграфии", чтобы можно было связать разные языковые характеристики с носителями конкретных культурно-этнографических комплексов разных эпох.
Языковеды из этого факта сделали необходимые выводы. Они отказываются от классической идеи выделения праславянского языка из индоевропейского как целостной системы и все настойчивее провозглашают тезис о праславянском языковом комплексе как о сформировавшемся на базе смежных индоевропейских диалектов, особенности которых и объединяют прасла- вянский язык с рядом индоевропейских языков Центральной и Восточной Европы. Формировалось ли это языковое единство в среде населения с однородной культурой? Выработало ли оно единую культуру носителей праславянского языка, остававшихся (как теперь ясно языковедам) не монолитными в диалектном отношении?
Другой вывод, неизбежный в указанных условиях, имеет методическое значение. Глотто- и этногоническая проблематика требует от исследователя иного отношения к материалу, чем традиционные исторические исследования. Так, историк славянских (или одного из славянских) языков в глоттогоническом исследовании, конечно, использует результаты сравнительно-исторических реконструкций; но интересуют его в этом случае лишь те единицы, которые (независимо от их места и значимости в языковой системе) позволяют выделить пучки изоглосс синхронных по времени распространения языковых явлений. Именно изоглоссы в качестве географической проекции языковых переживаний и языкового взаимодействия разных эпох представляют собой величины лингвистического порядка, сопоставимые с подобными им величинами археологии и этнографии - границами синхронных культурно-этнографических комплексов.
Видимо, и археологии необходимо осознать несовпадение историко-этнографических интерпретаций с этногоническими задачами. В последнем случае, в частности, важна не степень зависимости одной археологической культуры от другой в плане их исторической преемственности, а сами связи разновременных и синхронных культур (в чем бы они ни выражалисьі), коль скоро любые из этих связей непременно сопровождались языковым взаимодействием, а интенсивность этого взаимодействия и его результаты не предрешают и не отражают результатов языкового взаимодействия.