Статью под таким названием Буслаев опубликовал в двух номерах «Отечественных записок» за 1861, а позднее поместил в начале своих ИО. Она имела для ученого принципиальное значение, поскольку в ней Буслаев в наиболее полном виде изложил свои взгляды на сущность эпической поэзии и высказал основополагающие идеи о соотношении языка, поэзии и мифологии.
Чтобы дать читателю представление о масштабе проблем, затронутых в «Эпической поэзии», приведем названия главок статьи: «I. Язык. Период доисторический; II. Происхождение поэзии. — Миф. — Сказание; III. Разрозненные члены эпического предания. Эпические приемы; IV. Эпический период жизни. — Поэт и народ; V. Общие понятия о свойствах эпической поэзии».
Идеи, высказанные Буслаевым в статье 1851 года, на десятилетия предопределили подход к затронутым в ней темам и получили отклик в работах многих ученых второй половины XIX в. А. Н. Афанасьев восторженно принял «Эпическую поэзию» и несколько раз одобрительно отозвался о ней в своей журнальной публицистике начала 1850-х гг. (см. ниже, с. 186); позднее он широко использовал работу Буслаева при написании «Поэтических воззрений славян на природу». А. А. Потебня опирался на идеи «Эпической поэзии» и других работ Буслаева в своих первых книгах «О некоторых символах в славянской народной поэзии» и «Мысль и язык», а позднее критически осмыслил их в поздних заметках, опубликованных посмертно в книге «Из записок по теории словесности» (см. ниже, с. 253). А. Н. Веселовский, который учился у Ф. И. Буслаева в Московском университете, свидетельствовал о том, какое влияние оказали на него в молодости труды его учителя [Пыпин 1891, с. 424]. К идеям «Эпической поэзии» и других работ Буслаева А. Н. Веселовский вернулся в 1890-х гг., размышляя о теоретических основаниях своей «Исторической поэтики» (см. ниже, с. 374-375).
П. С. Билярский, будущий переводчик В. Гумбольдта и интерпретатор его наследия, был наряду с А. Н. Афанасьевым одним из первых рецензентов «Эпической поэзии». Он сумел уловить, что коренная переоценка народного предания органически соединяется у Буслаева с подлинно научной методикой и с новыми философскими подходами. «Общие понятия сами по себе, конечно, имеют неотъемлемое достоинство и довольно новы в нашей литературе, но главное их достоинство в исследовании г-на Буслаева состоит именно в том, что они развиваются не отвлеченно, а в приложении к произведениям эпического творчества народа. Безыскусственная поэзия русского народа как в своих целых созданиях, так и в мелких остатках получает в сочинении г-на Буслаева такую оценку, какой она доселе не встречала», — проницательно отмечал П. С. Билярский [Билярский 1851, с. 170].
Буслаев начинает статью с утверждения о том, что для первобытной культуры был характерен, как бы мы сказали сейчас, идеологический синкретизм: «В самую раннюю эпоху своего бытия народ имеет уже все главнейшие нравственные основы своей национальности в языке и мифологии, которые состоят в теснейшей связи с поэзиею, правом, с обычаями и нравами. Народ не помнит, чтоб когда-нибудь изобрел он свою мифологию, свой язык, свои законы, обычаи и обряды. Все эти национальные основы уже глубоко вошли в его нравственное бытие, как самая жизнь, пережитая им в течение многих доисторических веков, как прошедшее, на котором твердо покоится настоящий порядок вещей и все будущее развитие жизни. Потому все нравственные идеи для народа эпохи первобытной составляют его священное предание, великую родную старину, святой завет предков потомкам» [Буслаев 1861а, т. 1, с. 1].
Первая главка статьи, названная «Язык. Период доисторический», представляет собой настоящий гимн человеческому слову. «Слово есть главное и самое естественное орудие предания. К нему, как к средоточию, сходятся все тончайшие нити родной старины, все великое и святое, чем крепится нравственная жизнь народа», — пишет Буслаев [Буслаев 1861а, т. 1, с. 1].
Картины доисторического прошлого ученый рисует в духе сельской идиллии первой трети XIX в., приписывая эпическому веку полное отсутствие социального антагонизма и изображая жизнь поселян в чередовании «мирных трудов» и «беззаботного досуга» [там же, с. 46].
