загрузка...
 
Пророчества
Повернутись до змісту

Пророчества

 

1

 

Когда придет тысячелетье за нынешним тысячелетием вослед,

все золото окажется в крови.

Рассматривающий небо — деньги там увидит,

а кто в собор взойдет — тот встретит там торговцев.

В ростовщиков и менял превратятся вассалы,

меч станет защищать Змею. И огонь всполыхнет,

в каждом городе будут Содом и Гоморра,

и дети детей превратятся в раскаленное облако,

поднимут они старые стяги.

 

Этот человек все понимал. Глубоко внутри он всегда все понимал, даже если не хотел слушать голос, говоривший правду.

Он знал, что при использовании консервированной крови сохраняется опасность заражения больного, что может привести к смерти сотен людей.

Он знал это, и все же заглушал в себе слова, иногда кричавшие в нем: внимание, тревога, необходимы меры предосторожности, — слова, к которым нужно было прислушаться, это были слова предупреждения, которые должны были быть высказаны вслух.

Но он все оправдывал себя ненадежностью научных методов, медлительностью исследователей. Он старался склонить стрелку весов в направлении, которое обещало ему положительное решение его проблем. Не нужно ничего предпринимать, необходимо выждать: финансовая рентабельность должна быть обеспечена. Все склады были полны консервированной кровью, которую еще нужно было продать. Нужно было заявить патент, чтобы потом записать на счет невероятные суммы прибыли, которые в противном случае неминуемо уйдут к его иностранным конкурентам, потому что они тоже предложили свой товар. Имело смысл ждать, откладывая решение под различными предлогами, мысли его вращались только вокруг счетов, доходов, прибылей, — вокруг звенящей монеты.

И гибли семьи. Дети умирали.

Некоторые чувствовали в этой невыносимой ситуации, как ярость поднимается в их груди. Они мазали портреты некоторых ответственных чиновников кровью. Они требовали осуждения.

Они вопили от ненависти и отчаяния.

В городах да и во всем мире доверие исчезало все больше, и из силы денег, которая решает все, возникла другая сила.

Деньги объявили людям войну, деньги отравили нашу кровь. Поэтому мы воюем повсюду. Так начинается тысячелетие.

 

2

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

и землю, и море, и небо заселит собой человек.

Он станет приказывать,

не зная себе никаких границ,

он будет рваться к власти, равной власти Бога.

Но кончится все в одночасье,

качнется он, как пьяный король,

помчится, как лошадь слепая, и

ударами шпор загонит коня в непролазный лес,

за которым в конце пути только пропасть.

 

Проснувшись в поту посреди ночи, ученый вспомнил приснившийся ему кошмар. Он был так ужасен, что боль сжимала грудь, заставляла бешено колотиться сердце и жадно глотать воздух. Он взмок от пота и проснулся.

Какой-то мужчина, привиделось ему, стучал в дверь. Ученый открыл ее. В полутемном коридоре он разглядел круглое лицо, белую рубашку, болтающиеся руки и две огромных дыры на том месте, где должны быть глаза, — вход в бесконечный лабиринт. «Пришло время платить по счетам», — сказал мужчина.

И ученый ощутил, как в нем выросло чувство абсолютной подавленности. «Ты далеко продвинулся, — продолжал мужчина, — в своих исследованиях механизмов жизни. Ты можешь переносить принцип жизни из одного тела в другое. Бесплодную сделаешь матерью. Одного мужчину заменяешь другим. А теперь хочешь проникнуть в эмбрион, в тайны генов, ты хочешь — и думаешь, что можешь, — решать, кто появится на свет и каким.

Ты будешь выбирать, ты будешь отсеивать. Так в чем ты отличаешься от тех, кого ты называешь нацистскими убийцами? Они тоже начинали с того, что стали делить детей на чистых и нечистых, на тех, кто имел право на жизнь, и тех, кто должен был умереть. Они были твоими предшественниками, предвестниками дел твоих».

Исследователь пришел в себя и сказал: «Убей меня!»

И проснулся.

На следующий день он узнал, что в Италии черная женщина решила произвести на свет белого ребенка. Врач провел для этого необходимые хирургические манипуляции.

Исследователь весь день не мог думать и работать. Какой смысл был в его исследованиях? Куда они ведут? В какие руки попадет его знание, техника отбора, которую он как раз доводил до совершенства?

Внезапно в его мозгу возникли две дыры на месте глаз на лице ночного посетителя, которого он видел во сне. Он был уверен, что эти дыры — пропасть, к которой спешит человечество, не знающее больше никаких границ. И он снова захотел умереть.

 

3

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

построены будут по всей земле

вавилонские башни,

и это будут Рим и Византия.

Поля охватит запустенье,

не будет Закона для всех, у каждого свой, как

у всякого подобного ему.

Варвары отнимут город,

и хлеба на всех не хватит,

и зрелищ на всех не хватит.

И люди, не имеющие завтра,

устроят большой пожар.

 

Женщина подошла к окну. Она жила в одной из тех многоэтажек, которые возвышались на северной окраине большого города. Как никогда не прекращающийся гром слушала она шум машин, которые проезжали по шоссе, там, за поворотом, где все никак не построят противошумный экран, хотя обещают сделать это уже лет десять.

На стоянке она увидела банду бушующих парней, мечущихся, как пенящаяся волна, во все стороны, при этом пиная ногами машины, выкрикивая ругательства и швыряя в дома камнями.

Из страха, что ее увидят, она немного подалась назад. Но все же осталась стоять у окна и наблюдала дальше. Она знала этих молодых людей, которым было не больше двадцати, после полудня до глубокой ночи без дела и полных агрессии слоняющихся в этом квартале из четырех башен, возвышавшихся, как вселенские колонны из бетона, между домами, по растрескавшимся от дождя тротуарным плитам и автомобильным стоянкам.

Они орали: «Возмездие, месть, мы их перебьем!» При этом они прорезали шины у машин, били стекла. Во второй половине этого дня кто-то пытался ограбить кассу в супермаркете. Служба безопасности применила силу, и один из грабителей, молодой парень из этого квартала, был ранен. Как сообщили, он умер по дороге в больницу.

На улице никого не было. Улицы и стоянки были предоставлены бандам. И они орали, начинали крушить двери квартир и поджигать машины. Внезапно женщина услышала, как со стороны шоссе завыли сирены. Чуть позже на дороге около домов остановились полицейские автомобили. Мужчины в защитных шлемах выпрыгивали из грузовых машин. Шум и крики усилились. Раздались выстрелы. Женщину нашли только спустя три дня. Ей в голову попала пуля, она лежала в луже крови.

Она жила одна. Это была, как говорят, шальная пуля.

 

4

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

голод настигнет многих людей,

руки их от холода посинеют,

и возжелают люди новый увидеть мир.

И торговец придет и устроит пир, и будет яд предлагать.

Душу и тело испортит тот яд,

и кто свою кровь с ним смешал,

станут как зверь в западне

насиловать и убивать, грабить и вымогать,

и жизнь станет вечным концом.

 

Родители были уверены, что хорошо знают свою дочь. Они считали, что такие изменения в ее настроении происходят из-за типичного для ее возраста приступа меланхолии. Она была, как говорил отец, «вечно маленькой девочкой». В такие моменты она прижималась к его шее. Мать считала ее несколько мечтательной. «Задумчивой», — поправлял отец. В школе у нее всегда были хорошие оценки. В какое же мгновение отец и мать почувствовали, что она совершенно испугана? Она искала работу.

Она закончила школу. Совершенно банальная история: сколько таких же молодых людей мчатся с дипломом в сумке от одного отдела кадров к другому, чтобы начать продавать свой труд, если это так можно назвать, за достойную цену? Родители видели, как она погружалась в себя, сидя с прикрытыми глазами. Она часто уходила из дома. Куда? Иногда, если мать спрашивала ее об этом, она отвечала с такой яростью, которой раньше в ней никогда не было. Она кричала, казалось, была готова начать бросаться всем, что попадется под руку, хлопала дверью.

После такого возбуждения она снова проваливалась в молчаливую меланхолию, подолгу сидя на диване согнувшись или свернувшись клубком, тупо глядя на стены в сгущающихся сумерках.

Состояние безработицы и замешательство длились несколько месяцев. Однажды отец обнаружил, что исчезли деньги из книги, в которой он их прятал. Три из шести купюр, которые там лежали. Куда они могли пропасть? Жена все переспрашивала, уверен ли он?

Дочь молчала, будто ее это не касалось, даже тогда, когда отец внезапно, как бы размышляя вслух, обвинил ее в происшедшем. Поняла ли она? Она сидела с отсутствующим видом.

Отец встряхнул ее за плечи. Она осталась безучастной. Вмешалась мать и ушла с дочерью в ее комнату. Она посадила дочь на колени, крепко обняла. «Я должна была это сделать, я должна была это сделать», — повторяла девушка. «Иначе я умру, понимаешь?!» — кричала она, дрожа всем телом.

Она была только одной девушкой из многих миллионов молодых людей того времени, отравленных наркотиками. Это была только одна семья из многих, разбившихся, столкнувшись с ежедневным горем.

Если бы не произошло чуда, этих людей ждал бы еще более страшный конец.

Кто преступник, а кто жертва?

Это был конец тысячелетия.

 

5

 

Когда придет тысячелетье за нынешним тысячелетием вослед,

к страстям и похоти потянется каждый, кто и как сумеет.

Мужчины будут брать всех женщин без разбора.

А женщины, слоняясь в пустых переулках,

готовы лечь с любым, кто подвернется,

рожать дитя, не зная, как отец его зовется.

Наставник забудет, что он учитель,

и все среди всех одиноки.

Традицию люди забудут,

закон ими будет утрачен.

Будто им не являлся Мессия,

на звериную шкуру люди сменяют кожу.

 

Женщине было сорок пять, ее мужу — за пятьдесят. У них был общий ребенок, мальчик лет пятнадцати. Они были, как теперь говорят, современной, открытой парой. У нее еще был двадцатитрехлетний сын от другого мужчины, с которым она разошлась. Почему же она еще раз вышла замуж, а он еще раз женился — на другой? После двенадцати лет, которые они прожили вместе, они уже точно и сами сказать не могли. Много лет они вели свою жизнь как интеллигентные люди, каковыми они себя считали.

Она каждый день по полдня работала в рекламном агентстве. В хорошие свои дни она выглядела почти как тридцатилетняя женщина. Точно ее возраст определить не мог никто, ибо она поддерживала иллюзию: стройное тело (благодаря регулярной морской терапии), шелковистые волосы, загорелая кожа. Она была обворожительна. У нее были любовники, молодые мужчины, которые быстро менялись, и более постоянный друг: преподаватель музыки лет тридцати.

Ее муж, руководитель фирмы по торговле недвижимостью, предпочитал, как он говорил, молодых и очень молодых женщин. «Чем старше я становлюсь, тем больше люблю свежатинку», — смеялся он. Он говорил, что «вынужден постоянно обновлять свое стадо». На «рынке» так много молодых женщин, что можно и хотеть и выбирать. Но, как он с гордостью утверждал, он даже никогда им не платит. Для этого он еще слишком молод. Он, по его словам, давал им нечто другое. Они привязывались к нему. Но он никогда не тратил на них выходные. Эти дни он всегда проводил со своей семьей. И женщина делала точно так же, никому и ничего не объясняя.

В обществе они вели себя так, как это принято. Все было хорошо. Физически они были в форме. Состоятельны. Дача поблизости от Фонтенбло. И море удовольствий. У учителя музыки вопреки тридцати его годам было ангельское личико пажа и вьющиеся волосы. И молодые женщины ее мужа имели нежные и гладкие тела. Но кто скажет, почему их сын ушел из дома, из своей «образцовой» семьи? С тех пор его никто не видел.

 

6

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

старик возжелает ребенка,

отец обесчестит дочь.

Мужчина захочет мужчину, а женщина —

женщину: и все сотворят на глазах у всех.

Кровь их станет нечистой.

И зло поползет от кровати к кровати,

тело познает весь грех и всю боль земли.

Гримасы застынут на лицах, недуги скрючат тела.

Любовь станет самой большой угрозой для тех,

кто сам для себя не только плоть.

