Выпуск собственной газеты стал для запрещенной партии в
Берлине непреложной необходимостью. Так как полицай-президиум препятствовал
любой общественно эффективной акции движения запретом [наших] собраний,
плакатов и демонстраций, то ничего другого, чем ещё можно было завоевать новую
территорию посредством публичного массового влияния, нам больше не оставалось.
Уже в то время, когда партия ещё была разрешена, мы носились
с мыслью основать собственный печатный орган для Берлинского движения. Но
проведение в жизнь этого плана постоянно терпело неудачу из-за самых различных
преград. Чтобы запустить газетное предприятие, соответствующее современному
значению движения, вечно не хватало денег. Также нашему проекту мешал ряд
организационных трудностей, обусловленных партийной работой; кроме того мы так
интенсивно были заняты партийной пропагандистской деятельностью на собраниях и
демонстрациях, что времени у нас уже не хватало на то, чтобы эффективно и
успешно реализовывать этот проект.
Теперь, однако, партия была запрещена. Собрания были
запрещены, о уличных демонстрациях речь даже не шла. После того, как первый
шторм прессы утих, жёлтая пресса накрыла нас пеленой замалчивания. Они
надеялись, что смогут таким образом победить движение, которое [перед этим] так
жестоко ударили организационно.
Это затруднение мы и хотели устранить нашей газетой. Она
должна была быть общественным органом. Мы хотели участвовать в дискуссии; мы
хотели быть частью общественного мнения; нашей целью было снова восстановить
связь между руководством и партийным коллективом, которая была жёстко и
безжалостно разорвана драконовским запретом берлинского полицай-президиума.
Уже выбор названия газеты дался нам не легко. Изобретались
самые дикие и самые агрессивные заголовки. Они, правда, делали честь боевому
образу мыслей авторов этих названий, но однако не охватывали, с другой стороны,
какой-либо пропагандистской и программной формулировки. Мне была ясно, что от
названия газеты зависела большая часть успеха. Название должно было быть
агитационно эффективным и выражать единым словом всю программу газеты.
Ещё сегодня является мне с живостью воспоминания о том, как
однажды вечером мы сидели в маленьком кругу, высиживая и размышляя над
названием газеты. И вдруг мне словно молния ударила в голову: наша газета
должна называться: «Атака»! Это название было пропагандистски эффективно, и в
действительности оно вмещало всё, чего мы хотели.
Целью газеты не было защищать движение. Мы больше не имели
ничего, что мы могли бы защищать, так как у нас всё отобрали. Движение должно
было перейти из обороны в наступление. Оно должно было стать воинственным и
агрессивным; одним словом, оно должно было атаковать. Поэтому исключительно
слово «атака» подходило в качестве названия.
Мы хотели средствами публицистики продолжать методы
пропаганды, которые нам были запрещены. У нас не было намерения основывать
информационный бюллетень, который должен был хоть в какой-то мере заменить
ежедневный журнал для наших приверженцев. Наша газета возникала из тенденции и
должна была создаваться также в тенденции и для тенденции. Наша задача была не
информировать, а поощрять, растапливать, приводить в действие. Орган, который
мы основывали, должен был действовать в какой-то мере как кнут, который будит
плетущихся спящих [кляч] от их дремоты и направляет их вперёд к неутомимому
действию. Как имя, так и девиз газеты также был программой. Наряду с названием
газеты ёмко и требовательно выглядел её девиз: «Для угнетённых! Против
эксплуататоров!» В этом девизе выражалось всё боевое отношение нашего нового
органа. Уже в заголовке и девизе была сформулирована программа и сфера влияния
этой газеты. Речь шла для нас только лишь о том, чтобы наполнять название и
девиз активной политической жизнью.
Национал-социалистическая пресса имеет её собственный стиль,
и поэтому оправданно будет, если я скажу несколько слов об этом.
Наполеон как-то сказал, что пресса является «седьмой великой
властью», и с тех пор влияние прессы скорее [ещё более] увеличилось, чем
уменьшилось. Какая огромная полнота власти заключена в ней, стало ясно прежде
всего во время войны. В то время как немецкая пресса в течение всего периода с
1914 по 1918 годов казалась почти научной и преисполненной объективности,
пресса Антанты упивалась беспрепятственной и необузданной демагогией. Она
направляла всё мировое общественное мнение против Германии, она не была
объективна, но — тенденциозна в самом радикальном смысле. Немецкая пресса старалась
давать объективные сообщения на основе фактических данных и информировать свою
читательскую аудиторию о крупных событиях Мировой войны. Пресса Антанты,
напротив, писалась, исходя из определённых намерений. Она имела цель укреплять
устойчивость своих борющихся армий и воспитывать во враждебных нам народах веру
в её справедливую мощь и в «победу цивилизации над варварскими Германскими
ордами».
