загрузка...
 
ГЛАВА 4 ФАКТОРЫ, ОГРАНИЧИВАЮЩИЕ ВЕДЕНИЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ
Повернутись до змісту

ГЛАВА 4 ФАКТОРЫ, ОГРАНИЧИВАЮЩИЕ ВЕДЕНИЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ

Для уяснения существа психологической войны недо­статочно лишь знать, что она собой представляет; не­обходимо также знать факторы, от которых зависит ее ведение. Таких факторов можно указать четыре: поли­тика, безопасность, возможности средств пропаганды и кадры.

Эти факторы могут являться помехой только для тех, кому не хватает смелости и изобретательности, чтобы пре­вратить недостатки в достоинства. Пропаганда зависит от политики даже в таком вопросе, как «определение про­тивника» в боевых условиях; и все же разумное исполь­зование политических целей дает хорошие результаты. Безопасность имеет большое значение для любой армии. Ради ее обеспечения не останавливаются ни перед какими затратами. Положительные результаты может дать выбо­рочная и гибкая цензура. Средства, или те действительные инструменты, с помощью которых ведется пропаганда,— это арсенал психологической войны. Они ограничивают ве­дение пропаганды, и без них пропаганда вообще невоз­можна, И, наконец, следует сказать, что успех любой воен­ной операции зависит прежде всего от правильного исполь­зования кадров.

Рассмотрим каждый из факторов в отдельности. Мате­риалом для нас является главным образом опыт второй мировой войны. Как и в большинстве других отраслей науки, здравый смысл должен всегда сопутствовать опыту в выработке новых методов борьбы в психологической войне.

Политика

Политика оказывает большое влияние на содержание психологической войны. Отношения между воюющими го­сударствами никогда полностью не прерываются. Во время войны они выходят из рамок, обостряются. Обе стороны проявляют повышенный интерес друг к другу, особенно к слабостям друг друга. За время второй мировой войны американские вооруженные силы, правительство я народ узнали о японцах больше, чем они могли бы узнать о них за двадцать мирных лет. Японскими именами пестрели бук­вально все газеты. Цели и слабости японцев становились объектом ненависти, но наряду с этим и предметом тща­тельного изучения.

Каждое воюющее государство стремится направить заинтересованность противника в желаемое для себя русло. Пропагандисты стараются снабдить своего противника ин­формацией, в которой он заинтересован. При этом подают ее таким образом, чтобы она понижала моральный дух на­рода, усиливала неуверенность в политике, проводимой его правительством, вызывала борьбу между существующими политическими группировками. Иногда пропагандист силь­но досадует на то, что не в состоянии использовать те воз­можности пропаганды, которые он, как технический спе­циалист, считает наиболее целесообразными, но прибегать к которым запрещено по соображениям национальной по­литики. Пропагандист, увлекающийся своим узким объек­том и забывающий важные цели, часто может принести вред.

Работники немецкого радио, подчеркивавшие в переда­чах для Восточной Европы антикапиталистический харак­тер национал-социализма, в одно прекрасное время обна­ружили, что Би-Би-Си собирала наиболее бестактные заяв­ления и повторяла их в передачах для Западной Европы, перед населением которой немцы выступали антибольше­вистскими поборниками частной собственности. Американ­ские нападки на немцев за их сотрудничество с «обезьяно­подобными японцами» были ИОПОЛЬЗОВЗНЫ японцами про­тив китайцев, которым также не понравилось подобное оскорбление азиатов. Самым печальным и довольно извест­ным примером пропаганды обратного действия была, ко­нечно, знаменитая фраза: «Ром, КАТОЛИЦИЗМ и мятеж», по­служившая причиной провала Джемса Г.Блейна и победы Стивена Г. Кливленда на выборах 1884 года. Она была произнесена одним священником-республиканцем в Нью- Йорке по адресу демократов, поскольку демократическая партия объединяла противников «сухого закона», католи­ков и южан. Фраза имела успех лишь в достижении узкой ЦЕЛИ—она воодушевила республиканцев, но в то же время вызвала еще большее возмущение противника и оскорбила нейтрально настроенных.