 

Следователь первой допрашивал девушку. Она была четырнадцати лет, веснушчатая, полная и розовощекая. Она даже ни разу по-настоящему не заплакала, только в глазах часто появлялись слезы, на лице — гримаса, и говорила она очень медленно, как принято было в этой местности, на здешнем диалекте. «Отец, — говорила она, — делал это со мной почти каждый день, с тех пор как больше не работает и весь день сидит дома». Мать работает в больнице уборщицей. Она этого не хотела. С матерью об этом не говорила, потому что боялась, что отец убьет их обеих. Такое где-то уже было, она читала об этом в газете и по телевидению тоже говорили.

Он делал это, а она при этом смотрела телевизор. Она почти не обращала на это внимания. Следователь почувствовал приступ тошноты.

Мужчина был арестован, он размахивал руками и кричал, что это все ложь и наговоры. Потом он стал кричать, что все вокруг лжецы и проходимцы.

Затем инспектор допросил работников органов социального обеспечения, которые отвечали за этот район. Они выглядели подавленными. Инцест? Это случается довольно часто. В среднем — они переглянулись — один случай на многоэтажку. Такие теперь нравы.

Следователь пришел домой. Перелистал почту. В колонке культуры ежедневной газеты речь шла о туристах, которые каждый год ездят в Азию, в царство детской проституции: семь лет — хороший возраст. Они не принуждают детей. Дети при этом получают удовольствие, это принадлежит к тамошней культуре. Это, заявил один из тех, с кем разговаривал журналист, относится к более совершенной форме культуры, культуры свободных обычаев.

Мол, Европа должна бы поучиться. По словам журналиста, должно быть право на проявление сексуальности. На первой странице той же газеты, в тот же день, сообщалось о беспокоящем общественность распространении эпидемии СПИДа. Как преодолеть продвижение вируса? — спрашивалось в статье. Следователь закрыл глаза.

Что это за время, в котором приходится жить...

 

7

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

голос, о законе и клятве кричащий,

больше не будет услышан.

Голос, о вере в Христа молящий,

останется гласом в пустыне.

И мощные струи неверных религий

хлынут, все затопив.

Ложный Мессия сплотит вокруг себя слепых.

Придет Неверный, неся с собой оружие,

как прежде никогда.

Он будет говорить о справедливости и праве,

его вера будет жаркой и разящей,

и будет мстить он за крестовые походы.

 

Почти случайно молодой человек вошел в церковь. Портал был открыт. Алтарь в конце здания церкви был освещен лучами солнца, и золото большого распятия, которое стояло посредине стола, ярко блестело.

Он совершенно оторопел от скромного величия церкви. Колонны были огромны — он не смог бы охватить их руками. Купол был так высок, что терялся в темноте. Он пытался представить себе эту церковь с примкнувшей к ней часовней, полной верующими, так, как это было сто лет назад, когда на западный мир упали сети новых вер и религий.

Все же ему было трудно представить себе все так, как должно: таинственная атмосфера, песнопения, глухо звучащие молитвы, скамьи, полные молодых и сильных мужчин и женщин, которые совершают поклоны, опускаясь на колени, ряды людей, подходящих к священнику, чтобы получить причастие и благословение.

Церковь, по которой шел молодой мужчина, была пуста. На первой скамье справа сидели две старых женщины в черном, далеко сзади в полутьме на коленях стоял худой человек. Пусто.

Ему стало холодно. Он вышел на улицу, остановился на ступенях церкви. Он увидел дюжину молодых людей, идущих вверх по улице. Выбритые головы, тела закутаны в полотнища цвета шафрана, босые ноги в сандалиях, они пели псалмы, били в цимбалы и тамбурины.

Они прошли мимо церкви, раскачиваясь из стороны в сторону и глядя прямо перед собой, и благостные улыбки освещали их кукольные лица.

Когда позже молодой мужчина вернулся домой, в телевизионных новостях он увидел тысячи согнутых в поклоне спин на улицах города. Священник с тюрбаном на голове и бородой, скрывающей лицо, проповедовал учение. В этот момент молодой мужчина вспомнил пустую церковь.

Религия, собственная религия, вера страны, в которой он родился, стала ненужной и безлюдной, опустела, как церковь, в которой он сегодня побывал.

Она не была уничтожена атеистической идеей или в результате научного прогресса. От нее ничего не осталось, кроме пустоты. Другие религии заняли ее место. Молодой мужчина почувствовал, что лишился того, что принадлежало ему по праву. Он утратил частицу себя.

 

8

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

Гром смерти разразится землею.

Варвары смешаются с последним легионом солдат,

безбожники заселят сердца

городов-святынь,

и все — один за другим — станут варварами,

неверными и злыми.

Порядок и закон падут.

Ненависть, как пламя в сухостое,

людей охватит.

Случится избиение солдат,

безбожники задушат верных.

Жестокость будет в каждом сердце и во всех.

И города падут.

 

Они играли на покрытом снегом склоне на окраине города. Семилетнюю девочку звали Златой. А мальчик с совершенно черными волосами и темной кожей откликался на имя Али. Третий, толстощекий мальчуган с рыжими волосами и громким голосом, самый живой и жизнерадостный из них, был Мерциар. Они играли. Снег был глубокий и мягкий, и ярко сияло солнце. Дети на животах скатывались с горки, и мороз им был нипочем. Вдали был слышен гром взрывов.

Их могли звать и Мириам, и Георг, и Владимир. Они могли бегать на морском берегу или прыгать по камням в горах. Они все равно были бы сыновьями и дочерьми своих родителей — мусульман, евреев или христиан, православных, католиков или маронитов. Ни религия, ни местность здесь значения не имеют. Они играли, как играют дети. Они играли с радостной безмятежностью, на которую способны только дети, слишком долго прятавшиеся от света, совершенно внезапно озарившего их, когда со всей силой проснулась жизнь, а юность неудержимо проложила себе дорогу и вынесла их на солнце.

Вокруг них была война. Война, полная ненависти, война без правил. Одна из тех гражданских войн, в которых убивают людей с простотой, будто валят деревья. И хотя они видели вокруг себя и смерть своих друзей и подружек, и родителей, они не верили в собственную смерть. Они были детьми, и солнце сияло. Из окна своих полуразрушенных домов за ними наблюдали родители и снова и снова звали их домой.

Им не хотелось опять вызывать дьявола из его обители. Но кто этот демон? Мусульманин? Еврей? Христианин, православный, католик или маронит? Это зависит от места и точки зрения. Но разве дети, играя, думают о дьяволе?

А он принимает человеческое обличье.

Издали, из других окон, в прицелы снайперских винтовок за детьми наблюдали другие люди, — впрочем, достойно ли их это слово?

Один из них подал знак. Вскоре после этого на покрытом снегом склоне лежали три неподвижных тела, а снег был красным от детской крови.

 

9

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

люди последуют крови и вере.

Но ни один не внемлет мучениям

сердца ребенка,

выброшенного, как птенец из гнезда,

никто не укроет его от удара руки

в перчатке с кованым железом.

Ненависть переполнит землю, хоть она

считает себя спокойной.

Никому не будет пошады — ни старикам,

ни убогим калекам.

Жилища сожгут и разграбят.

Одних людей заменят другие,

и все будут взгляд отводить в сторону,

чтобы не видеть обесчещенных женщин.

 

Деревня была окружена лесами и горами. Все дома были построены из дерева, и около каждого был маленький огород. Окна украшали маленькие, наполненные цветами корзинки. Старые женщины сидели на верандах и чистили овощи, в то время как их дочки или падчерицы вешали белье на веревки, натянутые между деревьями. Все женщины носили платочки. Проезжали мимо повозки с сеном. Слышен собачий лай. Кругом был мир. Женщины от одного дома к другому разносили вести, а дети через забор лазали друг к другу в гости.

Кто они были? Какому богу молились? Разве это кого-то взволновало? Одни ходят в церкви, увенчанные куполами, блестящими на солнце. Другие — в мечеть, минарет которой высоко видно за деревьями.

Десятилетиями так шла жизнь. Но однажды ночью деревня была разбужена шумом и грохотом моторов, и земля содрогнулась от рева гусеничных машин. Когда мужчины вышли утром из своих домов, они увидели танки, перекрывшие оба выхода из деревни. Мужчины в маскировочной униформе, натянув на лицо черные маски, ходили патрулями и врывались в дома. Запахло дымом. Это был первый дом, который погиб в огне. Женщины голосили.

Крестьяне проходили мимо, положив руки на голову, а солдаты ударами хлыста, как скот, подгоняли их. Они шли к лесу.

Через несколько минут раздался грохот пулемета. Снова возопили женщины. Некоторые из них метались, расцарапывая себе грудь, рвали на себе волосы, воздев руки к небу. Лица их были искажены страхом, в глазах застыл ужас. Снова горели дома. Согнали некоторых жителей деревни и повели опять.

Соседи отворачивали лица, стараясь не встретиться с ними взглядом. Каждый из них теперь вспомнил, в какого Бога верил его сосед.

Собаки, бродившие по руинам опустевших домов, выли о смерти.

 

10

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

все будут знать, что в разных уголках земли

творится. Увидят детей,

чьи кости торчат через кожу,

и тех, чьи глазницы кишат червями,

и тех, в которых стреляют как в крыс.

Человек, что увидит все это, лицом отвернется —

для него нет выше личных забот.

Как милость, бросит горстку ржи,

а сам спит на мешках добра.

Что дал он правою рукой,

назад он заберет другой.

 

Он сидел в затянутом черной кожей кресле и дремал с раскрытой газетой на коленях. На экране телевизора один за другим сменялись сюжеты. Время от времени мужчина поднимал голову, открывал глаза и смотрел на экран. Рядом на полу играл его сын. Жена иногда заходила в комнату. Неожиданно она сказала: «Это просто ужасно». Ребенок перестал играть. Мужчина поднял голову. На экране были голые дети, сидевшие на корточках на полу неосвещенного помещения. Они были похожи на больших черных насекомых с огромными голодными глазами, на брошенных на погибель стариков. У некоторых из них были видны незаживающие раны, над которыми роились мухи.

«Такое показывать нельзя, — сказал мужчина. — В это время телевизор смотрят и дети».

Он лихорадочно стал искать пульт и выругался, не найдя его под рукой.

Ребенок спросил: «Что это было? И где?» «Далеко, очень далеко, ты играй, играй», — сказал отец. А мать все причитала: «Это ужасно, бедные люди».

Мужчина стал говорить, что эти люди с их неразвитыми гигиеническими навыками, обычаями и культурными традициями далеко не такие, как люди здесь, в цивилизованных странах. «Они плачут», — сказал ребенок. Репортаж уже заканчивался, и мужчина перестал искать пульт. Стали показывать машины, которые неистовствовали в гонках «Формулы-1». И мужчина восторгался, что эти пилоты — люди фантастические, они ездят со скоростью больше чем триста километров в час.

На следующий день ребенок сказал, что в школе его попросили принести килограмм риса. Мужчина пожал плечами. «Конечно, я дам тебе, и ты отнесешь», — сказала мать.

«Это для детей, которых показывали вчера вечером», — объяснил ребенок.

«Ну, если им это доставит удовольствие», — ответил отец.

Он раскрыл газету. Его интересовали экономические новости. Сообщалось, что Международный валютный фонд не может рассматривать вопрос о снижении задолженностей для стран, имеющих большие долги. «Этого еще не хватало, — проговорил мужчина. — О чем они думают? Что мы их — кормить будем?»

«Я есть хочу, мама», — сказал ребенок. «Иди кушать, мой любимый, иди, мое сокро-о-вище».

 

11

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

люди займутся всеобщей торговлей.

И каждая вещь обретет свою цену, дерево, воды и зверь.

В подарок никто ничего не получит —

только купить можно будет теперь.

Цена человека — не больше, чем весит.

Он весь целиком на продажу —

как фунт задней части свиньи.

Кто ухо возьмет, кто сердце захочет,

ничто тогда не останется свято —

ни жизнь, ни душа.

Споры пойдут за кровь его и бренное тело,

будто стервятники падаль делить собрались.

 

Семья жила на окраине большого города, в одной из хижин, сложенной из досок, жести, картона и камней. Как сотни тысяч людей в этих трущобах, которые возникли на брошенном за непригодностью для обработки куске земли. Если шел сильный тропический дождь, он все сметал на своем пути и тащил за собой хижины вместе с женщинами, детьми и стариками. Потом мужчины искали в завалах, перемешанных с грязью, тела и вещи. Строились заново. И никто не мог изменить этого установившегося порядка.