Немецкое правительство и командование сухопутными войсками
должны были хоть иногда запрещать, попадание на фронт немецкоязычных
пораженческих органов печати. Во Франции и Англии подобное было бы невозможно.
Там пресса, свободная от партийных влияний, боролась за национальные интересы с
фанатичной сплочённостью. Она была одним из самых важных предварительных условий
для окончательной победы.
Печатные органы Антанты служили, таким образом, в меньшей
степени информационным, нежели пропагандистским целям. Они не пытались
устанавливать объективную правду, а публицистически-агрессивно содействовали скорее
целям войны. [Их тон был рассчитан] на маленького человека, имеющего достаточно
сообразительности; это была, прежде всего, хорошая пища для солдата, который
платил кровью и жизнью за интересы нации.
Мировая война не закончилась для Германии 9 ноября 1918
года. Она продолжается, только новыми средствами и методами и на другом поле
боя. Теперь она перекочевала из области вооружений в область гигантской
экономико-политической борьбы. Тем не менее, цель остаётся прежняя — вражеские
государства Антанты делали ставку на полное истребление немецкого народа; и
ужас этого плана заключается в том, что в Германии имеются крупные влиятельные
партии, которые осознанно содействуют Антанте в этом дьявольском начинании.
Ввиду этой явной опасности не пристало нашему современнику
занимать научно-объективную позицию и позицию трезвого взгляда на политические
процессы. Он сам является совместным творцом событий, которые происходят вокруг
него. Он может уверенно предоставить более позднему времени искать историческую
правду. Его задача состоит в том, чтобы исправлять исторические факты таким
образом, чтобы они служили для пользы и преимущества его народа и его нации.
[Позиция] национал-социалистической прессы определена почти
исключительно этой тенденцией. Она пишется из пропагандистских соображений. Она
обращается к широким народным массам и хочет завоевать их для
национал-социалистических целей. В то время, как гражданские органы
довольствуются тем, что способствуют предоставлению сведений более или менее
нетенденциозных, национал-социалистическая пресса имеет, сверх того, более
решительную цель. Она выявляет из сведений политические закономерности; она не
предоставляет читателю права интерпретировать эти сведения по собственному
вкусу. Читатель должен воспитываться скорее в её смысле и в направлении её
целей.
Таким образом национал-социалистическая газета является
только частью национал-социалистической пропаганды. Она имеет исключительно
политическую цель и не может поэтому путаться с гражданским информационным
печатным органом. Читатель национал-социалистической прессы должен чтением
газеты получать подтверждение правоты учения. [Газетная пропаганда] однозначно
должна идти недвусмысленно и целеустремленно. Всё мышление и ощущение читателя
должно выстраиваться в определённом направлении. Точно так же, как оратор имеет
задачу только завоевать слушателя, обратить его в национал-социалистическую
веру, точно также и журналист должен иметь только одну задачу — достигать той
же самой цели своим пером.
Это был уникальный случай во всей немецкой журналистике и
поэтому сначала воспринимался неверно. Национал-социалистические печатные
органы должны были внимать природе и действовать вовсе не из честолюбия,
соревнуясь с большими гражданскими или еврейскими газетами в точности репортажа
и ширины обращаемого материала. Мировоззрение всегда односторонне. У того, кто
рассматривает вещь с двух сторон, теряется вместе с тем надёжность и
бескомпромиссная острота. «Упрямое упрямство» нашей публичной эффективности, в
которой упрекают нас так часто, является в конце концов тайной нашей победы.
Народ хочет ясных и недвусмысленных решений. Маленький человек ничего не
ненавидит сильнее, чем двустороннюю точку зрения. Массы думают просто и
примитивно. Они любят обобщать усложнённые ситуации и делать ясные и
бескомпромиссные выводы из своего обобщения. Эти выводы и вправду по большей
части просты и несложны, но всё же они входят, как гвоздь в голову.