Очень трудно поддерживать правильное соотношение между политическими лозунгами внутри страны и теми, ко­торые используются при проведении психологической войны в боевых условиях. Чем ближе офицер, ведущий психоло­гическую войну, соприкасается с противником, тем больше он склонен считать своей главной задачей привлечение про­тивника на свою сторону. Зачем избегать тех или иных фраз, если с помощью слов можно сохранить жизнь ЛЮДЄН, технику и выиграть время? К сожалению, иногда бывает так, что фраза, обращенная к противнику во фронтовых ус­ловиях, хотя и приносит большую пользу, но в то же время вызывает недовольство народа своей страны, так как про­тивник, чтобы причинить вред врагу, делает ее достоянием широкой общественности. Пропаганда внутри страны мо­жет принести вред и на театре военных действий. Фраза: «Делайте все, что в ваших СИЛАХ—экономьте ЛЯРД!»— звучит глупо в боевой обстановке.

Можно привести и другие примеры. То, что мы назы­вали японского императора обезьяной, свиньей, лунатиком, колдуном и т. п., могло содействовать достижению опреде­ленных политических целей в стране, и некоторые пользова­лись этим. Но если бы американское правительство при­бегло к этому специально для возбуждения американского народа, то это могло бы в еще большей степени озлобить японцев, в результате чего американцы оказались бы в проигрыше. Если, скажем, русские обещали немецким пленным хорошее питание и теплую одежду зимой (а по не­которым сведениям, они свое обещание выполняли), а на­цисты сообщали об этом русскому населению, то оно могло быть недовольным проявлением такой заботы о немцах, в то время как русские сами испытывали большие продо­вольственные затруднения. Показ большой заботы о сол­датах и офицерах противника и внимания к ним перед аудиторией противника может принести пользу, а показ этого перед своей аудиторией — вред. Иногда полезно перед внутренней аудиторией изобразить солдат про­тивника, как сумасшедших, зверей в человеческом облике, жестоких дегенератов и т. д. Но это может принести вред, если ваш противник сообщит подобные отзывы о нем сво­ему народу.

Кроме того, необходимо учитывать, что конечной целью психологической войны является победа в войне. Для ус­пешного завершения войны необходимо, чтобы прекрати­лись военные действия и государства установили мирные отношения. Пропаганда, слишком много обещающая про­тивнику, оказывает неблагоприятное воздействие как на союзников, так и на свой собственный народ. В то же время пропаганда, угрожающая местью, наносит удар по возмож­ному движению за мир в лагере противника. Во второй мировой войне ни одна из ВЕЛИКИХ держав не заходила на­столько далеко, чтобы обещать установление определенных границ после заключения мира. Великие державы ограни­чивались довольно туманными обещаниями, зная, что лю­бое конкретное обещание может удовлетворить одного и восстановить против себя всех остальных. Кроме того, сле­дует иметь в виду, что, воздерживаясь от обещаний, мы тем самым заставляем еще больше верить в будущее те страны, которые возлагают на это будущее большие на­дежды. Если, скажем, французы не будут определенно знать, что они получат Саар, они станут сражаться с боль­шим рвением, чтобы добиться осуществления своего жела­ния. Но если обещание дано заранее, они вскоре будут рас­сматривать его как уже решенное дело и станут просить еще что-нибудь. В то же время другие претенденты на Саар либо будут испытывать чувство недовольства, либо вообще потеряют к этой проблеме всякий интерес. Поэтому сохранение неопределенности в отношении политических проблем послевоенного периода является одним из важных достоинств пропаганды.

Президент Рузвельт, понимая роль США в между­народных делах, избегал давать конкретные обещания, за исключением того, что обещал передать Маньчжурию Ки­таю, Корею—«должным порядком» корейцам, а также га­рантировал французам целостность французской коло­ниальной империи. Говоря прямо об этой сложной пробле­ме, можно привести и другой пример. Во время первой ми­ровой войны англичане обещали Палестину и арабам, и ев­реям. В результате этого они сами попали в такую беду, из которой потом в течение почти тридцати лет не могли выпутаться.

Определение противника

Определение характера противника является связую­щим звеном между политикой и пропагандой. В большин­стве случаев нетрудно сказать, что собой представляет про­тивник, если речь идет о боевых Операциях,— ЭТО люди дру­гого телосложения и цвета кожи, в другой военной форме, говорящие на другом языке. Что касается операций психо­логической войны, то здесь все значительно сложнее. Опыт­ный пропагандист попытается внушить солдатам противни­ка, что не все эти люди их враги; врагом будут названы король, фюрер, отборные войска, капиталисты. Пропаган­дист выбирает момент, когда он может сказать: мы бо­ремся не против вас, мы боремся против таких-то и таких-то, которые обманывают вас. Этого не следует делать сразу же после интенсивной бомбардировки или миномет­ного обстрела.