Буслаев подчеркивает практическое значение эпического предания, ибо «песня и обряд были не только потехою и забавою, но и делом значительным» [там же, с. 45]. По мнению Буслаева, эпос стабилизировал жизнь, обеспечивал преемственность поколений, сближал между собой стариков, молодежь и детей. Власть эпического предания над человеком Буслаев изображает как нечто безусловно благотворное [там же, с. 44].
Буслаев необычайно высоко оценивает эстетические качества эпоса; он полагает, что это настоящая «поэзия природы» в отличие от позднейшей искусственной литературы [там же, с. 6667], что «свежее и живописнее природа не воссоздавалась уже никем после старинных эпических певцов» [там же, с. 74]. По тонкому наблюдению Буслаева, «чтоб похвалить эпический рассказ, простой народ не употребит выражения, по нашим понятиям, приличного художественному произведению: хорошо или прекрасно, а скажет: правда» [там же, с. 57]. Нравственное воздействие эпической поэзии основано на том, что простой народ убежден в истинности того, о чем она рассказывает: «Если сказание почиталось правдивым, потому что было для народа его историею, то еще правдивее казался миф как основание поверьям» [там же].
Эпическая поэзия оказывает на слушателей «действие самое успокоительное» [там же, с. 59]. «Удовлетворение праздного любопытства новостью и разнообразием есть потребность, чуждая эпическому периоду. Дети, а также и простолюдины, и доселе с искренним интересом готовы еще прослушать ту сказку, которую слыхали столько раз, что сами знают ее наизусть» [там же, с. 75].
В понятие эпоса, или эпической поэзии, Буслаев включает по существу все словесное творчество народа, всю совокупность его словесных произведений, вне зависимости от их формы и жанровой природы. Поскольку и сам язык представляется видом художественного творчества, в пределе эпос включает в себя и язык, что соответствует этимологическому значению греч. Epos ‘слово’ [Буслаев 1861а, т. 1, с. 5].
Тот факт, что Буслаев чрезвычайно широко понимает эпическую поэзию, был отмечен в рецензиях на ИО. Так, например, В. И. Водовозов констатировал, что в круг эпоса Буслаев «вносит все нравственные стремления народа, как и все главнейшие речения языка» [Водовозов 1861, № 5, с. 67]. Из статьи «Эпическая поэзия» можно понять, «что народная поэзия есть исключительно эпическая и притом чисто обрядная, потому что заключается в одних и тех же неизменных формах языческой старины: лирика, сатира, драма, в настоящем своем значении, ей чужды...» [там же]. В. И. Водовозов указал, что такой подход страдает известной односторонностью.
Единство эпического предания имеет умозрительный и в то же время вполне реальный характер, как и единство языковой системы, которая позволяет порождать бесконечное множество речевых актов: «Сознавая или, точнее сказать, только ощущая всю полноту вымыслов народной фантазии, каждое поколение получает в наследство и удерживает только часть этого всеобъемлющего целого» [Буслаев 1861а, т. 1, с. 414]. Каждый эпизод народного эпоса «дает слушателю полную возможность ориентироваться, опознаться в тех подробностях рассказа и в тех воззрениях, которые в эпизоде сообщаются <...> Никогда не видя перед собою целого эпического здания (которое и живет только в эпизодах), между тем, всякий, и поющий, и слушающий, сообщается с ним на каждом отдельном эпизоде: подобно тому, как говорящий проникается всею полнотою и силою своего родного языка, хотя бы сказал только несколько фраз» [там же].
По мере того как эпос отрывается «от мифических основ древнейшей эпохи» и отмирают «целые обширные отделы древнейшей народной поэзии», эпос все больше приобретает фрагментарный характер, и все же «мифологические и исторические основы народного быта, сосредоточенные к заветным убеждением и воззрениям народа на жизнь и природу, дают как бы идеальное, незримое, но всеми чувствуемое единство этому, по-видимому, неорганическому сцеплению частей в одну массу» [там же, с. 415].
Мифология и эпос вступают друг с другом в разнообразные отношения. Как совокупность словесных произведений мифология входит в состав эпической поэзии, как специфическое воззрение на природу и человека она определяет внутреннее содержание эпоса, а как основание верований — подчиняет себе все течение эпического быта, который в свою очередь составляет основу и содержание эпической поэзии.