загрузка...
 
Миф, мифологическая школа и проблемы историографии русской фольклористики XIX века
Повернутись до змісту

Миф, мифологическая школа и проблемы историографии русской фольклористики XIX века

Конец XX в. ознаменовался настоящим взрывом интереса к наследию отечественной гуманитарной науки Х1Х-ХХ вв. Становится все яснее, как много из того, что писали философы, филологи и историки прошлого, не только не получило позднее адекватного развития, но и было забыто, незаслуженно отвергнуто, недопонято, неверно истолковано.

В данной книге пойдет речь о теоретических взглядах на миф, мифологию и мифологическое мышление четырех выдающихся ученых XIX в.: Федора Ивановича Буслаева (1818-1897), Александра Николаевича Афанасьева (1826-1871), Александра Афанасьевича Потебни (1835-1891) и Александра Николаевича Веселовского (1838-1906). Эти ученые оказали столь значительное влияние на становление и последующее развитие фольклористики, литературоведения, этнографии и науки о славянских древностях, что его инерция продолжает ощущаться и в настоящее время. Некоторые высказывания А. Н. Афанасьева, А. А. Потебни и А. Н. Веселовского позволяют видеть в них предшественников таких современных научных направлений, как историко-типологическое и структурно-семиотическое изучение фольклора, этнолингвистика, историческая психология, структурная семасиология [Байбурин 1989, с. 7; Баландин 1988а, с. 188; Зелень- ко 1991; Иванов 1976, с. 6, 9, 13, 33-37, 48-52 и др.; Иванов 1982; Мелетинский 1972; Мелетинский 1986; Мелетинский 1995, с. 121123 и др.; Путилов 1976, с. 7, 35 и др.; Путилов 1992; Толстой 1981; Толстой 1995, с. 24, 34, 39, 376-377 и др.; Трофимова 1994а, с. 323-344].

Идеи Ф. И. Буслаева, А. А. Потебни, А. Н. Веселовского, А. Н. Афанасьева представляют интерес не только для исследователей литературы, фольклора, языка, но и для психологов, культурологов, этнографов, искусствоведов. Между тем их наследие трудно обозримо и не полностью доступно даже специалистам, не говоря уже о людях, которые не имеют возможности работать в столичных библиотеках и архивах. Это обусловлено и колоссальным объемом написанного русскими гуманитариями XIX в., и другими причинами: многие важные публикации не переизданы и затеряны в журналах прошлого века, основополагающие идеи высказывались подчас в рецензиях или обзорах, в частных письмах или газетных заметках. Недостаточно разработаны архивные материалы и Ф. И. Буслаева, и А. Н. Афанасьева, и А. А. Потебни, и А. Н. Веселовского. Мы мало знаем о взаимных отношениях ученых. Их высказывания по сходным проблемам и отзывы друг о друге не учтены в полной мере и не систематизированы, а письма друг к другу не опубликованы или опубликованы лишь фрагментарно.

Исключительную роль в русской филологической науке XIX в. сыграл Ф. И. Буслаев. На его труды во многом опирались и А. Н. Афанасьев, и А. Н. Веселовский, и А. А. Потебня, и А. А. Котляревский, и многие другие ученые второй половины прошлого столетия. Ф. И. Буслаев больше, чем кто бы то ни было другой в России, сделал для становления мифологической теории. По словам А. А. Котляревского, в российских мифологических исследованиях именно Ф. И. Буслаеву «принадлежит честь первого почина и счастливых указаний на многие стороны предмета» [Котляревский 1890, с. 262].

Научная деятельность Ф. И. Буслаева началась в 1840-х гг. и продолжалась почти до 1890-х. За это время кардинально изменилась ситуация в науке, и сам ученый пересмотрел многие из идей, которые он высказывал в молодости. Хочется привести строки из письма Ф. И. Буслаева к А. Н. Пыпину от 11 октября 1884 г.: «Но какая же разница между тою наукою наощупь и тою, которой мы с вами теперь служим. И как я счастлив, что не устарел настолько, чтобы потерять зрение и слух на все то, что теперь совершается в науке!» [Из переписки АН 1925, с. 22]. Многочисленные ученики и последователи развили и углубили концепции Ф. И. Буслаева так плодотворно, что подчас только специальные разыскания позволяют обнаружить первоисточник тех или иных идей.