Много ли детей живет в таких трущобах? Они копошатся в мусоре, воюют с птицами и собаками за право ковыряться в кучах отбросов, беспрестанно уничтожая этих своих злейших врагов. В свои короткие еще руки они берут длинные палки, чтобы было сподручнее выковыривать из-за изгороди что-то интересное и уцелевшие консервные банки. Они наполняют мешки и продают, что добыли, за жалкие гроши. Часто они воруют, ордами высыпая в городские кварталы, грабят магазинные витрины, нападают на одиноких пассажиров.

Они — «городские дикари». Часто кто-нибудь исчезает навсегда. Кого это беспокоит? Кого это интересует? Его место в группе ему подобных затягивается после его исчезновения так же, как водная гладь, поглотившая камень. Был ли он убит однажды ночью на углу улицы полицейским из «эскадрона смерти», который борется за городскую чистоту и порядок? Или бросился в глаза тому, кого называют «вампирами»? Будучи ребенком, выросшим в грязи, в уличной нищете, он силен вопреки всему. Поэтому он принадлежит к тем, кто выживет в любом случае.

Слабые умрут. Но у него смуглая кожа и сильные мышцы. Он может быстро бегать. У него отличный слух. Он предчувствует опасность. Хорошая добыча для вампиров.

Ему расставляют капканы. Его заманивают купюрой. Он недоверчив, но деньги есть деньги. И вот он, беспомощен и гол, бьется в багажнике автомашины. Рот его заклеен, чтобы он не издал ни звука.

Что происходит в его душе? Кто знает? Он — поверженный и спутанный зверь.

Позднее найдут его тело, может, когда будут разбирать свалку для строительства новой улицы. И если еще не будет слишком поздно, то поймут, что он умер после того, как у него вынули глаза и срезали веки, а длинный шов — это свидетельство того, что у него вырвали сердце, почки и печень. Купить можно все.

Все продается. А этот товар доступен не каждому. Хороший товар, господа, качество гарантировано.

 

12

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

изменит человек лицо земли.

Он будет считать себя хозяином

лесов и пастбищ,

он пролетит все небо, перепашет земли,

избороздит все реки и моря.

Но земля станет бесплодной и голой,

воздух будет гореть и вода дурно пахнуть.

Жизнь будет вянуть — человек уж растратит

к веку тому всего мира богатство,

и станет он, как одинокий волк,

жить в ненависти своей.

 

Этим летом не было ни ветерка. Жара стала невыносимой. Казалось, ее можно было потрогать рукой, она клеилась к коже, проникала в горло, всему вокруг придавала необычный ореол, и даже Парфенон трудно было разглядеть в гадком вязком тумане.

Однако такое явление не было упомянуто в старых рукописях ни у историков, ни у тех писателей, кто в пятом столетии от Рождества Христова основал демократию и принципы политической мысли. Наоборот, в их записях Афины и другие города-государства описываются как места, очищаемые легким ветром, который несет запах моря и ароматы средиземноморских ландшафтов.

Когда Вассиликос размышлял об этом над своим письменным столом, перед ним вставали вопросы. Или изменился климат, или современные греки стали так восприимчивы, что уже не переносят жары?

Он высунулся из окна. Он жил в верхней части города и мог видеть его лежащим у своих ног: он был покрыт толстым, почти коричневым облаком, которое душило город. Об этом говорил долетавший до его окна глухой и хаотичный автомобильный гул, перебиваемый сиренами полицейских машин и карет «скорой помощи».

Жара, влажность, густота свинцом и ядовитыми газами насыщенного воздуха перекрывали горло целому городу. Больницы были полны стариками и малыми детьми, астматиками, которым нечем было больше помочь, потому что не хватало кислородных масок.

Детям советовали оставаться дома или — как в Милане, в Мехико и других городах мира — выходить в центр города только в противогазе. За несколько часов он становился черным от густого жирного налета. Было решено ежедневно на несколько часов запрещать автомобильное движение. Но это ничего не дало. Удушающий колпак стал еще более плотным.

Пока Вассиликос несколько минут смотрел на город, он не мог понять, представились ли ему картины будущего, или он действительно видел все это на самом деле. Он закашлялся и не мог остановиться. Он закрыл окно и принялся писать, поскольку это было его профессией.

«Прогресс» — с этого слова он начал свой короткий рассказ.

 

13

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

то даже дети будут на продажу.

А некоторых возьмут как жертву

для гнусных наслаждений, чтоб прикоснуться к юной коже.

С другими станут обращаться, как со скотом ничтожным.

Неприкосновенная слабость ребенка будет забыта,

и тайна детства канет в Лету.

Жеребенком он объезженным предстанет,

ягненком зарезанным, со спущенной кровью.

А человек будет знать лишь жестокость.

 

После долгого полета над лесом самолет лег на курс в направлении города. Он казался белым, освещенный яркими опознавательными знаками, отражавшимися в широкой водной глади. Вода выглядела будто блестящий ящичек для драгоценностей, единственным украшением в котором был самолет.

Пассажиры, преимущественно мужчины, —  выходили постепенно. После того как они выполнили формальности на таможне и в полиции и шли по зданию аэропорта, внезапно каждого из них окружили стайки детей.

Каждому из них было примерно лет двенадцать. На их гладких загорелых лицах выделялись чрезвычайно белые зубы. Они были одеты в незастегнутые пестрые рубашки так, что были видны впалые животы и бархатная кожа. Их в основном светлые брюки плотно обтягивали тонкие ноги. Дальше стояли молодые люди постарше, прислонясь к стеклянным перегородкам и скрестив руки на груди. Казалось, они наблюдали за происходящим, будто в засаде, как охотники, спустившие на дичь своих собак.

Дети брались нести багаж путешественников, вставали на цыпочки, чтобы прошептать им что-то на ухо. Тогда эти зрелые мужчины, которые прилетели с другого конца света, начинали смеяться, сначала стыдливо, затем громче, как будто ими овладевало какое-то опьянение. Затем они с одним или двумя детьми втискивались в длинные желтые такси.

Через некоторое время, когда пригород оставался позади, такси останавливались перед большими отелями, перед дверьми которых тоже было полным-полно подростков, только одетых в шорты и ослепительно белые рубашки, будто именно таким образом отличаются те, кто приехал из аэропорта, от тех, кто всегда торчит в городе.

Дети сопровождали клиентов вплоть до стойки администратора. Мужчины из Европы, Японии или Австралии наверх в свои комнаты поднимались одни. Нужно хотя бы поддерживать видимость приличия и законопослушности. Потом дети тоже поднялись на лифте — юноши и девушки, их было трудно отличить друг от друга. Они легко постучали в полуоткрытые двери комнат. Мужчина сидел перед мини-баром со стаканом спиртного в руке. На лбу его выступил пот.

«Заходи», — скажет он ребенку приказным тоном или, скорее всего, со стеснением в голосе. Это зависит от клиента.

Но ребенок всегда податлив и будет улыбаться.

Хорошая дрессировка.

 

14

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

то взгляд и дух людей окажутся

в тюрьме.

Они напьются пьяны и не заметят,

как шаржем и отражением плохих зеркал

им правду мира вдруг заменят,

и с ними будут делать то, что делают с овцой.

Тогда сбегутся хищники и

птицы злые и сгонят в стадо их,

чтобы к обрыву легче довести

и одного стравить с другим.

С них снимут шкуру,

чтоб добыть их шерсть и кожу,

и если это человек переживет, душа его

пребудет разоренной.

 

Вахтер не видел, как мужчина вошел в здание. Мужчина не мог знать кода входной двери, но, наверное, проскользнул за кем-нибудь из жильцов дома. Когда вахтер позднее услышал взрывы, он и не подумал о том, что они произошли на третьем этаже, где жил известный человек, а ныне пенсионер. Его прошлое, как говорили, было темным и вроде бы со дня на день его могли вызвать в суд. Но слухи пока ничем не подтверждались. Известный пенсионер держался особняком, из дома выходил, только чтобы выгулять свою собаку. Вахтер не заметил и того, как мужчина вышел из дома. Что в здании что-то произошло, он заметил только тогда, когда полицейские ворвались в подъезд, распахнув все двери, и побежали вверх по лестнице.

Он был слишком увлечен тем, что видел и слышал по телевидению. Мужчина рассказывал дюжине журналистов, почему он убил известного пенсионера. При этом он яростно жестикулировал и оборачивался в сторону каждого фотографа, что столпились вокруг него, как будто просил его сфотографировать. Он говорил, что является «общественным мстителем», и повторял это как заклинание, в котором ему слышалось величие и которым он сам был восхищен, глядя в юпитеры широко раскрытыми глазами, слегка покачиваясь, как пьяный, будто под воздействием волн, излучаемых объективами видеокамер, фотоаппаратов и микрофонами.

Он произнес: «Я хочу сказать всему миру, и я говорю всему миру. Я был бы рад, если бы вы показали в прямом эфире, как я судил его. Но разве вы бы пришли? Тем не менее об этом должен узнать весь мир». Полицейские выталкивали вахтера из его будки, но он, казалось, не слышал их и вряд ли понимал, что происходит. Его глаза смотрели на экран, где убийца все рассказывал о содеянном.

Вахтер наконец услышал, что ему говорили, когда после специального выпуска новостей передали вечернюю программу и закрутилось колесо очередной викторины. Ему было жаль, что он не досмотрит передачу, но полицейские тянули его за рукав. Покидая свою будку, он слышал, как ведущая шоу воскликнула с воздетыми к небесам руками: «Живите дольше, живите лучше, с этим чудом — телевидением! Осуществите свою мечту! Один, два, три, каков ваш ответ? Приз?» «Да, да!» — кричали люди в студии и громко хлопали в ладоши.

 

15

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

без веры править будут господа,

безвинным немощным народом помыкая.

Они лицо свое сокроют и скроют имена.

Их замки неприступные укроются в лесах.

И участь каждого и всех они решать возьмутся.

Но никого чужого с собой не позовут в собранье,

Чтобы решать порядок мирозданья.

Каждый будет на деле их крепостным,

считая себя и рыцарем, мужчиной вольным.

И тех из них, кто из диких деревень,

с еретической верой поднимется против,

побьют, уничтожат и заживо сожгут.

 

Его звали Эрнандес. Он владел полем, которое орошала тысяча маленьких речушек. Их извилистые русла образовывали что-то напоминающее огромную, находящуюся под водой равнину: перуанскую Амазонию.

У него было восемь детей, жена умерла при рождении девятого ребенка. Вся семья — дети, как только они дорастали до четырех лет, — работала на поле, копала рвы для орошения и собирала урожай. Если риса было много, Эрнандес с другими крестьянами деревни шел в Лиму на рынок, чтобы продать его. Со всей семьей он шел в город, и это было днем большой радости. Они покупали конфеты, шляпы, хлеб и вино. Потом они снова возвращались к своему полю и ветхому дому, и начинался новый сезон.

За тысячи километров от них, в одном из тех зданий, которые имеют странный внешний вид благодаря фасадам дымчатого стекла, под председательством президента Международной торговой палаты проходило собрание экспертов Международного валютного фонда. Было принято решение либерализовать торговлю и обеспечить ей всюду свободу, без которой невозможна никакая всемирная цивилизация. Президент обратил особое внимание на торговлю сельскохозяйственными продуктами, которая все еще ведется по допотопным правилам и управляется старомодным протекционизмом. К счастью, Международный валютный фонд может оказать на правительства некоторое положительное давление и обеспечить отмену преувеличенных таможенных ограничений.

Например, в странах Латинской Америки, и прежде всего в Перу, — по рису. Это просто нонсенс, что здесь все еще существуют трудности для импорта продовольствия. Этому должен быть положен конец. А Перу так сильно задолжала другим странам, что согласится с таким решением.

Так и произошло.

Когда Эрнандес и восемь его детей с грузом риса приехали в Лиму, им сказали, что старых цен теперь нет. Перекупщики показали склады, полные мешками с рисом. Их привезли прямо из Вьетнама, а рис там был с ноготь, а стоил он здесь, в Лиме, наполовину дешевле, чем жалкий и мелкий амазонский рис.

Это — свобода торговли, такова она, Эрнандес.

Некоторые из спутников Эрнандеса решили взяться за оружие. Но он знал, что армия сильнее, с вертолета видно людей даже под деревьями.