Один из лучших образцов пропаганды такого рода во время второй мировой войны показали советские пропаган­дисты. К концу второй мировой войны они создали целую галерею реакционных немецких генералов, якобы стояв­ших на стороне русских, и с их помощью доказывали, что бездарный в военном отношении авантюрист Гитлер гу­бил прекрасную немецкую армию[16]. Слова Сталина: «...Гитлеры приходят и уходят, а народ Германии, а государство германское — остается» — явились для русских пропаганди­стов зацепкой, чтобы утверждать, будто их враг не Герма­ния, а нацисты. Это была превосходная психологическая война, поскольку русские имели и другой пропагандистский тезис, который заключался в том, что простой народ (ра­бочие и крестьяне), в силу их классовой лояльности, нахо­дятся на стороне страны рабочих—РОССИИ.

В психологической войне лучше всего определять противника в лице:

1) правителя; 2) правящей группы; 3) точно не ука­зываемых мошенников; 4) какого-либо определенного меньшинства.

Большой ошибкой может явиться слишком широкое опре­деление противника, но в то же время очень узкое опре­деление оставляет лазейку для контрпропаганды в случае смерти правителя или при частичном изменении состава пра­вящей группы. Именно боясь того, что немецкие генералы могут предпринять мирные шаги, а также желая сохранить непрочный антинемецкий союз оккупированных стран, Сое­диненные Штаты и Англия назвали своим врагом немецкий рейх, а не нацизм В Японии мы определили своих про­тивников как «милитаристов» и «фашистов», оставив капи­талистов на втором плане, а императора и народ отнесли к категории тех, с кем мы хотели заключить мир.

Если кампания психологической войны проводится для достижения определенной политической цели, то вполне возможно, что в данном случае политика скорее оказывает помощь, чем делает ограничения. Пропагандист может вы­ставлять политическую систему своей страны в самом вы­годном свете. Он может также хорошо отзываться о тех лидерах или группах противника, которые могли бы перей­ти на его сторону (хотя он должен избегать «поцелуев смерти», подобных тем, которые подарили нацисты неко­торым видным американским изоляционистам, безмерно их расхваливая). Он может обещать противнику свой собст­венный вариант Утопии.

Если политика оборонительная, туманная и состоит в основном лишь из добрых пожеланий, не подкрепленных активными действиями, то при проведении операций психо­логической войны особенно важно избегать грубых оши­бок. Во время второй мировой войны мы не могли заявить, что выступаем против государств с однопартийной систе­мой, так как таким государством являлся самый мощный наш СОЮЗНИК—Россия. Мы не могли также позволять себе нападки на правительства Японии и Германии за то, ЧТО они уничтожают частную инициативу, поскольку частная ини­циатива опять-таки была чужда нашему СОЮЗНИКУ Рос­сии. Мы не могли также поднимать расовый вопрос, по­тому что пестрый национальный состав населения делал нас уязвимыми в отношении расовой политики внутри страны. В каждом пропагандистском учреждении имелся обычно ненаписанный перечень тех вопросов, которых не рекомендовалось касаться. Когда о нем забывали, мы пла­тили ценой появления враждебных нам настроений.

 

Обещания

В психологической войне не следует давать обещаний, которые могут быть не выполнены. В годы второй мировой войны американцы, как уже говорилось выше, никогда много не обещали от имени правительства, но отдельные представители давали массу невыполнимых обещаний от своего имени. В наших заявлениях подразумевались обе­щания голландцам возвратить им их страну и колонии, индонезиицам—предоставить независимость. Мы также обещали всем, включая японцев, доступ к индонезий­скому сырью. Вполне вероятно, что некоторые американцы неофициально заявляли, что они «ожидали», «надеялись» или «думали», что их правительство выполнит каждое из этих обещаний. Все три указанных выше обещания несо­вместимы, особенно первое и второе. Нью-йоркский банкир Джеймс Варбург написал книгу «Неписаный договор», в которой указывает, что во время войны Соединенные Шта­ты обещали все и всем (автор работал в Управлении воен­ной информации, он должен знать об этом) и что они на­мереваются проводить благородную и разумную политику с целью выполнить свои обещания хотя бы частично. Обе­щания побежденного забываются; он может их списать и начать строить внешнюю политику заново. Но обещания победителя остаются, и либо они должны быть выполнены, либо от них нужно отказаться.