Несколько обособленное место в ряду выдающихся ученых XIX в. занимает А. Н. Афанасьев. В своем трехтомном труде «Поэтические воззрения славян на природу: Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований, в связи с мифическими сказаниями других родственных народов» (1865-1869) он не только обобщил необозримое множество сведении по верованиям и обрядам славянских народов, но и воплотил своеобразное видение самого феномена мифологии. Хотя недостатки исследований А. Н. Афанасьева были ясны уже в его время, фольклористика и наука о славянских древностях в последние десятилетия вернулись к некоторым из его идей, и главный труд А. Н. Афанасьева нуждается ныне в принципиальной переоценке в свете современного состояния филологических знаний. Заметное место, которое занимают «Поэтические воззрения славян на природу» в истории русской культуры, их влияние на последующее развитие фольклористики, этнографии и даже художественной литературы — все это побуждает нас уделить А. Н. Афанасьеву специальную главу.

С годами становится все более ясно, как далеко в будущее были направлены идеи А. А. Потебни и А. Н. Веселовского. Их наследие таит в себе нереализованные возможности, которые выявляются по мере развития фольклористики, исторической поэтики, науки о славянских и индоевропейских древностях, сравнительной мифологии, этно-лингвистики. Работы О. П. Преснякова, посвященные филологической концепции А. А. Потебни, диссертация Н. К. Дмитренко о фольклористических трудах ученого (1983), материалы харьковских конференций «Творческое наследие А. А. Потебни и современные филологические науки» (1985) и «А. А. Потебня — исследователь славянских взаимосвязей» (1991), коллективный сборник «Наследие Александра Веселовского: Исследования и материалы» (1992) настраивают на пересмотр традиционных оценок творческих концепций двух великих филологов XIX в. Неожиданные грани их размышлений о сущности культуры и путях ее изучения выявила докторская диссертация Р. П. Трофимовой «Философия культуры русского академизма» (1994).

Понятие мифа играет важнейшую роль в фольклористике, да и во всей гуманитарной науке нашего времени. Об уровне разработки этой проблематики дают хорошое представление книги «Поэтика мифа» Е. М. Мелетинского, «Мифологическое сознание как способ освоения мира» В. М. Пивоева и «Истина мифа» К. Хюбнера [Мелетинский 1995; Пивоев 1991; Хюбнер 1996]. Е. М. Мелетинский справедливо полагает, что в XX в. «миф стал одним из центральных понятий социологии и теории культуры» [Мелетинский 1995, с. 29]. Современная этнология понимает миф как феномен коллективных представлений, живую реальность первобытного мышления и архаической культуры.

Существует множество определений мифа, которые основаны на различных представлениях о происхождении мифологии, ее функциях и соотношении с религией. Прежде всего различаются миф как повествование и миф как представление; соответственно и мифология понимается, с одной стороны, как совокупность повествований о богах, героях или фантастических существах и, с другой, — как система представлений о мире, обусловленная определенным мировоззрением или складом мышления. Многозначно и прилагательное «мифологический»: оно может относиться и к объекту исследования («мифологический период», «мифологический эпос»), и к его методу («мифологическая теория», «мифологическое направление», «мифологическая школа»).

В. М. Пивоев приводит пять основных значений современного термина «миф»: «1) древнее представление о мире, результат его освоения; 2) сюжетно оформленная и персонифицированная догматическая основа религии; 3) используемые в искусстве древние мифы, которые функционально и идейно переосмыслены, превращены по существу в художественные образы; 4) относительно устойчивые стереотипы массового обыденного сознания, обусловленные недостаточным уровнем информированности и достаточно высокой степенью доверчивости; 5) пропагандистские и идеологические клише, целенаправленно формирующие общественное сознание» [Пивоев 1991, с. 14]. Для гуманитарной науки XIX в. пятое значение термина не было актуальным; третье и четвертое осознавались, но не играли существенной роли для построения теории мифа; основное же внимание уделялось первым двум значениям — как каждому по отдельности, так и в их соотнесении друг с другом.