Политическая агитация, которая исходит из этих установок,
схватит народную душу всегда в нужном месте. Если же она будет не распутывать
сложные дела, а наоборот, вносить [ненужную] сложность, тогда она всегда
промахнётся в понимании маленького человека.
Точно также еврейская пресса является тенденциозной. Сегодня
она может, само собой разумеется, дать ощутимо почувствовать и увидеть эту
тенденцию. Присущая ей тенденция стала уже публично эффективной и больше не
требует поэтому агитаторской защиты.
Еврейские газеты объективны и стараются добиться трезвого
бесстрастия лишь до тех пор, пока власть еврея гарантирована. Как мало, однако,
эта трезвая и бесстрастная объективность соответствует верному существу
еврейской жёлтой прессы, всегда можно устанавливать, когда однажды еврейская
власть начинает шататься. Тогда авторы в еврейских редакторских комнатах теряют
всё своё «спокойное соображение», и из серьёзных журналистов становятся самыми
лживыми мерзавцами клеветнической еврейской жёлтой прессы.
Само собой разумеется, мы не могли и не хотели в начале
нашей публицистической работы составлять большим еврейским газетам никакой
конкуренции относительно информации. В этом жёлтая пресса имела значительное
превосходство. Мы не имели также честолюбивых планов бестенденциозного
информирования; мы желали бороться по-агитаторски. При национал-социализме всё
является тенденцией. Всё делается во имя определённой цели. Всё делается
подчинённым этой цели, и то что не может быть пригодно для этой цели,
безжалостно и без малейших сомнений упраздняется. Национал-социалистическое
движение было создано большими ораторами, а не большими писателями. Оно имеет
родственные черты со всеми великими революционными движениями всемирной
истории. Оно должно было с самого начала заботиться о том, чтобы её пресса
также подчинялась её большим агитаторским амбициям.
Статьи должны были писаться агитаторами пера точно так же,
как общественной пропагандой партии занимались агитаторы слова.
Однако в нашей тогдашней ситуации это было легче сказать,
чем сделать. Мы, правда, располагали штатом дипломированных и успешных
партийных агитаторов. Наши наиболее заметные ораторы сами вышли из движения.
Они выучили свои речи в движении и для движения. Искусством современного
массового воздействия, плакатом и листовкой партийные пропагандисты владели
уверенно. Теперь, однако, нужно было перенести это искусство в область
журналистики.
Движение имело здесь только одного учителя — марксизм.
Марксизм перед войной воспитал свою прессу как раз в том смысле, в каком я
указал выше. Марксистская пресса никогда не была информационной, а всегда имела
только тенденциозный характер. Марксистские передовые статьи — это записанная
речь. Всё оформление красной прессы осознанно имеет установки на массовое
воздействие. Здесь лежит одна из больших тайн марксистского подъёма.
Руководители социал-демократии, которые за сорок лет борьбы привели свою партию
к власти и уважению, были агитаторами в главном деле и также оставались ими,
когда хватались за перо. Они никогда не выполняли только работу для письменного
стола. Они были одержимы честолюбием действовать среди массы для массы.
Тогда уже эти методы не были чужды нам. Мы не пришли
внезапно к нашей сложной задаче. Нововведение в нашей работе заключалось лишь в
том, чтобы перевести теоретические принципы в практику.
«Атака»
Часть 2
Однако даже и об этом пока можно было говорить лишь в очень
скромном объеме. Поскольку прежде чем мы могли подойти к осуществлению нашей
настоящей агитаторской задачи, необходимо было убрать с дороги большое
количество препятствий. И в тот момент это отнимало всё наше время и энергию.
Не сложно основать газету, когда наслаждаешься
неограниченными денежными средствами. В этом случае можно принимать на работу
лучших авторов и издательских специалистов. При таком старте едва ли что-то
может не удастся. Сложнее начинать газетную работу без каких-либо денег, только
с опорой на организацию. В этом случае отсутствие финансов должно заменяться
качеством и внутренней сплочённостью организации. Сложнее всего, однако,
основывать газету и без денег, и без организации, так как в этом случае всё
будет зависеть от эффективности самого печатного органа, а предпосылками к
достижению успеха будет интеллект авторов.