В психологической войне офицер не должен давать обещаний лицам, находящимся на оккупированной терри­тории, дружественным партизанам, представителям под­польного движения, войскам противника, если эти обеща­ния не соответствуют заявлениям главы правительства или кого-нибудь из членов кабинета. Обещания, данные од­ними офицерами, могут расходиться с обещаниями других офицеров. (В Китае некоторые американские офицеры говорили китайским коммунистам, что они замечательные люди и могут рассчитывать на материальную помощь и политическую поддержку США в борьбе против Чан Кай- ши. В то же время другие американские офицеры заяв­ляли представителям правительства Чан Кай-ши, что Со­единенные Штаты не собираются вмешиваться во внутрен­ние дела Китая. Две группы китайцев слышали обеща­ния американцев и не могли сразу решить, были ли они даны глупцами или лжецами. То же самое наблюдалось и в наших отношениях с французами, сербами и поляка- ми.) Плохо выполняет свои обязанности тот офицер, ко­торый позволяет себе обещать всеобщие выборы, всевоз­можные свободы, трудовое законодательство или даже продовольствие населению оккупированной территории, хотя реальных возможностей для этого нет. И безответ­ственным является тот радиокомментатор или составитель листовок, который дает обещания, предварительно не вы­яснив, может ли его правительство в данной политической ситуации выполнить эти обещания. Из-за ошибки пропа­гандиста лжецом может оказаться страна, от имени кото­рой он выступает.

Безопасность

Сам процесс ведения психологической войны нарушает идеальные планы обеспечения безопасности, интересы ко­торой требуют, чтобы важная информация не становилась достоянием противника. Для обеспечения безопасности следует скрывать от противника данные о действительном положении вещей; в то же время пропаганда, если мы хо­тим, чтобы ей верили, должна иметь в своем распоряже­нии множество самых свежих и правдивых сведений. Со­гласно требованиям безопасности информационные сооб­щения, касающиеся армии и флота, не должны обнародоваться, пока не будет выяснено, в какой степени эти све­дения известны противнику. Пропагандист же старается опередить противника в передаче тех или иных информа­ционных сообщений, чтобы таким образом дискредитиро­вать его информацию. По соображениям безопасности по­дозрительные лица, имевшие тесные связи с противником, не должны допускаться к средствам общения; в то же вре­мя надо иметь в своем распоряжении людей, прекрасно владеющих языком противника, знающих его культуру, умеющих проникновенным обращением привлечь его вни­мание.

Совершенно очевидно, что в таких условиях офицеры службы психологической войны и офицеры службы безопасности нередко мешают друг другу. Возникавшие на этой почве конфликты во время второй мировой войны в зна­чительной мере смягчались цензурой. Управление цензу­ры, руководимое Байроном Прайсом, достигло выдающих­ся успехов в своей деятельности, отличавшейся большим тактом, благоразумием и умеренностью. Здраво оценивая интеллект американца, цензура не стремилась скрыть от американского народа плохие вести, за ИСКЛЮЧЄНИЄМ случаев, когда против этого выступали руководители воору­женных сил или Белый дом. О деятельности Управления цензуры много рассказано в книге Теодора Купа Из нее, в частности, явствует, что цензура стремилась избегать та­ких действий, которые отрицательно сказались бы на про­ведении кампаний психологической войны.

Обычные меры по обеспечению безопасности в военное время крайне важны для аппарата обслуживания психоло­гической войны. Гражданские Служащие — Эксперты по по­литическим вопросам, писатели, специалисты по пропаган­де зачастую являются высокообразованными людьми, мастерами своего дела. Однако эти люди склонны ценить секретную информацию в первую очередь с точки зрения удовольствия щегольнуть перед «людьми, которым они могут верить», насколько они «в курсе дела» тех или иных событий. Соблазн прихвастнуть почти неотразим (порок, не чуждый и военным). Обстановка чрезмерной секретности легко перерастает в мелодраму, вызывая у многих людей глупое желание показать другим, что они знают сведения совершенно секретного характера. Если же военные и граж­данские лица работают вместе, эта человеческая слабость еще более подогревается соперничеством.

Меры по обеспечению безопасности

Меры безопасности в условиях психологической войны включают обычные предосторожности, основанные на здра­вом смысле, которые применяются ко всем военным опера­циям. Их можно суммировать так:

Количество засекреченных сведений должно сво­диться к минимуму. Ни один документ не подлежит засек­речиванию до тех пор, пока нет веских оснований пола­гать, что содержащиеся в нем сведения могут принести пользу противнику. Засекречивание и рассекречивание необходимо поручать только офицерам, прошедшим специ­альную подготовку

 

См. Коор, т. „Weapon of Silence" (Chicago, 1946) . В этой книге рассматривается все то, что цензура считала пропагандистским мате­риалом, представлявшим ценность для противника, а также взаимо­отношения между цензурой и Управлением военной информации в гериод войны и контроль за передачами на коротких волнах. Все это представляет особый интерес для изучающих психологическую вой- Н?. — Поим. авт.