Для нашей темы необходимо с самого начала разграничить «мифологическую школу» и «мифологическую теорию». Это важно хотя бы потому, что теория мифа получила глубокую разработку у А. А. Потебни и А. Н. Веселовского, которые весьма относительно связаны с мифологической школой.

Мифологическая теория имеет интердисциплинарный характер и может разрабатываться не только на материале мифологии и фольклора, но и на литературном, языковом, этнографическом материале. Термином «миф» пользуются филологи, историки, психологи, социологи и т. д. Еще Ф. Шеллинг, чьи труды по философии мифа были хорошо известны в России, четко противопоставил философское и историческое изучение мифа. В своем «Историко-критическом введении в философию мифологии» он отмечал, что «философское исследование — это, вообще говоря, всякое такое, которое поднимается над простым фактом, т. е. в данном случае над существованием мифологии, и задается вопросом о природе, о сущности мифологии, тогда как просто ученое, или историческое, исследование довольствуется тем, что констатирует данные мифологии» [Шеллинг 1989, т. 2, с. 162].

Русские ученые, несомненно, видели в мифе самостоятельную проблему. Об этом свидетельствуют уже сами названия их работ: «Мифические предания о человеке и природе» Ф. И. Буслаева, «Сказка и миф», «Происхождение мифа, метод и средства его изучения» А. Н. Афанасьева, «Сравнительная мифология и ее метод» А. Н. Веселовского. В изданной посмертно книге А. А. Потебни «Из записок по теории словесности» (1905) третья часть названа «Мышление поэтическое и мифическое», она открывается главкой «Характер мифического мышления», а в приложении к книге помещены очерки «Миф и слово», «Об участии языка в образовании мифов», «Религиозный миф» и др. А. А. Потебня имел полное основание написать: «Уже в Древней Греции мифы вызывали пытливость ума величайших мыслителей, но никогда мифы, создания древних или отдаленных по месту и низких по степени развития народов, не были предметом столь настойчивого систематического изучения, как в наш век. Не говоря уже о массе собирателей сказок и других подобных произведений у всех народов цивилизованного мира, трудно указать кого-либо из известных психологов, филологов, историков культуры, не посвящавшего значительной доли своих трудов на исследование мифологических вопросов» [Потебня 1989, с. 249].

Осмысление мифа в российской науке XIX в. нельзя рассматривать изолированно от проблематики исследования славянского фольклора. Если просто изложить концепцию мифа в виде совокупности дефиниций, то она предстанет не просто в обедненном, но и прямо-таки в искаженном виде. Поэтому систематизировать высказывания того или иного ученого о мифе — это необходимая, но лишь самая предварительная задача.

В историографической литературе развитие фольклористики XIX в. осмысляется обычно как последовательная смена научных направлений. Так, например, в коллективной монографии «Академические школы в русском литературоведении» рассматриваются одна за другой мифологическая, культурно-историческая, сравнительно-историческая и психологическая школы. При этом о Ф. И. Буслаеве и А. Н. Афанасьеве речь идет в главе «Мифологическая школа» (автор — А. И. Баландин), об А. Н. Веселовском — в главе «Сравнительно-историческое литературоведение» (автор — И. К. Горский), а о А. А. Потебне — в главе «Психологическое направление в русском литературоведении» (автор раздела об А. А. Потебне — А. П. Чудаков). Авторам удалось поставить разыскания филологов XIX в. в контекст русской и мировой науки XIX в., и все же традиционный подход таит в себе определенные опасности. Творческие портреты отдельных гуманитариев получают несколько односторонний характер, когда об ученых говорят не в целом, а как о представителях какого-либо направления. При этом не всегда удается достаточно разграничить две разные задачи: установление культурного контекста и выявление творческого метода.