В нашем распоряжении не было никаких денежных средств для
основания нового органа печати. Кому могла прийти в голову безумная мысль
давать нам деньги — смешной карликовой партии, которая к тому же была запрещена
и не имела ни связей в органах власти, ни симпатий в обществе! [речь идёт о
берлинской организации НСДАП. — Д.Р.]
Те мизерные деньги, которыми нас ссужали, тут же
улетучивались. К тому же за нами не стояла дисциплинированная, состоящая из
людей с одинаковым образом мыслей организация. В результате строгого запрета
организация рассыпалась. Как могли мы решиться основать газету без денег и
твёрдых приверженцев! Сегодня я осознаю, что тогда мы не видели всех трудностей
затеянного предприятия. Наш план был скорее плодом дерзкого отчаяния; но мы
исходили из того, что нам терять, собственно, нечего.
Но уже название стреляло. Наступательная пропаганда газеты
заставляла по крайней мере в оформлении показать многообещающее будущее
молодого предприятия. В последнюю неделю июня на столбах для афиш и объявлений
появились таинственные плакаты, над смыслом которых прохожие ломали голову. Мы
готовили наш план тайно и нам удалось осуществить его полностью скрытно от
общественности. Берлин был весьма удивлён, когда однажды утром на афишных
тумбах появились плакаты, на которых кроваво красным было написано всего одно
слово: «Атака!». Все были заинтригованы, когда несколько дней спустя появился
второй плакат, не менее таинственный, но правда дававший намёк для тех, кто
видел предыдущий, но не вносивший ясность полностью: «Атака произойдёт 4
июля!».
Благодаря счастливой случайности, в тот же день Красная
Помощь разместила [по всему городу] плакаты, на которых угрожающими красными
литерами было напечатано объявление о том, что при несчастных случаях
необходимо обращаться в специальные пункты помощи коммунистических организаций.
Таким образом общественностью наши намёки были поняты в том
смысле, что под атакой подразумевается коммунистический путч. Якобы этот путч
должен состояться 4 июля и коммунистическая партия заранее заботилась о помощи
раненым!
Это известие словно молния разнеслось по столице рейха. Слух
был подхвачен прессой, которая тут же занялась разгадкой нашей загадки.
Провинциальная пресса была в большом смущении; в ландтаге партии центра
направили запрос правительству о том, готово ли оно противодействовать
готовящемуся коммунистическому путчу. Одним словом, повсюду царило полное
замешательство, пока наконец ещё через два дня не появился наш последний плакат
с сообщением, что «Атака» — это «Немецкий еженедельник, выходящий в Берлине» и
что он выходит по понедельникам, его почтовая пересылка стоит столько-то и он
издаётся под лозунгом «За угнетённых и против эксплуататоров!».
Этой эффективной рекламой мы достигли того, что название
газеты стало известным повсюду ещё прежде, чем сама газета появилась. [Этот
приём, впервые применённый Геббельсом, до сих пор весьма успешно используется в
коммерческой рекламе, причём многие мэтры рекламного бизнеса даже не
подозревают о том, кто является автором. — Д.Р.] Причём за это мы не заплатили
ни геллера. Однако, увы, никто нам ни одного геллера кредита так и не
предложил. А нам были необходимы хотя бы самые скромные денежные средства.
Поэтому я решился взять кредит на своё имя в размере 2000 марок, за который я
нёс ответственность. Эта сумма была необходима для старта молодого предприятия.
Сегодня кажется смешным вообще упоминать такие незначительные суммы. Но в те
дни эти деньги значили для нас всё; я должен был бегать целыми днями, чтобы
убеждать словом и заклинаниями у друзей партии одолжить мне эти деньги.
Первоначальную основу подписчиков составили оставшиеся члены
партии. Сами члены партии с неутомимым усердием приступили к рекламированию
газеты. Каждый партиец был убеждён в том, что речь шла о самом важном задании
того периода, что быть или не быть нашему движению в столице рейха всецело
зависело от успеха или неудачи задуманного.
Уличная продажа осуществлялась безработными штурмовиками.
Самая большая трудность состояла в том, чтобы найти нужный коллектив
сотрудников. Движение не имело никакого публицистического прошлого. Оно имело
хороших организаторов и лучших ораторов, но писателей и дипломированных
журналистов явно не хватало. В силу отчаянного положения с авторами мы были
вынуждены привлечь для этого простых членов партии. Они имели много доброй воли
и усердия, но никакого журналистского таланта в наличии обнаружено не было. Я,
правда, когда обдумывал впервые идею с газетой, изучал работу главного
редактора. Мне даже удалось найти подходящую кандидатуру, но как раз тогда,
когда план стал осуществляться, его арестовали на два месяца за нарушение
закона о печати.