 

Меры по обеспечению безопасности должны соблю­даться любой группой работников, как и коллективом в целом; при этом надо учитывать взаимоотношения внутри каждой группы. Неразумно одним лицам предоставлять бо­лее секретную информацию, чем другим, поскольку первые будут испытывать соблазн показать им свою большую осведомленность, а те в свою очередь будут подвержены острому и нездоровому любопытству. Либо вся группа должна посвящаться в те или иные секреты, либо никто не должен знать их.

Меры безопасности не должны распространяться на редактирование. Цензура осуществляет свои функции са­мостоятельно. Деспотизм отдельных офицеров может вы­звать у офицеров службы безопасности искушение отда­вать предпочтение тем взглядам в области политики, лите­ратуры и т. д., которые соответствуют их личным взглядам. Неизбежным следствием этого явится нарушение как са­мой безопасности, так и мер ее обеспечения. Цензура дол­жна руководствоваться общегосударственными установка­ми или установками для данного театра военных действий. Обзор и оценка радиопрограмм и листовок осуществля­ются отдельно.

Соблюдение мер безопасности в отношении печатных материалов не представляет особых трудностей. Листовки можно направлять для проверки в руководящие или дру­гие органы. Иное ДЄЛО — радио. Опыт второй мировой вой­ны показывает, что экстренные сообщения невозможно под­вергать обычной проверке, так как они теряют свою акту­альность, однако это вовсе не исключает необходимости их проверки. В этом случае желательно использовать два ви­да контроля, взаимно дополняющих друг друга.

Взаимодействие с представителями органов безопасно­сти строилось на 24-часовой основе. Это значит, что в те­чение суток необходимо обеспечить оперативным работни­кам радио быстрое прохождение военной информации. Де­журный офицер службы безопасности должен больше разъяснять своим старшим начальникам нужды радиопро­паганды, стремиться поддерживать дух сотрудничества с работниками радио и не смотреть на них, как на подчинен­ных. Здесь важно иметь в виду чисто психологический мо­мент. Присутствие располагающего к себе офицера службы безопасности усилит стремление к сотрудничеству работни­ков радиопропаганды. Не обладающий же таким качест­вом офицер сможет лишь поддерживать официальное до­стоинство своего учреждения и своей должности. Сохране­ние высокого морального духа для творческих работников более важно, чем для офицеров службы безопасности.

Надзор органов безопасности за радиопередачами мо­жет осуществляться офицерами службы безопасности с по­мощью приемников, без непосредственного контакта с ра­ботниками радио. При этом желательно, чтобы офицеры службы безопасности обладали критическим складом ума. В данном случае нет необходимости поддерживать с ра­ботниками радио отношения сотрудничества. Так как кри­тические замечания следуют после проведения операции, то офицерам надзора можно придерживаться строгих стан­дартов оценки. В течение 1942 и 1943 годов в Вашингтоне никто не имел ни малейшего представления о том, что в действительности шло в эфир из Сан-Франциско. Граж­данские лица, организующие радиовещание на Японию, получали подробные указания о том, что они должны де­лать, но политические руководители в Вашингтоне не знали, что же в действительности они передавали. Однажды гражданские работники радиопропаганды обратили внимание военного министерства в Вашингтоне на то, что поступающая информация настолько засекречивается, что ее нельзя использовать для передач. Так армия и флот узнали, чем занималось Управление военной информации.

Таким образом, в первом случае радиопрограммы про­веряются в ходе их подготовки и передачи; а во втором — после передачи в эфир, с последующими рекомендациями по команде о принятии соответствующих мер. Последним военным связующим звеном для групп психологической войны, целиком состоящих из военнослужащих, должен быть командир части или его заместитель. Связь с груп­пами гражданских работников, находящихся под военным контролем, должна осуществляться через офицера, много наблюдающего, но мало говорящего. Попытки представи­телей службы безопасности действовать в роли пропагандистов оказались такими же опасными, как и попытки опе­ративных работников пропаганды вести свою работу, не соблюдая никаких мер безопасности.

 

Возможности средств  пропаганды.