Надо сказать, что, рассматривая научное наследие того или иного исследователя как выражение определенного «направления», мы неизбежно огрубляем проблему. Волей-неволей мы ищем у Ф. И. Буслаева, А. Н. Афанасьева или А. А. Потебни то, что делает их представителями мифологической школы или, наоборот, выводит за ее рамки. При этом историкам науки приходится сравнивать ученых прошлого с неким «типичным» мифологом, никогда не существовавшим на самом деле.

К сожалению, нередко встречаются суждения, основанные на силлогизмах такого рода: мифологи утверждали то-то, Ф. И, Буслаев был мифологом, следовательно, он утверждал то-то. В результате Ф. И. Буслаеву приписываются взгляды, которых он на самом деле никогда не придерживался. Или другой силлогизм: Ф. И. Буслаев был главой мифологической школы, такой-то принадлежал к мифологической школе, следовательно, такой-то был последователем Ф. И. Буслаева. В итоге последователями Ф. И. Буслаева оказываются и те ученые, которые не были его учениками, да и к тому же критически о нем отзывались.

Научные школы в русском литературоведении и в фольклористике действительно существовали, но скорее — как некие совокупности идей. Однако очевидно, что чем талантливее и ярче был ученый, тем более многообразными были подходы, которыми он пользовался. Разные направления, школы и теории в истории науки не всегда сменяли друг друга последовательно, часто они сосуществовали, сложным образом сталкивались и переплетались. Крупные ученые, как правило, не укладывались в рамки одного направления, и их отнесение к той или иной школе является достаточно условным. В свое время Ф. М. Селиванов, А. И. Баландин и С. Н. Азбелев обратили внимание на то, что нельзя однозначно причислять Ф. И. Буслаева к мифологической школе, а ведь он традиционно считается ее «главой» в России [Селиванов 1968; Баландин 1975а; Баландин 1988а; Азбелев 1991; Азбелев 1992]. Заслуживает внимания, в частности, такое мнение С. Н. Азбелева: «Буслаева нередко характеризовали как приверженца мифологической школы, который, поняв ее недостатки, перешел в школу заимствования, когда она продемонстрировала свое превосходство. В действительности же Буслаев... не претерпел подобной метаморфозы. Он всегда был приверженцем сравнительного изучения народного эпоса — принципа, вполне отчетливо и ярко определившегося уже в его ранних трудах» [Азбелев 1991, с. 15]. С. Н. Азбелев предлагает наряду с «исторической школой» ввести также более широкое понятие исторического направления в исследовании русского эпоса, которое бы охватывало не только В. Ф. Миллера, признанного главу «исторической школы», но также и Ф. И. Буслаева, и А. Н. Веселовского [там же, с. 15].

Столь же сложна ситуация с А. А. Потебней. В книге «Академические школы в русском литературоведении» он рассматривается в рамках психологического направления, что вызвало позднее обоснованные возражения. Так, например, О. П. Пресняков считал «более точным определять метод Потебни не как психологический, а как историко-филологический» [Пресняков 1978а, с. 117]. По его мнению, психологическое направление использовало некоторые идеи А. А. Потебни, «нередко выступало под флагом его учения, но было гораздо уже филологических интересов Потебни» [там же, с. 117-118]." В свою очередь, Р. П. Трофимова, полемизируя с О. П. Пресняковым, называет метод А. А. Потебни не историко-филологическим, а историко-психологическим. Она отмечает, что «поиск комплексных методов исследования не ограничивается в работах Потебни одним ведущим методом, а предполагает отрицание всякой догматичности» [Трофимова 1985, с. 108]. Такая постановка вопроса вообще делает проблематичными попытки свести творческий метод А. А. Потебни к какому-либо единому знаменателю.