Мы оказались в весьма незавидном положении. Никто из нас практически
не разбирался ни в одной из профессий, используемых в прессе, никто не мог
осуществить вёрстку. Всё что было связано с оформлением газеты, предпечатной
подготовкой каждого номера, даже чтение корректуры было для нас тайной за семью
печатями. Мы взялись за дело даже без какого бы то ни было малейшего намёка на
специальные знания в этой области. Нужно признать за очевидное счастье, что наш
эксперимент удался и не повлёк за собой тяжелейшего позора.
Но что касается стиля нашего нового печатного органа, то тут
никаких дискуссий не возникало, в этом мы были едины. То что газета должна была
иметь новое лицо, что это должно быть лицо молодой пробуждающейся Германии, это
было нашей базовой установкой с самого начала. Газета должна была быть боевой и
нести агрессию, а её стиль, её методы должны были приспосабливаться к существу
и духу движения.
Газета издавалась для народа. Поэтому все материалы должны
были писаться тем языком, на котором говорит народ. У нас не было намерения
создавать орган для «образованной публики». «Атака» должна была читаться
массами, а массы читают лишь то, что они понимают.
Всезнайки подчас порицали нас, чаще всего абсолютно
бездарно. Они воротили свой нос, презрительно высказываясь о недостатке нашего
интеллекта, что якобы отличало наши публицистические статьи, и рекомендовали
как образец остроумия и цивилизованной гражданственности еврейские газеты. Эти
упрёки не сбивали нас с толку. Нас не охватывало желание подражать ложной мании
цивилизованности. Мы хотели завоевать массы, мы хотели донести свою правду до
сердца каждого маленького человека. Мы хотели поставить себя на его место,
понять его мышление и его чувства, с тем чтобы завоевать его для нашей
политической идеи. Как показал последующий успех, это вполне нам удалось.
Когда в июле 1927 года мы начали с тиража 2-3 тысячи
экземпляров, в Берлине выходили большие еврейские органы печати стотысячными и
даже миллионными тиражами. Они не считали нас заслуживающими внимания. Сегодня,
когда наша газета является авторитетным изданием, эти органы печати принадлежат
давнему прошлому [Книга Й. Геббельса «Битва за Берлин» вышла в 1934 году. —
Д.Р.]. Эти еврейские газеты были написаны настолько остроумно, что читателей
тошнило при чтении. Их живодёры пера тщеславно и самодовольно упражнялись в
трудно определяемом «интеллектуализме», они стали настолько цивилизованными,
что их язык больше не воспринимался массами.
Мы никогда не совершали этой ошибки. Мы были просты точно
также, как прост был сам народ. Мы думали примитивно точно также, как примитивно
думает народ. Мы были агрессивны, в соответствии с радикальными настроениями
народа. Мы осознанно писали таким образом, чтобы воспроизводить чувства народа,
не для того чтобы ему льстить, но употребляя народный жаргон, постепенно
перетягивали его на нашу сторону, систематически убеждая его в правильности
нашей политики и вредоносности политики наших врагов.
Три существенные характерные черты отличали наш новый орган
печати от всех существовавших до сих пор в Берлине газет. Мы изобрели новый вид
политической передовой статьи, политического недельного обзора и политической
карикатуры.
Политическая передовая статья была у нас написанным
плакатом, или, лучше сказать, произнесённым, изложенным письменно уличным
воззванием. Она была короткой, чёткой, пропагандистской и по-агитаторски
эффективной. Она сознательно выпячивала сперва то, в чём, собственно, хотела
убеждать читателя, и затем делала логическую концовку. Она обращалась к
массовой публике и была написана в таком стиле, чтобы читатель не мог её пропустить.
Передовая статья гражданской или еврейской газеты далеко не всегда читается
большей частью публики. Маленький человек уверен, что это — только для
избранных интеллектуалов. Передовая статья у нас была ядром всей газеты. Она
была написана на языке народа и с такой агитаторской остротой, что никто, начав
её читать, не откладывал газету не дочитав до конца.