У него было восемь детей. Ему пришло на ум, что он мог бы вместо риса возделывать коку. Она хорошо продается, и отправлять ее можно во все страны мира.

 

16

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

будут столь многочисленны люди на свете,

что их уподобим муравьиной куче

с воткнутой в середину палкой.

Они будут бегать вокруг, а смерть —

давить их каблуком,

как надоевших насекомых.

Толпой пойдут они от места к месту,

темная кожа смешается с белой,

христианская вера с неверной,

некоторые будут проповедовать обещанный мир,

и все же повсюду все племена будут

вести свои новые войны.

 

Он был учителем. Он решил посетить те города, которые в годы учебы были для него воротами к чудесному храму — культуре, которыми он восхищался, которые притягивали его, о которых он прочитал так много книг. Он хотел проплыть вверх по течению Нила и посмотреть пирамиды, как это делали миллионы туристов многие столетия до него.

Итак, он шел по улицам Каира. Он был околдован пестротой уличных лавок, шумом голосов, разрезающими их сигналами автомобилей, запахами этого города. Он чувствовал себя совсем по-другому, но не терял рассудка и не ощущал никакой опасности.

Вот он увидел халупы на кровлях зданий, и экскурсовод рассказал, что крестьяне все еще идут в город, чтобы жить здесь в тесноте, да не в обиде. Они рассеялись по стране, потому что слишком тесно стало в их домах для семей, которые беспрерывно растут.

Он увидел кладбище — издалека, оставшись на расстоянии, как посоветовали ему, и он увидел людей, которые живут среди могил, рядом с мертвецами. Как в особенном и символичном спектакле, в котором жизнь побеждает смерть. И вероятно, из-за этого последнего впечатления он вдруг почувствовал себя плохо, как будто на него подействовало это скопление множества людей, он почувствовал себя угнетенным, как если бы он внезапно увидел, что улицы забиты машинами, ручными и мотоповозками так, что ничто больше не в состоянии двигаться вперед, и в этом хаосе можно задохнуться. И он увидел нищету, кучи отбросов, грязную воду и ненависть в лицах, ощутил толчки локтями в толпе, чью беспощадность и низость он вдруг почувствовал. Много раз ему казалось, что кто-то грозит ему кулаком и плюет в него.

Ему захотелось сразу уехать из этого города, в который он был влюблен.

В последний раз перед отъездом он вышел на террасу кафе напротив отеля. В этот момент раздался взрыв бомбы.

 

17

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

люди захотят превзойти все границы.

Юная мать станет седой, как старуха,

люди заставят природу покинуть свой путь,

и семьи, как семена,

Развеянные по ветру, не смогут больше собраться.

Мир станет совсем иным миром.

Как загнанная лошадь, будет

каждый нестись без остановки

и без возничего, куда взбредется.

Беда ж тому, кто примет на себя

тот долг по управленью этим зверем.

Ни повода и ни стремян он больше там

не обнаружит и рухнет в пропасть, ставшую могилой.

 

Она была полной дамой с седыми волосами, завязанными в узел. Она носила очки и обладала часто наблюдаемым у учителей внутренним благородством, которое смягчалось ее улыбкой и добросердечием. На столе, служившем ей письменным, она поставила рамку с фотографией молодого мужчины с загорелым приятным лицом. Каждый раз, когда она смотрела на фото, менялось выражение ее лица. Ее взгляд туманился. Она вспоминала своего умершего сына.

Она жила одна. Она унаследовала небольшое имущество, по меньшей мере, она считала его таковым, хотя его стоимость по-настоящему богатым показалась бы просто смешной. Но оно давало ей чувство свободы, которое раньше ей было неведомо, и впечатление, что она сможет осуществить свои давние мечты.

Глядя на портрет своего сына, она понимала, что у нее только одно желание: иметь собственного ребенка. Она бы согласилась быть бабушкой: ведь ей было шестьдесят. Если бы ее сын прожил подольше, он подарил бы ей внуков. Бог не захотел этого.

Она могла бы усыновить ребенка, и иногда она размышляла о этом. Но что кроется в приемном ребенке? Какую тайную историю он хранит в себе? Тем не менее она начала наводить справки. Ей сказали, что она слишком стара, чтобы брать на себя ответственность за воспитание ребенка. Но однажды она сидела в парикмахерской, сушила волосы под огромным феном и прочитала в журнале, что один профессор медицины творит чудо.

Он преодолел предельный возраст для женщин, которые хотят произвести на свет ребенка.

Для женщины это сообщение было открытием.

Несколько месяцев спустя ее фотография обошла первые страницы всех газет. Комментаторы высказывали по этому случаю как свои положительные, так и отрицательные взгляды. В шестьдесят лет стать матерью? Законно ли это?

Она была счастлива, как никогда прежде. Она поставила вторую рамку на письменный стол, с фотографией своего новорожденного сына.

В этом году несколько миллионов детей — двадцать? тридцать? — умерли от голода.

 

18

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

не будут люди больше к закону

Бога обращаться.

Они хотят как всадник жизнью управлять,

и выбирать дитя еще в утробах женщин,

и отмечать убийством тех, что стали нежеланны.

Каким же станет человек, себя вдруг Богом возомнивший?

Имеющие власть захватят лучшие наделы и самых лучших женщин,

а бедные и слабые — как скот.

Их хижины убогие станут им тюрьмой,

и страх, как яд, засядет в каждом сердце, его сжирая.

 

Как каждый, чье время пришло, этот старый мужчина считал дни, которые ему оставалось жить на белом свете. Он жалел, что ему так мало осталось. Он никому не выказывал своего страха, от которого мороз пробирал по коже, бросая то в жар, то в холод. Иногда ему казалось, что он с головой окунается в ледяную воду, и его начинала колотить дрожь.

Несколько лет назад он женился на молодой женщине, которую не любил. Что это была за любовь? У него было впечатление, что он должен был платить за свои небольшие желания слишком большими чувствами.

Иногда он спрашивал себя, могут ли страдания снова вернуть ему радость физического наслаждения. У него был панический страх перед импотенцией. Он наблюдал за своим телом, отмечая признаки старения, и с ужасом ждал новых.

Он старался несколько раз в неделю менять женщин, чтобы узнать, может ли его тело реагировать на них. Он был огорчен и напуган, когда установил, что он больше не может повелевать своим телом так, как ему хочется.

Это было для него как фильм ужасов. Он жил в далекой стране другого полушария. Он был богат и уважаем. Его любовь к женщинам была известна, и это казалось совершенно естественным. Он всегда жил, без преувеличения, как важный господин.

Он рискнул поведать о своих проблемах врачу. Что оставалось делать? Сначала врач улыбался. Кто мог бы себе всерьез представить, что есть чудодейственное средство против возраста? «Я могу оплатить все», — заявлял старик. «Вы хотите заключить договор с дьяволом?» — спросил врач.

Тихим голосом он добавил, что некоторые медикаменты и фармацевтические товары содержат человеческий спинной мозг. Но при этом надо соблюдать строжайшую осторожность, ибо это секретно и незаконно. Откуда берут спинной мозг здоровых людей? Никто этого не знает, никто этого не хочет знать. Согласен ли он, ведь это очень дорогое удовольствие? Старик был согласен. Вскоре после этого он умер от отравления по неизвестной причине.

Ежегодно в мире исчезают несколько тысяч людей, в большинстве случаев это бедняки и даже дети — в стране этого старика.

 

19

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

возникнет темный и секретный порядок уложений,

в котором основным законом будет ненависть

и яд — оружием.

Ему потребно будет золото в количествах неисчислимых

и власть на всей земле.

Служители его соединятся кровавым поцелуем.

Праведники и немощный люд познают жизнь

по страшному тому закону.

Сильные мира сего будут на службе его,

единственный закон признает тот порядок, который сам

украдкой сочинит, и яд проникнет даже в церковь,

а мир пойдет вперед со скорпионом

под стелькой башмака.

 

Мужчины подошли друг к другу, обнялись и на некоторое время так и застыли. Потом сели за стол друг напротив друга, положили на него руки и начали разговор.

Это были одетые в черное мужчины в белых рубашках. Они были несколько полноваты, и их можно было бы принять за оптовых торговцев, которые говорят о своих делах — о продаже скота или фруктов.

Время от времени они передавали друг другу маленькие листочки бумаги, на которых неразборчиво записывали какие-то цифры, имена и телефонные номера.

Они долго говорили друг с другом, потом встряхнули головами и вместе пошли к двери из большого зала, в котором они провели больше часа.

Они открыли двери, и вошли несколько человек, один за другим. Они тоже были одеты в черное, с почтением глядели на мужчин, пожимали им руки и склонялись в знак своего глубокого уважения. Они все на самом деле были людьми весьма уважаемыми.

Среди них были три депутата, два банкира, сенатор, три предпринимателя из строительной отрасли, нотариус и тот, кто получил доплату за социальный заказ и теперь заботился о решении проблем с водой и вывозе мусора в нескольких городах на юге.

«Наш торговый комитет в сборе, — сказал один из двух мужчин, — и, господа, вы являетесь его действительными членами. И теперь пришло время посмотреть на все с другой точки зрения».

Товар, который можно было трогать только в лайковых перчатках, прибыл. В валюте этой страны он стоил миллиарды, миллионы в долларах. Его нужно было сбыть. Доходы будут поступать в мелких купюрах, деньги будет нужно «отмывать».

По этому поводу и собрался торговый комитет. Какие работы? Какой банк? Какой оборот?

«Есть, однако, судьи, — сказал один из депутатов, — которые всюду суют свой нос».

«Вот его-то мы им и отрежем», — ответил один из двух мужчин.

Все рассмеялись.

 

20

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

многие будут сидеть с руками,

связанными крепко,

или с пустыми глазницами ходить по кругу,

не зная, зачем и куда.

У них не станет кузниц,

где раньше ковали железо,

не станет полей, где они могли бы пахать.

Они как злак, не давший колоса —

беспутный, голый,

униженный и безнадежный,

и стар и млад, и часто без жилья,

останется им лишь одно леченье — начать войну.

Но для начала побьют они друг друга обоюдно

и все возненавидят жизнь.

 

Улица маленького городка казалась бесконечной, и никто не знал, почему она начиналась именно в конце поля. Возможно, она должна была начинаться повыше и заканчиваться внизу. Но она была такой, как была: улица, которая шла под гору, а по обеим ее сторонам стояли дома, а за каждым домом был сад.

И потом — тишина. Пустая улица, и в конце — остроконечный холм с крутыми склонами. Он мог быть из угольной пыли. Он мог быть из шлака железной руды, побывавшей в плавильных печах. Этим уже никто не интересовался. Трава росла на этом искусственном холме, о котором некоторые говорили, что он еще тлеет и огонь съедает его изнутри. Поэтому на нем росли даже неизвестные тропические растения.

Вот раньше, говорил мужчина... И это «раньше» было всего пять лет назад. Раньше улица жила. Женщины стояли перед домами. Семьи приезжали из южных районов и устраивались здесь, некоторые даже больше тридцати лет назад. И все же они сохранили привычку жить на улице, пока позволяет погода.

Дети кружили стайками. По воскресеньям кафе подолгу были открыты, хотя уже на другое утро людям снова нужно было идти в забой добывать руду или уголь.

Теперь дороги были разбитыми, на них стояла вода, разлилась огромными черными лужами. Окна домов были заколочены досками, на их фасадах выступили зеленые пятна селитры.

Это было как чесотка, и не было никого, чтобы вылечить эту болезнь.

Иногда по субботам или воскресеньям несколько мужчин с семьями приходили прогуляться в этом мертвом маленьком городе. Они никогда не оставались здесь надолго, атмосфера все-таки была гнетущей. Город был похож на кладбище, здесь та же тишина, которая заглушает порывы ветра, когда он проскальзывает между стенами домов, как между крестами могил.

Часто один из мужчин восклицал: «Черт побери, мы трудились очень тяжело, но это был наш дом. И они закрыли шахту, хотя угля здесь еще очень много. Теперь они импортируют его из другого конца света, а нам приходится сидеть сложа руки, как старикам».

Но в забоях в Польше или в Чили работают мужчины — и иногда дети — за несколько жалких грошей. Но когда-то это все-таки закончится — или нет?