В рамках традиционного подхода не поддается осмыслению индивидуальная творческая эволюция того или иного исследователя, а концепции ученых, которые сочетают в своем поиске черты разных направлений, предстают как эклектическая смесь разных подходов. Сошлемся на мнение Е. И. Семенова: «...принято считать, что научные взгляды Буслаева эволюционировали соответственно преобладающему влиянию, которое приобретала та или иная „школа“ на определенном этапе разработки специальных методов исследования. Выступив на научном поприще, как глава „мифологической" школы, он затем провел немало интересных исследований, пользуясь „культурно-историческим" методом, а в конце стал популяризировать бенфеевскую „теорию заимствования“. Собственное значение Буслаева для научного прогресса ограничивалось при таком взгляде, естественно, ролью старого мудрого соглашателя, который, стремясь не отстать от века, сглаживал и примирял крайности модных литературных теорий. Факты, однако, свидетельствуют о другом. Буслаев не только учитывал все ценное, созданное современной ему наукой, но и всегда занимал и отстаивал самостоятельную научную позицию в спорах по важнейшим актуальным проблемам общественной жизни и культурного развития» [Семенов 1982, с. 72-73].

Формирование мифологической теории в России лишь отчасти связано с исследованием мифологии и архаических верований. Мифологические исследования в XIX в. сплетались с широким кругом проблем изучения языка, фольклора, традиционной народной культуры, древнерусской литературы. Характерно, что в России так и не сложилась специальная научная дисциплина, изучающая мифологию, и те исследования, на основе которых мы восстанавливаем концепцию мифологической школы, в значительной степени посвящены не мифологии, а фольклору, истории языка, обрядам и обычаям и т. д.

Необходимо учитывать, что научная деятельность большинства русских филологов XIX в. не замыкалась в рамках изучения истории литературы и фольклора. Пожалуй, основной недостаток историографии русской фольклористики заключается в том, что фольклорные разыскания рассматриваются изолированно от других сторон деятельности тех же ученых.

Такие научные дисциплины, как русская и славянская фольклористика, этнография, сравнительно-историческое языкознание, сравнительная мифология, история древнерусской литературы, история русского искусства, формировались в России середины XIX в. параллельно и в тесном взаимодействии друг с другом. Наиболее значительные исследователи фольклора и мифологии XIX — начала XX в. были также или лингвистами, или историками литературы, или этнографами. Само вычленение собственно фольклористических интересов И. И. Срезневского, Н. И. Костомарова, Ф. И. Буслаева, А. Н. Афанасьева, А. А. Потебни, А. А. Котляревского, А. Н. Веселовского, А. И. Кирпичникова, Е. В. Аничкова, Д. К. Зеленина, Е. Г. Кагарова имеет достаточно условный характер.

Особое значение мифа для науки нашего столетия закономерно пробуждает интерес к так называемой мифологической школе в русской фольклористике XIX в. Отечественная историография уделила мифологической школе много внимания. Достаточно назвать такие фундаментальные издания, как «История русской этнографии» А. Н. Пыпина и «История русской фольклористики» М. К. Азадовского.

В 1938 г. М. К. Азадовский писал о том, что «в историографической литературе еще не вскрыты достаточно отчетливо роль и значение мифологической школы в истории нашей общественной мысли» [Азадовский 1938, с. 92]. Через четыре десятилетия Н. И. Толстой сожалел об «общем длительном пренебрежении и отсутствии интереса к мифологической школе... которая со времени ее вытеснения исторической школой, а затем иными направлениями была незаслуженно отвергнута. Вместе с отклонением ошибок или, лучше сказать, крайностей, наивных этимологий, филологически и этнографически мало обоснованных сравнений и романтических схем и опытов реконструкции, надолго была дикредитирована или оставлена в стороне сама идея возможности и полезности мифологических реконструкций на основе современного фольклорно-этнографического материала» [Толстой 1981, с. 70].