Читатель должен был получить впечатление, будто бы автор
передовой статьи является, собственно, оратором, который стоит перед ним и
желает простым и веским ходом своей мысли убедить его в справедливости
собственного мнения. Решающим было то, что эта передовая статья в
действительности являлась каркасом всей газеты, вокруг которого органически
выстраивались все остальные материалы. Вместе с тем весь номер имел
определённую тенденцию, и читатель убеждался на каждой странице в этой
тенденции и тем самым закаливался.
Политический дневник давал короткой обзор основных
политических событий, произошедших за неделю. Они также группировались и
подчинялись главной объединяющей тенденции всего номера. Дневник освещал ход
вещей в лапидарной сжатости и с непреклонной последовательностью выстраивал из
них логику политического процесса.
Это, правда, в длительной перспективе было несколько
однообразным, но в целом достигало нужного эффекта. Мы вообще видели нашу
агитационную цель не в переливающемся всеми цветами радуги разнообразии. Мы,
скорее, желали давать постоянно несколько главных политических идей,
формулировать несколько крупных политических требований и вдалбливать и
навязывать их читателю в жёсткой последовательности хоть сто раз.
В этом нам помог абсолютно новый стиль политической
карикатуры. Под давлением законов было едва ли возможным выражать словами то,
чего мы хотели и требовали. Слово даёт ясный и точный состав фактов и поэтому
всегда юридически конкретно. Совсем иначе обстоит дело с политической
карикатурой. Она может быть по разному интерпретирована. Можно по собственному
усмотрению прятаться за ней. Те выводы, которые делает каждый отдельный
читатель, глядя на карикатуру — его личные выводы. Публика скорее склонна
прощать того, кто подписывается художником и высказывает снисхождение по
отношению к нему. Искусство карандаша кажется читательской аудитории более
трудным и поэтому более удивительным, чем искусство пера. Поэтому по отношению
к художнику проявляются более тёплые чувства. Карикатуры способны вызвать самые
причудливые, ироничные, даже циничные реакции. Они побуждают больше, чем
интеллект. И тот, кто имеет юмористов на своей стороне, как известно, всегда
будет правым.
Мы воспользовались этим. Где нам запрещали атаковать пером,
там мы пользовались простым карандашом. Теперь мы предоставляли публике образы
демократии в виде карикатур. Благоприятное стечение обстоятельств дало нам
политического карикатуриста, который владел своим ремеслом в должной степени.
Его художественный дар позволял так удачно увязывать эффективный политический
подтекст, что в его карикатурах всегда появлялся явный комизм. В каждом номере
мы таким образом всегда выставляли в невыгодном свете противников нашего
движения в Берлине, прежде всего, полицай-президента доктора Вайса. В
большинстве случаев наши карикатуры были нарисованы в манере такой шикарной и
наглой дерзости, что было просто невозможно подходить к ним по всей строгости
закона из боязни подвергнуть себя осмеянию в качестве некампанейского человека
и ретрограда. Читающая публика очень быстро привыкла к этому виду атаки
карикатурами и с нетерпением ждала каждой субботы, чтобы увидеть очередную
атаку на высокопоставленных обитателей Александерплатц [членов правительства. —
Д.Р.].
Передовица и политический дневник, карикатура и
журналистские приёмы совместно давали в итоге действенное агитационное
единство; и газета достигала этим поставленной цели. Она заменяла, если такое вообще
возможно, устное слово. Она идеальным образом восстанавливала прерванный
контакт между руководством и соратниками; она скрепляла всю партию
унифицированной связью товарищества и каждому члену партии возвращала
убеждение, что идея не потеряна, а лишь другими средствами движется вперёд.
К счастью у нас был некоторый запас времени для достижения
нашей цели. Мы находились в самом начале и столкнулись с массой технических
трудностей. Все наши силы и заботы были поглощены этим. Так как выбранный
главный редактор газеты всё ещё сидел в Моабите [тюрьма в Берлине. — Д.Р.], я
прикомандировал к редакции нашего политического коммерции-фюрера (politischen
Geschäftsführer). Временно он принял на себя обязанности главного
редактора нашего молодого предприятия; и хотя он не имел даже самого слабого
представления о данной работе, всё же привнёс в это начинание здравый смысл и
изрядную долю собственных талантов. Сначала он должен был войти в круг своих
обязанностей; и это было тем труднее и ответственнее, что результаты его работы
сразу становились видны широкой публике; газета попадала не только к
благосклонно настроенным друзьям, но и — [что гораздо важнее] — читалась
врагами, настроенными крайне скептически, надменно и самонадеянно. Первая
вёрстка была вещью в себе. Никто из нас ничего не понимал в этом, один сменял
другого. Время поджимало, а мы всё ещё находились с неразрешимой проблемой.