Не следует вести радиопередачи на районы, где нет ра­диоприемников. Не следует также сбрасывать печатные ма­териалы там, где нет грамотных. Эти истины кажутся всем очевидными, однако сплошь да рядом с ними не считаются. Нельзя надеяться на то, что обширная информация или кампания по воздействию на моральное состояние аудито­рии принесет желаемые результаты, если нет достоверных данных о том, что пропаганда доходит до избранного объекта.

Однако так было с передачами на Японию на корот­ких волнах, которые вело Управление военной информации в начальный период войны, несмотря на донесения, указы­вающие, что в Японии радиоприемники имеют только лица из правительственных и плутократических кругов. Извест­но было, что само японское правительство располагало нужными радиосредствами и что содержание американских передач становилось достоянием правительственных и воен­ных кругов. Пропаганда (в соответствии с возможностями средств, в данном случае радио) должна воздействовать на тех лиц, до которых она практически доходит, а не на ту аудиторию, о которой заранее известно, что она недо­сягаема. Если контрпропаганда противника ссылается на ваш материал, это ничего большего не означает, как про­фессиональный обмен любезностями. Вынудить радио про­тивника отвечать на ваши передачи, может быть, и забав­но, но это еще не говорит о том, что они являются достоя­нием широких масс слушателей; такая забава будет слишком дорогостоящей и бесполезной. Весной 1942 года автор предложил радиостанции Сан-Франциско сообщить о том, что «американские любители искусства» надеются на вывоз японцами из крупных городов своих коллекций бес­ценных книг и картин. Это была подготовка к предстоящим изнуряющим передачам на тему «Воздушные налеты за­станут врасплох, если ты не будешь остерегаться!» Работ­ники радио передали в эфир это сообщение, однако японцы никак не реагировали на него. Но четыре дня спустя ра­диостанция Люксембурга (находившегося в то время под контролем нацистов) передала для Европы сообщение на немецком языке о том, что представитель «зверского аме­риканского министерства авиации» предупредил японцев о намерении американцев разрушить культурные памятники Японии. Нацистский комментатор назвал подобные дейст­вия характерными для нецивилизованных американцев. Эта передача была принята в Нью-Йорке. Автору приятно было видеть, что его сообщение облетело весь мир, но, по сути дела, он этим не достиг положительных результатов, более того, он причинил вред, дав нацистам еще один по­вод для извращения нашей пропаганды.

Наиболее распространенными средствами пропаганды являются:

1) радиостанции стандартных волн; 2) коротковолно­вые радиостанции; 3) громкоговорящие установки; 4) ли­стовки; 5) брошюры; 6) книги.

Трудность в данном случае состоит в том, чтобы пра­вильно определить, когда какое средство следует приме­нить. Мы уже сказали, что радиопередачи можно вести только тогда, когда известно, что те, кому они адресованы, располагают средствами приема. Печатные материалы сле­дует распространять там, где хотя бы немногие могут читать. В Китае Управление военной информации по прось­бе штаба первого эшелона на Китайско-Бирманско - Индийском театре военных действий распространяло исключи­тельно иллюстрированные листовки. Они предназначались для жителей гор, находящихся между Китаем и Тибетом, и призывали их оказывать помощь американским летчи­кам с подбитых самолетов.

Вероятное число наших слушателей или читателей нуж­но определять осторожно, с учетом полицейских мер про­тивника, обычаев народа, трений в войсках или среди на­селения и других факторов.

Иногда возможности средств пропаганды превосходят все ожидания. Американцы и англичане сбрасывали на Берлин много листовок. Немцы запрещали населению под­бирать их. Для сбора и уничтожения листовок власти на­правляли юношей и девушек из организаций гитлеровской молодежи. Они делали это с удовольствием. Но потом на­цисты обнаружили, правда, слишком поздно, что школь­ники коллекционировали листовки, подбирая их по серий­ным номерам. Одни из номеров встречались реже, чем дру­гие, и дети по всему Берлину обменивались союзническими листовками, стараясь составить привлекательные альбомы. Родители, не осмеливавшиеся подбирать листовки на улице,

находили довольно полное досье в комнате своего Фрицля или Эрминтруды! Даже самые смелые прожектеры в обла­сти пропаганды не могли рассчитывать на такие блестя­щие результаты.