Для современного осмысления мифологической школы основополагающее значение имеют работы А. И. Баландина. В книге «Мифологическая школа в русской фольклористике: Ф. И. Буслаев» (1988), которая до настоящего времени остается наиболее полным и основательным исследованием, посвященным данной теме, А. И. Баландин пришел к выводу о том, что именно ученые-мифологи ввели в науку о народной словесности сравнительно-исторический метод, признали органическую связь языка, мифологии и фольклора, выявили коллективную природу народнопоэтического творчества. «Мифологическая школа впервые выступила с цельной научной теорией, которая позволяла рассматривать отдельные и, казалось, разрозненные явления народной словесности в их органическом единстве, — писал А. И. Баландин. — По сохранившимся памятникам устной и письменной литературы, фактам языка и реалиям народного быта ученые восстанавливали целый мир древнейших народных представлений, мифологических в своей основе, из которых впоследствии развились все формы поэтической деятельности» [Баландин 1988а, с. 4].

В последнее десятилетие интерес к мифологической школе приобрел качественно новый характер. С изменением общей ситуации в гуманитарной науке отпали многочисленные ограничения, которые долгое время сдерживали развитие фольклористики. Исследователи вновь обратились к заговорам и духовным стихам, народным обрядам и языческим верованиям, к апокрифической литературе и народным легендам, т. е. как раз к тем темам, которые — в числе прочих — разрабатывали ученые XIX в. Более того, неожиданно оказались актуальными вопросы о сущности славянского язычества и народного православия, о характере взаимодействия народных и церковных традиций, которые так занимали гуманитариев прошлого века и еще недавно казались однозначно решенными. Возродившийся интерес к научному наследию Ф. И. Буслаева и А. Н. Афанасьева, А. А. Потебни и А. Н. Веселовского во многом обусловлен тем, что они предложили свои решения «вечных» вопросов истории отечественной культуры. Без учета этой традиции не будут полными наши знания о русской общественно-философской мысли XIX в.

После 1986 г. были переизданы основные труды А. Н. Афанасьева и А. А. Потебни и многие произведения А. Н. Веселовского и Ф. И. Буслаева [Буслаев 1987; Буслаев 1990; Буслаев 1992; Афанасьев 1986; Афанасьев 1996; Потебня 1989; Потебня 1990; Веселовский 1989]. Дважды увидели свет «Поэтические воззрения славян на природу» А. Н. Афанасьева. Эти переиздания отчасти восстанавливают преемственность идей в нашей науке. Однако даже специалистам не всегда известно, как соотносятся друг с другом работы разных исследователей. В ходе подготовки этих книг к печати потребовалось их прокомментировать, приблизить к современному читателю, поставить в научный и общекультурный контекст. Хочется подчеркнуть, что и наше исследование в значительной степени выросло из комментариев к переизданиям трудов А. А. Потебни в серии «Из истории отечественной философской мысли» [Потебня 1989] и А. Н. Афанасьева в серии «Памятники духовной культуры славян: Из истории изучения» [Афанасьев 1996].

Современная ситуация в фольклористике во многом возвращает нас к ситуации 1860-х гг., когда сосуществовали друг с другом и активно полемизировали различные научные направления (мифологическая школа, культурно-историческое направление, теория заимствования) и элементы разных школ и теорий могли соединяться в творчестве одного ученого. Знание о народной культуре еще не было достаточно дифференцированным, объект изучения осмыслялся как целостная народная культура в многообразии составляющих ее материальных и словесных, символических и утилитарных компонентов. Не случайно так актуально звучат сегодня многие полемические выступления того времени.

Предмет нашего исследования не мифологическая школа в России, а взгляд на мифологию в русской науке. Поэтому мы стремимся учитывать позиции самых разных ученых — от тех, кто наиболее ярко воплощал концепции мифологической школы, до тех, кто их наиболее последовательно отрицал.

Каждый из ученых, о которых мы будем писать, в том числе и наиболее «верный» мифолог А. Н. Афанасьев, интересен для нас не столько подходами, сближающими его с позициями мифологической школы, сколько своей индивидуальностью, тем, что его отличает и от мифологической школы, и от других школ и направлений прошлого столетия.