 

21

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

болезни водные, болезни неба и земли

настигнут человека и сразят его.

Он станет думать и о том, что сам разрушил,

и снова строить и хранить, что целое осталось.

Страшиться он будет тех дней,

что дальше предстоят.

Но будет поздно —

сетью плотною пустынь затянет землю, и

вода уйдет так глубоко, что в страшный час

все разорвет собой, нахлынет как потоп,

лишит всю землю завтрашнего дня, и

воздух разорвет тела у самых слабых.

 

Все были согласны. Бургомистр, хозяева земельного участка, предприниматели и даже строительные инженеры. И покупатели этого участка на берегу реки, уложенной в бетонное русло, были в восторге. Дети смогут играть в реке, и вид из домов, которые еще не построены, но уже есть в проекте, был великолепный. Дальше внизу видны старый римский мост и тысячелетние арки.

Когда проект по использованию этого участка был вывешен в ратуше, как положено, о своем желании заявил один человек. Это был мужчина, которого называли «поэтом» или «сумасшедшим», в зависимости от того, верили ему или нет. Он жил в доме высоко наверху на горе, поросшей оливковыми деревьями. Он всегда отказывался продавать этот участок земли, с древних времен принадлежавший его семье. Он выиграл несколько процессов против общины, которая хотела отобрать у него участок, чтобы на этом месте построить шикарные квартиры с видом на горы и равнину. Он совершенно один вставал перед ратушей с мегафоном в руках. Обычно в базарный день. Он заявлял, что река может выйти из берегов и смыть дома, которые хотят там построить. Но кто станет слушать сумасшедшего поэта? Заказы были размещены, план использования участка сверстан. И голос поэта потерялся в шуме бульдозера, взрывающего землю.

Через три года дома были готовы и распроданы. Поэт, по-прежнему в одиночку протестующий и распространяющий листовки, никому не давал покоя, так как новые дома были облицованы кирпичом, а это было видно из его окна и затрагивало интересы поэта тем, что снижало стоимость его собственного земельного надела. Завистливый, эгоистичный, тщеславный, реакционный. После его смерти, думал каждый, община наконец сможет воплотить в жизнь свои большие проекты, поскольку поэт наследников не имел.

Наступила та дождливая осень. Потом зима с ливнями. Однажды ночью дождь, смешанный с градом, накрыл всю местность своим черным пальто. И ручейки превратились в бушующие потоки, выворачивающие на своем пути с гор в равнину деревья и насыпи, бетонные сваи и сминающие дома, как картонные коробки. Во всем обвинили погоду.

Поэт сказал: это человек виноват, и деньги виноваты. Но кто станет слушать сумасшедшего старика?

 

22

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

во многих тех местах, где землю сотрясет,

все города погибнут,

уйдя под землю.

Все, что без совета мудрых построено когда-то, —

все будет снесено.

Ил с грязью погребет селенья,

земля разверзнется

под новыми дворцами.

Но человек, гордыней одержимый,

упрям и твердолоб,

не будет слышать то предупрежденье, посланье от Земли,

как вновь и вновь она к нему взывает.

И новые пожары разрушат новый Рим,

и бедняки и варвары разграбят, несмотря

на легионы, покинутые замки.

 

Город был отражением мира, этаким сияющим и гордым Вавилоном. Экскурсовод, который вел за собой группу туристов, во всеуслышание заявил, что никогда прежде люди не строили таких замечательных городов. Еще сотню лет назад это был Город Мечты. Там создавались картины, которыми наслаждались сотни миллионов людей. В их умах представали живые ландшафты, которых нигде и никогда невозможно увидеть, они казались себе героями, которыми никогда не были, они любили женщин, о которых даже не решались мечтать. Они были так близко, что казалось, они держат их в своих руках, если их молча обнимали надоевшие жены.

Видения создали город. Смотрите, смелые люди. Город пересекали шоссе, деля его на части. На холмах стояли дома героев и богинь, окруженные парками и высокими стенами. Это был город, образ которого не сможет нарисовать даже буйная фантазия, город сказок и волшебных игр, сам он существовал в действительности.

Коснитесь его мостовых! Рассмотрите на асфальте следы ног этих полубогов, прочтите их имена. Здесь живут боги этой эпохи. Без них вы ничто. Со времен Гомера не было создано ничего более великого. Этот город — Олимп, и он — Вавилон.

Кто-нибудь обязательно задавал вопрос о разломе, о провале, который существовал под городом. Экскурсовод пожимал плечами. Наверное, через тысячу лет что-нибудь и произойдет. Но этот город существует вечно, как мечты, которые рождаются в нем. Это — мифология мира, который здесь создается. И ничто не может разрушить их.

Еще в то время, когда экскурсовод не закончил говорить, все внезапно услышали вой сирены. В одном из кварталов города разъяренные жители устраивали пожары. Какой коварный Нерон дат приказ опустошить город? Одни из бунтарей стреляли, другие били витрины и кучами уносили из магазинов то, что попалось под руку.

На улицы вышли армейские подразделения. В камуфляжной одежде, оружие в боевом положении, шлемы на головах, солдаты шли навстречу толпе.

«Это конец Вавилона!» — кричал кто-то. «Рим горит!» — орал другой.

Чуть позднее земля содрогнулась, отчего возникли новые пожары, охватившие виллы богов.

Страх застыл на людских лицах. Была ли эта трещина в земной коре или она прошла через общество?

Это было как бумеранг, ударивший в гордое лицо человека, возомнившего себя богом.

 

23

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

луч Солнца опалит всю землю

и воздух не сможет больше от огня его укрыть

людей, останется лишь только занавес дырявый,

и свет сжигающий разъест глаза и кожу.

Море вспенится кипящею водою,

города и реки собою покроет,

уйдут под воду даже континенты, а люди убегут на горы

и там, начав плодиться,

совсем забудут, что произошло.

 

Путешественник прочитал описание местности. Оно было составлено первооткрывателями. Они описывали мягкий склон, поросший высокой травой, склоняющейся к земле под порывами ветра. При низком солнце это выглядело как морская поверхность. Вокруг деревьев было много тени. В те времена здесь можно было увидеть больших хищных животных, над головами которых кружили хищные птицы с голыми шеями.

Разводя в лесу огонь, крестьяне выжигали просеки, на которых высаживали пшено и сорго. Дети играли голышом, а женщины сидели на корточках на земле, закутав свои смазанные маслом тела в яркие куски ткани. Когда мужчины заканчивали посев или сбор урожая, они уходили в высокую траву на охоту. Добытую дичь они несли на своих плечах, привязав ее ноги к толстой ветви. Такой была их жизнь.

Путешественник склонился к иллюминатору в самолете, принесшем его сюда, в эту местность, которую он знал из старых описаний, чтобы разглядеть ландшафт за бортом. Он ничего не узнал. Земля была серой, желтой и красной, как будто отхлынуло море высокой травы. Он увидел улицы и редкий лесок. Деревни были пусты, а на горизонте он заметил большой город с огромным трущобным кварталом на окраине, домишки в котором прилепились один к другому. Самолет пролетал над ними. Он увидел толпы людей, машины, облака пыли, а вдали в небо поднимались дворцы правительства с белыми фасадами из мрамора, охраняемые солдатами в форме леопардовой раскраски, виллы государственных и прочих высокопоставленных лиц.

Когда через несколько дней прошелся пешком по этой местности, знакомой ему по книгам и собственным фантазиям, он всюду видел только голый кроваво-красный камень. Земля была мертва и бесплодна. Ото всего другого остались только скелеты хижин, краснозем, твердая тропическая земля кирпичного цвета, кое-где изуродованная взрывами. Деревья засохли и отбрасывали на землю только свою мертвую тень.

Путешественник возвратился в город и долго бродил его пыльными улицами. Дети продавали всякую мелочь. Подошла проститутка с неприкрытой грудью. Мужчины курили или играли, бросая маленькие кубики-кости на грязный песок. Ветер приносил запахи разложения. Больницы не вмещали всех тех, кто заразился вирусом.

Он подумал о том, что человек сам заразил землю и что теперь их общая доля — вместе влачить жалкое существование.

 

24

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

научатся люди будить видимость жизни.

Смысл ее будет запутан ими, и захотят они

тронуть то, чего нет в природе,

захотят пойти путями, которые, как мираж,

только глазами смогут увидеть,

и сон они поймут как явь.

Но не сможет человек различать больше

то, что есть, и то, чего нет,

потеряют себя в запутанных лабиринтах

те, кто научится будить видимость жизни,

правоверных обманут,

и многие люди станут

хуже подлых собак.

 

Это считалось игрой. Мужчине надели на голову шлем, который закрыл лоб и глаза. В руке он держал пульт дистанционного управления. Укрепленные на теле электроды были соединены с проводами и радиопередатчиком. Потом мужчина получил короткое разъяснение. Он должен был нажимать кнопку, и тогда он сможет управлять тем, что он хочет видеть и чувствовать.

На огромном экране, видном всем зрителям с их мест, показался силуэт молодой женщины, на которой тоже был шлем, а тело, как и у мужчины, снабжено несколькими электродами. «Они будут любить друг друга», — объявил ведущий.

Это был странный, полный страсти и бесстыдный танец. Хотя они были удалены на несколько сотен километров, мужчина и женщина обнимались и прижимались друг к другу. При этом они не держали в руках ничего, кроме пустоты и воздуха, но им казалось, что они касаются тела. «Виртуальная любовь», — прокомментировал ведущий, в то время как изогнутые тела обоих любовников, казалось, достигали пика наслаждения.

Зрители аплодировали в экстазе, некоторые вскочили и предлагали свои услуги на сцене. Они тоже хотели пережить эти представляемые ощущения, возникающие ниоткуда, показавшиеся им такими сильными и настоящими.

Но ведущий выбрал уже своих кандидатов. На экране появился сильный мужчина, па котором, как и на исчезнувшей теперь молодой девушке, был шлем. На сцене обвешивался датчиками второй участник игры.

«А теперь мы испытаем дуэль, войну. И она будет беспощадной», — сказал ведущий.

Он включил радиопередатчик, и новый танец начался. Мужчина на экране пританцовывал туда-сюда. Кандидат на победу, стоявший на сцене, с искаженным лицом пытался уклоняться от ударов, которые, как ему казалось, наносит противник.

Он реагировал тем, что дико жал на кнопки пульта. В зале теперь стояла гробовая тишина, и чувствовалось, как у людей растет чувство страха.

«Они борются и убивают на расстоянии, — повторил ведущий. — Но это все-таки только пародия, так сказать, электронная игра на координацию движений. После виртуальной любви — виртуальная война». Внезапно человек на сцене упал. Все зрители в зале встали и вытянули шеи, чтобы увидеть виртуальную агонию. «Мы заканчиваем наш бой», — сказал ведущий. Но проигравший игрок больше не поднялся.

 

25

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

вырвутся звери, что Ной

брал с собою в ковчег,

из рук человека,

изменившего тварей по воле своей.

Но кто станет думать об их

напрасных мученьях?

Человек будет волен сделать все сущее так, как

он того хочет, и попутно убьет он бесчисленно их.

Кем станет человек,

законы жизни изменивший,

смешавший существо живое

в один комочек глины?

Дитя ли Бога он, ему подобный,

или отродье черта?

 

Полон ужаса, он вошел в зал.

Дверь за ним снова закрыли, и теперь его окружала слишком накаленная атмосфера. В помещении горели лампы, излучающие фиолетовый свет.

От пола до потолка высились ряды маленьких зарешеченных клеток. Ими был полон весь зал, их были тысячи. Запах был такой, как в некоторых больницах, если там есть операционные залы. Чувствовалась смесь химических и биологических запахов, хлора и экскрементов. Звучала музыка из динамиков, которые были спрятаны над металлическим потолком.

До этого момента мужчина еще не видел животных, но, пройдя несколько шагов, он заметил их, втиснутых в свои маленькие ячейки, в которых они не могли даже пошевелиться.

С регулярной периодичностью прямо перед их мордами падали разноцветные зерна, так что они не должны были делать лишних движений для еды, и не съесть тоже было совсем невозможно. Были ли это куры, утки или гуси? Мужчина забыл, что ему говорили до этого, так сильны были его чувства и беспокойство.

Он никогда не проявлял большого интереса к животным. В детстве у него дома были две кошки, но воспоминание о них осталось очень слабое. Эти аристократические ленивцы целыми днями спали да лежали, и начинали подавать голос, только когда проголодаются.