Кадры

Наконец, последний фактор, от которого зависит про­ведение любой операции психологической ВОЙНЫ,— это на­личие подготовленных кадров. Опрометчив тот командир, который рассчитывает на авиационную поддержку, увидев только самолеты и не зная ничего об их экипажах. Микро­фон — это еще не пропагандист. Выступающие перед мик­рофоном должны быть хорошими ораторами. Одного знания языка далеко не достаточно. Уровень печатных мате­риалов должен соответствовать уровню произведений писателей-профессионалов. В то же время нельзя требо­вать от людей того, что выходит за рамки их возможно­стей. Часто попытка выполнить непосильное задание, тре­бующее очень высокой квалификации исполнителей, при­водит к полному провалу. Когда японцы, стремясь выдать себя за настоящих американцев, использовали устарев­ший жаргон двадцатых годов, они только вызывали не­приязнь к себе; лучше бы они пользовались просто книж­ным ЯЗЫКОМ.

Операции психологической войны должны соразме­ряться с возможностями личного состава в не меньшей мере, чем с материальными возможностями. В Китае автор работал вместе со специалистом по средневековому и со­временному японскому искусству; этот специалист писал листовки, предназначенные для японских гарнизонов в го­родах на берегу Янцзы. Он писал их высокопарным сти­лем, поэтому у знатоков китайского и японского языка, естественно, возникал вопрос: будет ли язык листовки по­нятен простому японскому солдату? В течение некоторого времени у нас не было человека, хорошо знающего разго­ворный японский язык, и мы были вынуждены посылать наши листовки из Чунциня в Янань, где пленные японцы прочитывали их и возвращали с подробными критическими замечаниями.

Всякий раз, если позволяет военно-политическая обста­новка, необходимо проверять свои пропагандистские ма­териалы, привлекая интернированных гражданских ЛИЦ или военнопленных. Проницательный переводчик сможет скоро обнаружить, насколько честными являются замечания, сде­ланные ЭТИМИ ЛЮДЬМИ.

Разумные приемы нередко позволяли недостатки пре­вращать в достоинства. Так, отсутствие хорошего оркестра однажды вынудило наших пропагандистов составлять те­кущие музыкальные программы при помощи записи музы­кальных программ противника, а затем передавать их вме­сте со своими комментариями. За неимением дикторов, знающих в совершенстве язык противника (например, япон­цев, которые росли и воспитывались в Японии, китайцев, говорящих на диалекте У), приходилось использовать ме­нее подходящих людей. Совершенно напрасно стремление завоевать доверие противника, пока вы не будете в совер­шенстве говорить на его языке или же не откажетесь от попытки скрыть, что вы иностранец. Значительно легче создать о себе впечатление заслуживающего доверия про­тивника, чем вызвать доверие к предателю. Нередко по­пытки говорить на чистом языке противника приносят худ­шие результаты, чем откровенное признание своих трудно­стей в этом отношении.

Из этого следует ВЫВОД — диктор должен в совершен­стве владеть разговорным языком противника, а если он не владеет им, то не нужно пытаться скрыть это. Так, на­пример, в ходе войны выяснилось, что в английских радио­передачах на Германию лучше использовать дикторов, го­ворящих с английским акцентом, чем дикторов с венским или еврейским акцентом, которых, кстати говоря, на сту­диях было немало. Под воздействием нацизма немецкая аудитория была настолько заражена антисемитизмом, что ни один оратор-еврей не мог иметь в их глазах никакого веса, несмотря на красноречие, убедительность аргументов и страстность призывов. Английская же интонация в го­лосе диктора придавала выступлениям больше убедитель­ности. Немцы ожидали услышать настоящего англичанина и скорее удивились бы, если бы он заговорил на чистом литературном немецком языке.

Кроме того, следует иметь в виду, что любая аудито­рия, слушая диктора, безупречно говорящего на ее языке, всегда задает себе вопрос: «Что этот малый там делает?» Она подозревает в нем перебежчика. Обращение из уст предателя действует менее эффективно, чем обращение, ис­ходящее из уст противника. Предатель во всяком случае должен быть исключительно искусным, чтобы добиться своей цели. Одним из таких людей был лорд Хау-Хау, о котором будет сказано ниже. Казалось, он обладал истин­ным талантом актера и проявлял невероятное усердие. Усилия самого искусного оратора-перебежчика или собст­венного сотрудника тщетны в начале войны, когда мораль­ный дух противника высок и у населения еще нет доста­точного повода, чтобы задуматься над тем, что происхо­дит. И только к концу войны или в случае упадка мораль­ного духа человеку, говорящему: «Переходите к нам! Как видите, я уже здесь! И мне здесь очень нравится!», могут действительно поверить.