Современные исследователи мифологии и теории мифа, как правило, используют наблюдения ученых XIX в. в теоретико-прикладном аспекте. Для них это предшествующая ступень науки, определенный этап в ее развитии. Наш подход имеет принципиально иной характер. Свою задачу мы видим не в том, чтобы оттолкнуться от взглядов ученых прошлого, а, наоборот, в том, чтобы погрузиться в атмосферу того времени и попытаться понять достаточно сложные и противоречивые теоретические искания XIX в.

В книге предлагается сокращенная история филологической науки XIX в. в четырех очерках, посвященных взглядам ярчайших представителей этой науки на проблемы мифологии. Теорию мифа мы рассматриваем в нескольких взаимосвязанных аспектах: сквозь призму четырех творческих биографий, сменяющих друг друга научных школ, а также общей эволюции гуманитарной науки XIX в.

Хронологические рамки исследования охватывают период с 1840-х по 1890-е гг. Формирование науки о славянской мифологии можно условно отнести к 1840-м — началу 1850-х гг., когда увидели свет книги «Святилища и обряды языческого богослужения древних славян, по свидетельствам современным и преданиям» И. И. Срезневского (1846), «Славянская мифология» Н. И. Костомарова (1847), «Начертание славянской мифологии» М. И. Касторского (1841), «О влиянии христианства на славянский язык: Опыт истории языка по Остромирову Евангелию» Ф. И. Буслаева (1848), появились статьи «Об обожании солнца у древних славян» И. И. Срезневского (1846), «Эпическая поэзия» (1851) Ф. И. Буслаева и «Языческие поверья об острове-Буяне» (1851) А. Н. Афанасьева.

Наиболее внимательно мы будем рассматривать период 18601870-х гг. В 1860-е гг. Ф. И. Буслаев и А. Н. Афанасьев подводят итоги своих предшествующих исследований и выступают со своими основными трудами. В то же десятилетие А. А. Потебня и А. Н. Веселовский публикуют первые работы, которые, как оказалось со временем, имели для них принципиальный и программный характер. На рубеже 1860-1870-х гг. наступает критическая реакция на мифологическую школу. Обнаруживается исчерпанность мифологической теории в ее старых версиях, и в то же время зарождается целый ряд новых направлений, которые или вовсе отказываются от понятия мифа, или весьма существенно его модифицируют.

Критика мифологической школы во многих случаях была справедливой. Упорное желание видеть в любом поверье локализацию небесных мифов, в любом фольклорном образе — солнце, грозу или зарю приводило к многочисленным натяжкам и преувеличениям. Техника сравнений не была отработана, и единство происхождения видели там, где имело место лишь внешнее сходство. Однако ученые, связанные с мифологической школой, сделали и открытия, многие из которых подтвердила наука XX в. Поэтому так важен дифференцированный подход к их наследию. Сознавая слабые стороны мифологических теорий XIX в. и тем более их конкретных реализаций, мы постараемся выявить также и находки филологов прошлого, их открытия, прорывы в будущее.

В 1870-1880-х гг. и Ф. И. Буслаев, и А. А. Потебня, и А. Н. Веселовский во многом скорректировали свои прежние взгляды. Мифологические концепции таких ученых, как А. Н. Афанасьев, О. Ф. Миллер, ранний А. А. Потебня получили весьма критические оценки со стороны их современников, в том числе и тех, кто сам был связан с мифологическим направлением (Ф. И. Буслаев, А. Н. Веселовский, К. Д. Кавелин, А. А. Котляревский, П. А. Лавровский, А. Н. Пыпин, Д. О. Шеппинг и др.).