В этом случае было нечто другое. Прежде чем войти в этот зал, он ходил по забойной камере, где посредством электрического разряда убивают животных, а потом в помещение, где производилась так называемая «подготовка продукта»: там животные лишались шкур и перьев. Вися на направляющих, они поступают в огромные пылесосы. Через несколько секунд они появляются голыми, с отрезанными наполовину ногами и вытянутыми шеями. В следующих машинах им удаляют внутренности. Их моют и сушат, и вот — единственное вмешательство человеческой руки — их поворачивают с боку на бок: женщины проверяют, имеют ли они свежий вид. Последняя машина снабжает их полоской бумаги.

В первый раз мужчина сказал сам себе, что есть единство жизни. Идея казалась ему странной, но она захватила его.

Он чувствовал себя солидарным с этими животными. И дал клятву жить в будущем по-вегетариански.

Потом у него было впечатление, что однажды жизнь отомстит людям, которые так относятся к другим живым существам. Он стал думать о тюрьмах, лагерях и спешно покинул зал.

 

26

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

то нужно бояться за дитя человечье —

безнадежность с отравой будут ждать его с нетерпеньем.

Каждый станет думать только о себе,

и ни о ком другом и не о жизни бренной,

но гнать за это будут, и потом

станет и тело предметом продажи.

Все ж тому, кто сбережется, —

угроза будет дух свой не сберечь и мертвый заиметь.

Он будет жить в игре и фальши и верить в них,

поскольку Мастера нет рядом —

того, кто научить обязан надеяться и жить.

 

Мальчику со светлыми волосами было едва десять лет. На взгляд, темноволосый был даже еще меньше, и когда полицейский стал допрашивать его, он отвечал только невнятным ворчанием и пожиманием плечами. Это было невозможно, точно определить его возраст.

Только когда позже нашлись его родители, то узнали, что несколько дней назад ему исполнилось девять лет. Выглядел он еще меньше, потому что был очень слаб.

Во время допросов в комиссариате казалось, что эти двое не слышат ни одного вопроса. Через стеклянную перегородку они с любопытством смотрели на экран монитора, который висел в соседней комнате на стене и показывал, что видят камеры наблюдения по обеим сторонам от входной двери.

Может быть, это навело одного из полицейских на мысль поговорить с ними о телесериалах? Он спросил, что дети чаще всего смотрят по телевизору. Сначала они молчали и переглядывались. Потом оба начали говорить одновременно, называя имена героев, убийц, марки оружия — вспоминали все, что впитывают в себя с самого утра, только проснувшись в шесть тридцать, и до самого вечера, когда они ложатся спать часов в одиннадцать. «А что же со школой?» — спросил полицейский. Школа — дрянь, все там кругом абсолютные идиоты, отвечали они в один голос. Ходят ли они туда? Когда как. Собственно, должны бы. В этот момент у них вырвалась усмешка. В школе, и ребята этого не отрицали, они украли приставки для видеоигр и два магнитофона.

Потом допросили родителей. Семьи жили в однокомнатных квартирах, и у одного, и у другого отцы и матери были безработными. При социальных учреждениях они выстаивали в длинных очередях, чтобы получить талоны на еду. Потом они шли домой, потому что на улице было холодно. Слава Богу, у них хотя бы был телевизор. Если бы он вышел из строя, то они были бы готовы сломать себе руку или продать почку, чтобы купить новый. Как можно жить без телевизора?

Жизнь похуже, чем у животных.

Способны ли молодые звери мучить других, таких же молодых? — спросил себя полицейский.

Молодые люди на это способны.

 

27

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

человек станет думать о Боге, хотя

являться он будет лишь при рожденье,

гонимый ревностью и злостью.

И все ж рука его сильна той властью,

которой наделен и захватил.

Как Прометей слепой, крушить

он будет все вокруг себя.

В душе он карлик будет оставаться, но

с силой великана,

шагать вперед шагами великана, не ведая,

который выбрать путь.

Голова его будет тяжелой от знанья,

но не поймет, зачем живет и гибнет.

Он будет, как помешанный, размахивать руками

и, как ребенок, жалобно пищать.

 

Он был тем, кого другие ученые называли «мастером» или с нежной иронией «папой». В обществе исследователей, для которых Министерство обороны этой большой страны построило новый город, он был главным просто потому, что был лучшим. Город находился в пустыне, далеко от любого человеческого жилья. Средства для него не экономили, и жизнь в комфортабельных, окруженных деревьями домах с бассейном была довольно приятная.

Ученые знали, что работали над смертоносным оружием. Но для них это было только последовательностью расчетов, планов, химических реакций, уравнений или захватывающих лабораторных экспериментов. Подопытные животные подвергались экспериментам и при этом страдали. Ученым это было ясно, но здесь речь шла о развитии системы сдерживающих вооружений, которая должна была предотвратить всеобщую войну. Эксперименты шли и в области «чистой бомбы», которая убивает людей, не повреждая предметы, оставляя здания целыми и невредимыми. Оставалось лишь убрать мертвых из поверженных городов, послать туда машины с другими людьми и снова включить жизнь. Это было оружием мечты, и иногда ученые забывали, что речь шла действительно о мертвецах. Они так страстно обсуждали друг с другом эти вопросы, что забывали, что это только имитация, детская игра для взрослых.

Там были и парализующие газы, которые обездвиживали войска противника, так как их солдат скручивала судорога и беспрерывно рвало. Было удивительно наблюдать, как лабораторные собаки катались по полу и выли. Когда действие газа заканчивалось, они снова приходили в сознание. С мудростью и спокойствием «мастер» приглушал в себе воодушевление, требовал подтверждений и напоминал о том, что речь идет о войне, а не об игре. Он внушал уважение. Размышляя, он имел привычку гулять по улицам и при этом читать.

Когда его нашли мертвым рядом с женой, которую он задушил, потому что узнал, что она имела любовника, все воздержались от комментариев.

 

28

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

то земли станут добычей войны.

По ту сторону римского предела и даже

в бывшей римской власти

люди будут резать глотки друг другу,

охватит всех война племен и вер.

Евреи и дети Аллаха не оставят попыток

побить друг друга.

Земля Христа предстанет полем битвы.

Неверные везде и всюду чистоту

своей идеи защитить хотят.

Сомнения и сила встанут против друга,

а смерть пойдет вперед,

как знамя новых тех времен.

 

В городе были дома, где верили в Бога. Сама религия при этом не имела значения. До тех пор пока они признавали существование единого Бога, город оставался городом. Там были и евреи, и христиане, и мусульмане. Это был город монаха Иоганна, которому там почти тысячу лет назад в пустыне явились откровения, которые позднее, на пороге 2000 года, должны были быть переданы людям. Это был город Иерусалим со Стеной Плача, Гробом Христовым и мечетью. Ребенку сказали, что эти три религии, каждая сама по себе, означали одно: веру в Бога. Поскольку ребенок еще не был знаком с реальностями мира, он ответил, что три общины должны были бы по-братски поделить этот город, который принадлежал им равным образом, потому что каждая из них считала его святым.

Ребенку со временем пришлось постичь историю ненависти. Были войны. Молодежь, изгнанная из своих домов, росла в жажде мести. Детей убивали ударами прикладов на остановках школьных автобусов. Другим детям разрывало головы, когда в них попадали пули. Были убитые в мечети, убивавшие христианских паломников и верующих у Стены Плача. Казалось, вера, вместо того чтобы объединить людей, без конца давала причины для того, чтобы ненавидеть, отталкивать и даже убивать.

Послушайте, что говорит раввин: «Ноготь еврея ценнее миллиона арабов». Послушайте этого молодого мусульманина, который кричит, что нужно убить всех евреев до одного. И он готов для этого умереть. Христиане казались самыми благоразумными, наверное, потому, что в меньшинстве на этой земле. В другом месте, в нескольких сотнях километров оттуда, католические и православные священники призывали к крестовому походу и желали смерти неверным.

И кто еще вспоминает о двухстах тысячах заживо сожженных и погребенных, которых забыли в пустыне, в войне, которая была так чиста, что собирала больше зрителей, чем любая телепередача?

— Верный, неверный? Во что они верят? — спрашивал ребенок.

— В безумие, — ответил ему мужчина, — а не в жизнь.

 

29

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

многие лишатся жизни человечьей,

у них не будет прав, ни крыши,

никакого хлеба.

Их тело будет неприкрыто,

и вот оно-то будет на продажу,

отгонят далеко их от башен изобилия,

поближе к Вавилону.

Они, рыча и огрызаясь, запутавшись в долгах,

займут все местности вокруг и расплодятся.

До них дойдет сказание о вознагражденье скором,

и приступом возьмут они когда-то немыслимые башни.

И вот тогда наступит время варварской орды.

 

Некоторые ночи были спокойными. На улицах было тихо, пассажиры дремали, на остановках никто не ждал ночного автобуса, так что водитель хотя и слегка притормаживал, но не останавливался. И все же часто это было, как на родео. Они так называли то, что происходило, а самые молодые из них называли это «вестерном» и «нападением на почтовую карету». Банда пряталась в десяти метрах от остановки, где стоял один из них как запоздалый пассажир. Водитель автобуса останавливался, и внезапно появлялась банда, блокировала двери, прежде чем водитель автобуса мог начать движение. Некоторые водители защищали себя гранатами со слезоточивым газом, а иногда автобус сопровождался полицейской машиной. Но чаще всего на нападавших не было никакой управы, и пассажиры не могли защитить себя. Что можно сделать с теми, кого один социолог однажды назвал по телевидению «городскими дикарями»?

Они вваливались в автобусы, грабили, опустошали сумки пассажиров, били стекла в окнах и дверях, иногда резали шины, и один или два раза они пытались поджечь автобус. Водитель автобуса забаррикадировался в своей кабине и надеялся, что стекла не разобьются под ударами бейсбольных бит.

Это было, как на войне, говорил он, когда вернулся в автобусный парк.

Водители иногда даже бастовали, чтобы добиться сопровождения и защиты или закрытия маршрутов в «горячих» районах. Но «родео», «вестерны» и «нападения на почтовые кареты» опять начались несколько недель спустя, как только полиция перестала ездить сзади автобусов. Слишком много затрат. И почему нужно было пытаться бороться против этой волны насилия с помощью ограниченной энергии горстки полицейских?

Что можно изменить в жизни молодежи, которая входит в бетонный лес пригородов и срывается с катушек, разбивая стекла и уродуя машины?

Водитель автобуса знал это. Поздними вечерами он возвращался домой с последним поездом метро. И ехал на работу с первым вагоном подземки.

Когда он входил на перрон, он старался идти быстрее. Он боялся.

Это ли жизнь?

 

30

 

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

то человек, вступив в непроницаемый тоннель,

застынет от страха и закроет глаза:

не будет силы смотреть.

Он будет охвачен вечной тревогой, при каждом шаге

чувствовать страх.

Все же он будет шагать без сна и покоя.

Но голос Кассандры, громкий и сильный,

он не услышит.

Ему же все мало, он захочет все больше, и разум его

замутится виденьем, призраком жизни.

И те, что стали его мастерами, обманут,

и поведут его стадо неправедные пастухи.

 

Добрая тысяча депутатов собралась в одном из конференц-залов Большого Международного Института. Они прибыли из всех стран мира. Они говорили на всех языках — и маленьких наций и больших государств. Царило равноправие, а в кабинах сидели дюжины переводчиков, дословно переводивших все выступления. Депутаты, которые сидели дальше всех от трибуны, могли смотреть на экраны, которые были вмонтированы в пульты у каждого кресла, видеть лица ораторов и председателя. Иногда подключались выступающие из стран, которые удалены от Большого Международного Института на тысячи километров. Каждый депутат говорил о том, что он знал.

В атмосфере, заявлял один из них, возникла озоновая дыра, и нам нужно быть внимательными. Существуют ядовитые субстанции, отравляющие землю, воду и небо, говорил следующий. В этом необходима осторожность. В южных регионах мужчины находятся в численном превосходстве, возникло сильное нарушение демографического баланса. К концу дебатов каждый поднял свой голос, каждый на своем языке: «Так дальше не должно продолжаться. Надо что-то менять. Быстро. Мир должен понять. Мы должны изменить наши обычаи. Мы должны задать нашему развитию новое направление. Нужно что-то делать. У нас осталось только одно десятилетие. А оно пройдет очень быстро».