Руководитель должен правильно использовать свои кадры. Поручать сотрудникам выполнение задачи, которая им не под силу, означает напрасную трату таланта, а на передовой — и человеческих жизней. Нельзя требовать от японца, родившегося и выросшего в Калифорнии, чтобы он говорил, как коренной житель японской столицы. Солдат, назначенный для работы в Пропагандистские органы, не всегда должен рассматриваться как крупный журналист, радиокомментатор или актер только на том основании, что он владеет иностранным языком. Когда неискушенному че­ловеку предоставлен микрофон и он чувствует, что его слушает тот, кто не МОЖЄТ написать свой отзыв и прислать по почте, ему довольно легко переоценить эффект собст­венного выступления. Умный руководитель старается уви­деть своих работников глазами противника, он всегда учи­тывает их возможности. Если его подчиненные в совершен­стве владеют языком противника, их могут принять за пре­дателей, если ПЛОХО — их обзовут «сапожниками» или ос­лами. Тем не менее пропаганда должна исходить от лю­дей, воплощаться в словах, сказанных или написанных людьми, и отвечать требованиям данной обстановки. По­этому при планировании операции пропагандистские кадры необходимо рассматривать как один из важных факторов для оценки обстановки.

Контрпропаганда

Пропаганда не должна ориентироваться на то, что го­ворит противник. Вражескую пропаганду следует прини­мать во внимание лишь постольку, поскольку она может принести для нас пользу. За противником нужно внима­тельно следить только тогда, когда он распространяет яв­ную ложь или лицемерит в такой степени, что этим самым оскорбляет свой собственный народ. В таком случае тре­буется лишь незначительная обработка материала против­ника, чтобы использовать его для контрпропаганды. Мно­гие вопросы, касающиеся противника, остаются недося­гаемыми, особенно вопросы борьбы идеологий. Нацисты наиболее удачно вели пропаганду тогда, когда они под­нимали основные жизненные вопросы, а не пытались со­чинять хитроумные теории об образе жизни и мышления своего противника. Опровержение доставляет большое удо­вольствие. Приятно ответить противнику на его выпады. Но лучшей пропагандой является та, которая лишь в ред­ких случаях бывает контрпропагандой. Она использует ошибки противника и нейтрализует его успехи с помощью своих собственных достижений.

Это вовсе не значит, что вражескую пропаганду не нужно анализировать. В каждой оперативной единице службы психологической войны для этих целей должна быть специальная разведывательная группа. Если, к при­меру, противник заявил, что конфеты, которые сбрасывают ваши летчики, отравлены (и для подтверждения этой вер­сии сбрасывал такие же конфеты, приготовленные его ра­ботниками и действительно отравленные), нет смысла объявлять его лжецом; некоторое время вы можете не знать, действительно ли были сброшены отравленные кон­феты. Если же командование противника демонстрирует перед своими войсками фотографии захваченных и «заму­ченных» вами военнопленных, то после этого нецелесооб­разно обращаться к войскам с призывами о сдаче в плен без одновременного распространения фотографий, не менее убедительно говорящих о хорошем обращении с военно­пленными. Если противник выступает с заявлениями о том, что вы и ваши союзники бесчинствуете на улицах занятого города или, скажем, похищаете женщин друг у друга, или утверждает, что у вас одни несут всю тяжесть боевых действий, а другие отсиживаются в безопасном месте, то в этом случае было бы целесообразно выпустить несколько листовок, показывающих полное сотрудничество внутри ва­шего лагеря, или провести несколько радиопередач на эту тему.

Все сводится к тому, чтобы рассматривать пропаган­ду противника как один из элементов обстановки, в кото­рой ведется психологическая война, и использовать ее как предпосылку для достижения собственной цели. С того мо­мента, когда вы позволите противнику взять инициативу в свои руки, ваша пропаганда будет тащиться в хвосте его пропаганды. Нужно, чтобы вы говорили его народу то, чего он не в состоянии опровергнуть. Пусть он просижи­вает ночи, раздумывая над тем, как вам противодейство­вать. Сделайте ТАК, чтобы офицеры службы безопасности противника в погоне за разубеждением своего собствен­ного народа опубликовали данные, которые принесут пользу вашим разведчикам. Та пропаганда действительно хороша, которая не придает значения контрпропаганде. Она никогда не рассматривает пропагандиста противника как джентльмена: он лжец по существу своему. Вы дол­жны считать себя и ваших слушателей единственными по­рядочными людьми на всем земном шаре.

 




загрузка...