Однако даже в 1850-1860-х гг. мифологическая школа отнюдь не была господствующим научным направлением. На протяжении всего периода ее существования высказывались сомнения и в наличии у славян развитой мифологии, и в целесообразности ее изучения средствами мифологической школы. Особый интерес представляют для нас полемические выступления сторонников мифологической школы и ее противников: в результате этих споров не столько отыскивалась истина, сколько последовательно и ярко формулировались разные точки зрения на ту или иную проблему и пути ее решения. Сам предмет спора, как правило, был настолько сложен и многоаспектен, что лишь взятые в совокупности противоположные зрения позволяют составить о нем объемное представление. Споры, которые вели между собой русские филологи XIX в., не были закончены и, к сожалению, просто оказались забытыми. Поэтому мы видим свою цель не в том, чтобы определить, кто из них был прав, а кто заблуждался, а в том, чтобы объективно выявить их точки зрения и сущность разногласий.

Ученые, о которых мы будем писать, были тесно связаны друг с другом, много раз высказывались друг о друге, вели между собой явную или скрытую полемику, которая в некоторых случаях продолжалась десятилетиями, и меняла свое внутреннее содержание с течением времени. Именно в ходе полемики они формулировали свои взгляды, в том числе и на проблему мифа, аргументировали или модифицировали их. Перед нами — не статическая концепция мифа, но ее динамическое развертывание во времени и диалогическая пульсация в противостоянии разных позиций. Сравнительное рассмотрение идей Ф. И. Буслаева и А. Н. Афанасьева, А. А. Потебни и А. Н. Веселовского с учетом творческого пути каждого из них позволит проследить зарождение, развитие и последовавшее за этим перерождение мифологической теории в России XIX в.

Мы предполагаем рассмотреть как способы понимания мифа в филологической науке прошлого столетия, так и методы его изучения (ср.: [Мелетинский 1995, с. 30]). В то же время конкретные результаты, к которым пришли в своих разысканиях Ф. И. Буслаев и А. Н. Афанасьев, А. А. Потебня и А. Н. Веселовский будут затронуты лишь в весьма ограниченной степени и лишь постольку, поскольку они проясняют теоретические аспекты их осмысления мифа.

Понятие мифа не следует отождествлять с термином миф. Ясно, что речь может идти о мифе (или мифах) и в тех текстах, в которых отсутствует само слово миф. Оно может заменяться близкими по смыслу словами представление, поверье, верование, суеверие и др. Кроме этого, понятие мифа может дополняться или конкретизироваться с помощью словосочетаний мифическое представление, мифическое мышление и др.

Полисемантичность слов «миф» и «мифология» неоднократно побуждала исследователей к уточнению и толкованию их значений. Проблема, однако, не сводится к этому. Не менее существенно, что в каждом конкретном случае эти лексемы включены в определенную понятийно-терминологическую систему, в рамках которой они и получают свои контекстуальные значения.

В зависимости от того, соотносится ли миф со словом, эпосом, поэзией или языческим пантеоном, мы будем иметь в каждом случае как бы новую модификацию этого понятия. В филологических концепциях XIX в. смысловое пространство теории мифа задается категориальными связками: «миф — слово», «миф — язык», «миф — метафора», «миф — мифологический пантеон», «миф — эпос», «миф — поэзия», «миф— формы человеческого мышления», «миф — исторические эпохи в развитии человечества» (ср.: [Постовалова 1982, с. 45-60]).

Категория мифа конкретизируется с помощью понятий (подкатегорий): «мифическое мышление», «мифическая эпоха», «мифологический эпос», «мифический процесс», «мифический персонаж», «мифическое представление». Каждое из этих понятий в свою очередь может входить в семантическую оппозицию, например: «мышление мифологическое — мышление научное», «эпоха мифологическая — эпоха христианская», «эпос мифологический — эпос исторический или героический» и т. д. Возможны и триады типа: «эпоха мифологическая — эпоха двоеверия — эпоха христианская», «мышление мифологическое — мышление поэтическое — мышление прозаическое (или научное)». Говоря о концепциях мифа у Ф. И. Буслаева, А. Н. Афанасьева, А. А. Потебни и А. Н. Веселовского, мы постараемся уловить те специфические черты, которые каждый из них вкладывал в осмысление названных категориальных связок и подкатегорий.



загрузка...