Затем в заседании был объявлен короткий перерыв. Состоялись непринужденные разговоры. Обсуждали свои дела. Обменивались адресами, делились новостями об общих знакомых.

После перерыва было сообщено, что прибудет президент страны, чтобы встретиться с депутатами. Все поднялись со своих мест, когда он вошел в зал, и приветствовали его шквалом аплодисментов. Он был молод, динамичен. Он символизировал будущее. Он сказал: «Мы должны перемешать карты по-новому. Мир должен избрать новый путь. Мы можем. Мы должны. А значит, это наша воля».

Он поднял скрещенные руки над головой. Эту картину видели сотни миллионов телезрителей незадолго до того, как диктор в программе новостей сообщил, что вопрос о бомбардировке решен. Потом показали самолеты, поднявшиеся с авианесущего крейсера, и закончили тем, что выросли ставки налогов.

В зале Большого Международного Института, потолок которого драпирован под синее небо, заседание продолжалось.

 

31

 

Когда придет к концу тысячелетье, пришедшее

за нынешним вослед,

люди наконец откроют глаза,

вырвутся из плена своих голов и городов,

смогут видеть с одного края земли до другого

и понимать друг друга.

Они поймут: ударив одного, боль причинишь другому.

Люди станут единым телом,

каждый из них — крохотной частью его.

Вместе они — будут сердцем.

И возникнет наречие, понятное всем,

нечто родится — Великий Человек.

 

Сидя перед компьютером, профессор в полутемной аудитории лекционного зала передвигал на экране стрелку, показывая собравшимся студентам различные взаимосвязи, опутавшие Землю и напоминающие разветвленную нервную систему, похожую на центральную нервную систему человеческого мозга.

Всем казалось странным то, что они видели на экране. Земля была похожа на бьющееся живое сердце, континенты и океаны действовали как части живого организма. Проводные и волновые коммуникации, обмен информацией, спутники, связь, обмен данными образовывали ее кровь и нервную систему. Разветвления артерий скрещивались и пересекались, невообразимо быстро вливая в общую систему числа, сведения — кровь этого мира.

Стрелка скользила по экрану, показывая потоки данных или траекторию спутников, кружащих вокруг Земли. На другом экране, который был инсталлирован под первым, можно было видеть сканированное изображение деятельности мозга и сердца человека. Профессор опустил стрелку на второй экран.

— Посмотрите, как похоже, — говорил он. — Каждый из нас является ячейкой, частью большого организма, который называется Человечество. Подумайте о силе жизни, энергии, о мощи его существа. Нас тринадцать миллиардов людей, тринадцать миллиардов. И мы связаны друг с другом. Если клетка, которой каждый из нас является, тяжело больна, если равновесие в нашем организме нарушено, в ущерб одному или другому, тогда страдают все тело и сердце, все мы.

Еще недавно людям не удавалось понять это. Даже несколько десятков лет в третьем тысячелетии. Но мы находимся уже в новой эре.

Будьте открытыми по отношению к другим. Поймите Вселенную как живое тело, которое охватывает вас и которое охватываете вы.

Станьте человеческим миром.

Тело Мира является нашим телом.

 

32

 

Когда придет к концу тысячелетье, пришедшее

за нынешним вослед,

человек одолеет небо,

создаст он звезды в большом и темном море,

отправится в свой путь в блестящем корабле,

как новый Одиссей, друг солнца, в одиссею небесную свою.

И станет он господином воды,

построит города в морских пучинах,

кормящиеся плодами моря.

Он будет жить во всех местах большого государства,

и все будет позволено ему.

 

Они будут гигантскими, как часть нашей Земли. Это будут планеты, сконструированные людьми в космосе. Они будут вращаться вокруг своей оси, чтобы соответствовать условиям гравитации, и человек будет двигаться на них, как на Земле. Сообщение с Землей будет поддерживаться регулярными челночными рейсами на эти планеты, эти огромные космические объекты, внутри которых будут не только инструменты и машины, но и кусочки природы. Потому что если человек находится далеко от Земли, он должен иметь рядом хотя бы частицу родной природы. Так что внутри полых планет будет создана своя экосистема. Она будет орошать растения и согревать их солнечным светом, которым окружены эти планеты. Поступательное движение будет тем более легким, что вследствие изменения скорости вращения планеты будет уменьшена сила притяжения; можно будет более или менее удобно передвигаться от одного места к другому. Человек играючи сможет развивать в себе совершенно новые способности: он сможет быть подвижным, как птица, в зависимости от того, насколько сильной будет гравитация. Он будет покидать эти планеты, чтобы продвигаться дальше вперед во Вселенной, которая станет лабораторией открытий и их использования.

Но новое положение человека, его нахождение вне Земли, даст людям чувство, что они действительно часть того, что называется человечеством.

Что же представляет собой, если смотреть сверху, издалека сверху, эта голубая планета, питательная среда и стартовая площадка для полетов в космос, если не мать, которая произвела на свет людей, совершенно безразлично, какого цвета кожи и расы? Какое безумие, скажут те, кто, глядя с искусственных планет на Землю, единственную по-настоящему живую точку во Вселенной, представят себе, как долго и жестоко люди воевали друг с другом. Какой смысл был в этих битвах? Что значит левый, правый, одна нация против другой, раса по сравнению с другой, если человечество сверху выглядит таким целым, таким хрупким и таким великолепным и оно способно понять и проникнуть во все тайны мироздания до тех пор, пока оно едино и братолюбиво?

 

33

 

Когда придет к концу тысячелетье, пришедшее

за нынешним вослед,

люди научатся плыть под волнами,

их тело обновится, и рыбами станут.

Другие будут летать выше птиц,

когда сумеют не падать как камень на землю.

Они будут общаться друг с другом,

откроется дух их для всех,

посланья других он сможет принять.

И будут они делиться мечтами друг с другом,

и будут жить так долго, как самый старый из людей —

как тот, о ком Священное писанье.

 

Это будет продолжаться столетия. Будут необходимы трансплантация, эксперименты и многолетние испытания: и тогда некоторые из людей понемногу, шаг за шагом, получат то, чем они владели еще в самом начале эволюционной цепи, — жабры, с которыми они смогут проникнуть в глубокие моря и долго находиться под водой без технической помощи. Другие будут использовать гравитационные технологии и летать с помощью простых и легких машин, которые будут крепиться на теле.

Человек будет расти в своих физических и духовных возможностях.

Но существенного будет недоставать. Так как эти телесные изменения произойдут еще только через значительное время, то даже Иоганн от Иерусалима не мог их предвидеть. Но что-то он все же предвещал. И после него другие люди владели силой предсказания, устанавливать связи и упреждать ход событий.

— Каждый из нас, — говорил профессор студентам, — в будущем, «когда придет к концу тысячелетье», будет иметь способности посылать и принимать мысли других людей. На протяжении тысячелетий люди старались вытравить в себе этот дар, и только немногие — великие мистики, пророки и астрологи, поэты и изобретатели, чувствовали в себе эту энергию, связывающую их с другими людьми и силами Вселенной.

Между тем мы знаем, что каждый из нас настроен на определенную волну, так что каждый может быть радиопередатчиком и приемником. Мы способны принимать послания и расшифровывать их. Наши мечты образуются из этих собранных в действительности сведений, которых мы не знаем в нашей сознательной жизни.

Мы хотим быть новыми существами, открытыми всем волнам и посланиям, и руководствоваться не силой разума одной, но интуицией.

Наш дух может быть связан с духом всего Мира.

Время сможет проникать в нас как большой приятный поток. Тогда возраст мы не будем больше считать упадком, но повышением нашего человеческого знания.

И смерть не будет больше переходом из одного состояния в другое. В этом новом порядке, которого мы достигнем, мы будем иметь ощущения, вероятно, более интенсивные, потому что по ту сторону времени мы снова встретим тех, кого любили и кто покинул этот мир раньше нас.

 

34

 

Когда придет к концу тысячелетье, пришедшее

за нынешним вослед,

познает человек дух всех вещей:

познает камень, воду и живого сущность,

и взгляд другого человека;

проникнет в тайны, хранимые древнейшими богами,

и станет раскрывать он дверь за дверью

в том лабиринте новой жизни.

Творцом он станет, мощным и неукротимым, как источник.

Он всех людей одарит знанием,

а дети его и землю, и небо

познают лучше, чем кто-то до них,

и тело его найдет совершенство,

а дух объемлет вещи все и завладеет ими.

 

Постепенно человек откроет принцип единства. Это будет происходить по этапам. Прежде всего, до конца второго тысячелетия это станет знанием о внешней стороне вещей. В девяностых годах, меньше чем за десять лет до начала третьего тысячелетия, которое «придет за минувшим тысячелетием вослед», ученые будут уже на пути к разгадке тайны жизни. Они, которые уже открыли принцип энергии материи, начнут исследовать область жизненных энергий. Но до сих пор это были только знания о внешней оболочке. Нужно будет проникать глубже. В течение десятков лет, которые последуют за началом тысячелетия, «пришедшего за минувшим вослед», ученые установят взаимосвязи между всем, что существует.

Все может быть основано на вибрации, на частицах, которые переносятся потоками волн, и все будет преходящим, не иметь никакого существенного различия между тем, из чего состоит гранитный блок и живой организм, между камнем и клеткой. Все будут взволнованы вопросом об организации самых малых частиц, скорости, с которой они передвигаются, и связях, которыми они сопряжены.

Если растворить кусочек сахара, он не исчезнет. Его субстанция распределится, она будет находиться в состоянии суспензии и может быть восстановлена или составлена иначе.

Это принцип единства Вселенной. Наконец человек поймет, что звезды, солнце, земля, даже сами чувства, любовь или боль берут свое начало там же: в движении мельчайших частиц в волновых полях, в своем способе соединяться или отталкиваться.

Сделать и осознать такое открытие означало бы, что людям удалось овладеть волнами. Наконец-то человек станет чувствовать себя живой частью Вселенной, которая, вероятно, обладает мозгом и телом, но другой, более крупной, но подвижной структуры.

Человек поймет, что все представляет собой лишь волны и потоки, движение, распространение и взаимодействие. Он узнает, что все — это вибрация большей или меньшей частоты и что эта частота определяет различие между живым и мертвым, между здоровьем и болезнью, между безразличием и страстью.

 

35

 

Когда придет к концу тысячелетье,

пришедшее за нынешним вослед,

мужчина утратит безраздельное царство,

с ним рядом женщина поднимет скипетр

и станет госпожою будущих времен:

задумав нечто, она мужчин подвигнет сотворить

и станет матерью того тысячелетья,

пришедшего за нынешним вослед.

Она истекать будет нежной сладостью матери после дней,

когда хозяйничал дьявол.

Она красою станет в дни,

пришедшие за варварскими днями.

Тысячелетие, пришедшее за нынешним вослед,

вдруг станет легким.

И люди снова будут любить и плодиться,

снова будут мечтать, и мечты их в явь воплотятся.

 

В начале существования мира они были великими жрицами, богинями, воительницами, царицами. Во вселенной они часто бывают теми, кто организует и правит. И они знают — исключить мужскую сущность или использовать ее так долго, как это необходимо для сотворения жизни.

Но однажды они утратили свое влияние. Мужчины захватили скипетр верховной власти, и общество стало организовываться по мужским понятиям. Женщины сохранили власть соблазна и государство материнства. Без них невозможно существование человечества.

Но теперь они выходят из тени. В сумерках войн они понимали, что мужчины могут только вершить варварство, пока они у власти.

Теперь они стоят на пороге третьего тысячелетия, «пришедшего минувшему вослед», перед шагом к свободе.

В новое тысячелетие они войдут победительницами. Время машин, требующее большой физической силы, заканчивается с 2000-м годом. Все более легко обращаться с механизмами и потоками волн; но возникает потребность в фантазии, мечтах и изобретениях, остроте мысли — это силы нового времени.

И женщины обладают этими качествами. Они находятся в гармонии с новой техникой. Возможно — это область ее мечтаний. Женщина — это чувства, а не грубая сила. Она ложится в траву и мечтает вместо того, чтобы валить деревья или добывать дичь.

Она это может.