В понедельник утром, возвращаясь из краткой поездки в
Судеты, в привокзальном киоске в Хиршберге я обнаружил первый номер только что
вышедшей «Атаки». Стыд и отчаяние овладели мной, когда я сравнил этот суррогат
с тем, чего я, собственно, хотел получить. Жалкая, совершенно сырая газетёнка!
[В оригинале: «gedruckter Kase» — «отпечатанный сыр». Идиоматическое выражение
«Die Schweizer Kase» применяется к журнальным статьям, содержащим
многочисленные большие «дырки», как в швейцарском сыре, т.е. статьи с размытым
содержанием, которое сложно понять без дополнительных разъяснений. У Геббельса
в тексте имеет место двойная смысловая игра: 1) «gedruckt» — по-немецки
означает «печатный», а «gedrückt» (сходное по произношению слово) —
«угнетённый, подавленный». — Д.Р.] Таким воспринял я этот первый номер. Много
доброй воли, но мало мастерства. Таков был результат беглого просмотра.
Так же как я, думало большинство наших приверженцев и
читателей. Говорили много, а толку было мало. Мы было уже совсем готовы были
пасть духом и сдаться [У Геббельса в тексте: «die Flinte ins Korn zu werfen»,
что дословно можно перевести, как «бросить ружьё в мушку». Данная немецкая
идиома означает «пасть духом, разочароваться». — Д.Р.]. Но благодаря нашему
упрямству, мы продолжали снова и снова. Мы не желали дать нашему противнику
одержать триумф и позволить ему наслаждаться нашей капитуляцией.
Едва только я заметил, что сами члены движения начали
оказывать сопротивление предприятию, что они начали разочаровываться, проявлять
недовольство и падать духом, как я решил предпринять последнее усилие. Я
выступил перед партийным коллективом на областном собрании, на котором разъяснил
подробно принципиальную цель всего предприятия. Я постарался объяснить, что
недостойно национал-социалисту отступать при неудачах, бросать начатое дело и
сдаваться лишь потому, что оно сопровождается трудностями. Я не забыл указать,
что если мы разочаруемся, то вообще дело национал-социализма в Берлине будет
загублено и наши завоевания будут потеряны, что тем самым мы взвалим на свои
плечи огромную ответственность, поэтому каждый должен обдумать, желает ли он
из-за собственной трусости взвалить на себя эту ответственность. Это вызвало
ожидаемую мной реакцию.
С новыми силами весь партийный коллектив вновь приступил к
работе. Мы, правда, начали реализовывать наш газетный проект в исключительно
неблагоприятное время, в середине лета — первый номер вышел 4 июля. [Партийная]
организация была парализована, денежные средства отсутствовали, крепкий
коллектив сотрудников ещё не сложился, а журналистское мастерство оставляло ещё
желать лучшего. Но в конечном итоге, как и всегда в безвыходных ситуациях, воля
и жёсткая решимость были нашей путеводной звездой.
Мы хотели! Этого было достаточно. Задачу, поставленную перед
нами, было необходимо выполнить. Любые препятствия будут преодолены, если
только имеется достаточная воля к этому. Движение не могло позволить смутить
себя какими-либо препятствиями. Молодое предприятие находилось под угрозой
банкротства. Но мы сопротивлялись этой угрозе. Работа, усердие, воля,
постоянство и талант позволяли нам взять эти трудности под контроль. Вскоре
«Атака» в самом деле пошла в атаку. В неутомимой работе мы выкристаллизовали
её: жалкий бульварный листок, который появился 4 июля 1927 года, в короткий
срок превратился в авторитетную и увлекательную боевую газету. Мы продвигались
к цели. Мы атаковали. Отныне молодой печатный орган должен был доставлять
проблемы не тем, кто его создавал, а тем, против кого было направлено острие
его пропаганды.
Приложение
Сетевые ресурсы
Правда о Третьем рейхе (Авторский сайт Питера Хедрука)
German Propaganda Archive (Пропагандистские материалы
Третьего рейха).