Но человек будет знать, что он является частью природы, что он не должен владеть и повелевать ею, что он должен беречь живые существа, что нет ничего неполноценного в этом мире, что должен хранить все, что живет и существует.

Женщина будет живым выражением того времени. Она будет любить и мечтать.

Она сравнима со вселенной, так как она несет в себе принцип сотворения жизни, и следующее тысячелетие будет эрой созидания.

 

36

 

Когда придет к концу тысячелетье,

пришедшее за нынешним вослед,

человеку дано будет второе рождение:

дух овладеет всем стадом людей

и каждый один станет братом для всех —

тогда и варварства срок истечет.

Это будет время новой жизни веры,

после черных дней в начале того тысячелетья,

пришедшего за нынешним вослед,

начнутся счастливые дни,

человек вновь станет на путь, достойный его,

Земля вновь познает порядок.

 

Были смерть, страх, бессилие и горе. Была надежда на другой мир после смерти и вера в возможность изменять жизнь здесь, на Земле. Все это рухнуло. В городах почти исчезла христианская вера: пустые церкви, редко появляются молодые священники. Представление, что для несчастий и бед есть политические решения, в конце второго тысячелетия отвергнуто. Всюду проникающие новые религии разжигают ненависть. Бушуют религиозные и этнические войны. Как реагировать на то, что фанатики требуют «смерти неверных»? И убивают. Начало третьего тысячелетия будет временем силы, временем смерти.

Когда тысячелетие, «пришедшее за минувшим тысячелетием вослед», подойдет к концу, обстоятельства и представления постепенно изменятся. Женщины и мужчины вернутся озаренные из дальних полетов на свои малые планеты, сконструированные в космосе, где созданы спокойные обиталища. Путешественники станут священниками и миссионерами, отдающими все силы для создания новой жизни и нового мира. Земля одна, будут повторять они снова и снова. Во всех странах на экране можно будет услышать, как говорят они на новом языке и проповедуют братство. Причиной этого может стать то, что они были подвержены меньшей силе притяжения, они стали более свободны по сравнению с братьями-землянами. Они расскажут, что, удалившись далеко от Земли, испытали второе рождение и открыли, что являются жителями единой родины — Вселенной, и все должны принять их веру — жизнь во всех формах. Они будут проповедовать взаимное уважение, защиту всего живого, как оно создано.

Эти пионеры, «колонисты» в космическом пространстве, будут собирать людей, и толпы захотят услышать их и тоже отправиться в «космические колонии». Во время одной из встреч представителей различных конфессий будет решено объединить всех верующих в единую религию. В этой одной религии каждый сможет сохранять свои ритуалы, но все будут верить в единого Бога, в Духа, который пронизывает Вселенную и управляет ею.

Так люди действительно почувствуют себя единым организмом, и через несколько лет потухнут пожарища войны и ненависти людей друг к другу.

Вселенная так огромна, что человек сможет развивать здесь свою энергию так, чтобы она больше не была направлена на саморазрушение.

 

37

 

Когда придет к концу тысячелетье,

пришедшее за нынешним вослед,

будут пути от конца земли

и неба вести к другим,

леса зарастут и станут лесами,

пустыни оросятся водою,

обретшей снова чистоту.

Земля станет садом,

человек почтит все то, что живо,

начнет он чистить все, что сам испортил,

своею родиной он Землю посчитает

и будет мудро думать о грядущем дне.

 

К началу тысячелетия положение, по мнению экспертов, было критическим. Из Африки поступали мрачные сообщения и прогнозы. Пустыня надвигалась. Земли со временем выщелачивались и превращались в бесплодный краснозем. Города, трещавшие по швам своими огромными пригородами, стали зараженными зонами. Насчитывались сотни тысяч, миллионы больных. На других континентах опасались разрушительного загрязнения воздуха. Атомные электростанции стали хрупкими и аварийными, потому что во многих странах при их строительстве хотели сэкономить деньги. Леса были истощены и вырублены, воздух насыщен ядовитыми веществами. Даже в полярных районах в мертвой рыбе находили смертельное количество ртути.

В первые десятилетия нового тысячелетия изменится сознание. Снимки, передающиеся спутниками и с рукотворных планет, — картины Земли, окутанной отравленной атмосферой, снимки континентов, которые поглощаются пустынями, решительно способствовали движению общественного мнения.

Были найдены старые планы сельскохозяйственных предприятий. Стало понятно, как сильно истощена плодородная земля, и решено по возможности повсеместно сажать растения, снова создавать лесозащитные полосы и попытаться вернуть земле утраченное плодородие. Было еще одно желание: превратить землю в сад, положить конец эрозии земель, собирать урожай плодов, не пропитанных химическими веществами, женщинам и мужчинам, которые на целые поколения были оторваны от земли, вернуть их родину.

С одной стороны, обозначилось сильное стремление назад, к родному клочку земли, а с другой стороны — психологическая переориентация человека. В то время, как он был в состоянии исследовать просторы Вселенной, жить на искусственных планетах или в подводных городах, он вспомнил о сельской мудрости жить там, где он обрабатывал землю. Это напоминало события начальных лет тысячелетия, когда после великих переселений народов и настоящих миграций наконец была достигнута жизненная стабильность.

Когда дети что-нибудь читали об истории в конце второго тысячелетия со всеми его войнами или смотрели фильмы о событиях того периода, им казалось, что речь идет о доисторических временах.

 

38

 

Когда придет к концу тысячелетье,

пришедшее за нынешним вослед,

то каждый будет жить с другими в унисон,

все будет знать о мире и о теле,

лечить болезни до их появленья

и каждый станет лекарем себе и всем другим.

Поймет, что нужно помогать,

чтобы идти всем вместе,

и после времени,

где были замкнутость и скупость,

откроет он и сердце, и карман для неимущих.

Себя он осознает как хранителя

всего порядка для людей,

И вот тогда придет другое время.

 

В те времена, заканчивал доклад профессор истории, люди узнавали, что они больны, только если чувствовали боль или температуру. Тогда они вызывали врача.

Те, кто сидел в лекционном зале и дома у студентов, которые смотрели лекцию по телевидению, и те, кто, засыпая, слушал ее в наушниках по радио, — были очень удивлены, и на лицах студентов отразилось презрение. Эти предки в начале тысячелетия действительно были примитивными варварами. Они не знали системы предохранения от болезней, которая называется «Кор-дер» и вживляется в тело человека сразу после рождения и в любое время может сообщить о состоянии здоровья. Они не могли видеть, что в организме появилось слабое место, и реагировать на это до появления боли и температуры, начать профилактический курс лечения. Другая система автоматически сообщает, что нужно делать, или даже сама запускает заживляющие мероприятия.

Это не только помогает каждому следить за своим здоровьем, но и ставить диагноз, и назначить себе соответствующее лечение, например, изменить режим питания или делать гимнастику.

Каждый был ответствен за собственную жизнь, и каждый располагал средствами, чтобы наблюдать за здоровьем и лечить самого себя. Имелся доступ к центрам здоровья и лечебным институтам, где каждому в случае необходимости мог быть предписан метод лечения болезни.

Этот ответственный «индивидуализм» распространялся и на отношение людей к природе, к окружающему миру. Жизнь рассматривалась не более чем индивидуальное приключение на собственный страх и риск, но как часть живого Целого, включая все живые существа и всю вселенную. Каждая отдельная жизнь только тогда может развиваться сбалансированно, если вся вселенная находится в хорошем состоянии, в хорошем самочувствии.

Но это не было обществом неусыпного надзора и контроля за личностью. Это было вселенной совершенствования, где человечество овладевало красотой тела и уравновешенностью души мудреца, Мастера из древних времен.

 

39

 

Когда придет к концу тысячелетье,

пришедшее за нынешним вослед,

постигнет науку давать и делить человек,

забудутся горькие дни одиночества,

и снова поверит он в Дух,

и прежнее варварство будет презираемо всеми.

Но понимание это после войн и пожаров

придет из обгоревших остовов башен Вавилонских,

И железный кулак будет нужен, однако,

чтоб в хаосе воздвигся порядок, и тогда

Найдет человек единственно правильный путь.

 

Раньше о каком-нибудь мужчине говорили почтительно и с восхищением: он — победитель, он — боец. Он брался за все и всегда имел успех. Он владеет собственностью. Он отдает приказы. Он могуществен.

Если кто-нибудь в конце тысячелетия, «пришедшего за нынешним вослед», услышит это описание человеческих отношений в конце второго тысячелетия, то скажет: в словах «брался за все» слышится слово «брать»; владеть — означает сохранять что-то для себя; отдавать приказы — значит, признавать другого неспособным быть ответственным за себя и быть его повелителем; а могущество, которое — как качество — признавалось, значит, что кто-то может убить своего противника. Так примерно должен будет отвечать хранитель Музея нравов и обычаев.

Мурашки поползут по спинам множества слушателей, примерно так, как если в конце XX столетия в Музее этнографии кто-нибудь описывал, как глубоко в лесах Новой Гвинеи аборигены справляли свои каннибальские ритуалы. И разве это не продолжение тех же обычаев — символическое, конечно? Уже не ели тело противника, но «съедали» его представления, то, чем он владел. И такие нравы сохранились историей вплоть до конца тысячелетия, «пришедшего минувшему вослед», до того времени, в котором наконец люди стали прислушиваться, чему их учила религия — все религии на Земле.

Они учились солидарности, так как теперь знали, что фактически принадлежали друг другу: то, что происходило с индейцами в Амазонии, касалось всех, и не только по моральным причинам. Это совершенно конкретно влияло на их собственную судьбу.

Они учились делиться, потому что поняли, что собственность, как только она превышала необходимое количество, становилась иллюзорной и что вся недвижимость, сколько бы ее ни копить, и власть, распространять которую при этом неизбежно возникало желание, непрочны в этом мире, если он сам уходит из-под ног.

Известности в этом новом контексте достигал не Великий Грабитель, не великий «Боец», но человек, посвятивший себя идее братства, оставивший стадию бесчеловечности за плечами и — в первый раз в истории — ставший гуманным, человечным Человеком.

 

40

 

Когда придет к концу тысячелетье,

пришедшее за нынешним вослед,

познает человек, что сущее — носитель Света

и каждая тварь его уважения ждет.

Построит человек

на небе, на земле и в море города.

Память его сохранит, что с ним когда-то случилось,

и он будет знать, что дальше с ним будет.

Не станет бояться собственной смерти —

его жизнь будет несколько жизней,

и он будет знать, что свет никогда не погаснет.

 

Вероятно, человек из XX века, который по течениям времени попал бы в тысячелетие, «пришедшее за минувшим вослед», сказал бы, что все люди прогрессивного третьего тысячелетия стали мистиками.

Но все же они были одновременно и учеными, и это путешественник во времени заметил бы сразу: с первого взгляда ему бросились бы в глаза населенные людьми искусственные планеты, большие подводные города, межзвездные челноки и врачи, которые могут регулировать собственную жизнь. Скорее всего, в первую очередь он обратил бы внимание на улыбки и мирное выражение на лицах людей. Он вспомнил бы особенное лицо Будды и подумал, что мудрецы былых времен были святыми, мистиками, пророками всех религий, предвестниками и что им, благодаря их внутреннему миру и вере, которую они, как Христос на кресте, не потеряли и под пытками, открылось будущее человечества. Они были озарены надеждой.

В конце тысячелетия, которое «придет за минувшим тысячелетием вослед», будут озарены все люди. Это видно даже по их мягкой и осторожной походке, по жестам, напоминающим китайскую гимнастику или упражнения йоги, это нечто воздушное, как если бы эти люди хотели станцевать свою жизнь. Такой способ существования во Вселенной и понятия людей в конце XX столетия различаются как полет птицы и оглушительный шум военного самолета при прохождении звукового барьера.

Наконец человек достиг стадии, в которой он обладает всей вселенной и всей жизнью, уверенно чувствуя себя в собственном теле и во времени. Он больше не борется, не сопротивляется, но абсолютно доверяет миру, потому что наконец понял, что он — только элемент в великой и разнообразной симфонии жизни. И так он, развиваясь в своем понимании жизни, в собственных жизненных принципах, достиг уверенности в вечности. Он понял, что жизнь может существовать в различных состояниях и во все времена, будь это материя или колебания волн. Человек понял наконец, что он должен не разрушать, но создавать.

Что Смерть означает не Конец, но новое измененное Начало.

 



загрузка...